Во второй сектор, в бригаду Жидилова, ведущую бои за гору Госфорта, отправлялся на машинах последний батальон, который смог сколотить уже много давший сухопутному фронту Черноморский флотский экипаж, с начальником строевой части капитаном Кагарлицким в качестве комбата. Еще один батальон для усиления этого направления мы снимали с рубежей первого сектора — единственного, где крупных боев не происходило.
Недостаточность этих подкреплений была очевидна, тем более что приходилось ограничить поддержку войск артиллерией. В справке о наличии боезапаса, присланной майором Васильевым, значилось: в полку Богданова осталось 318 снарядов, в 69-м артполку Чапаевской дивизии — 600… В ближайшие часы должно было замолчать большинство минометов. Машины артснабженцев дежурили у штолен спецкомбината, ожидая заранее распределенные по частям мины, которые — не более тысячи штук — он мог изготовить в течение дня. А до прихода "Чапаева" оставались еще целые сутки.
На третий день артподготовка велась противником сильнее, чем накануне. При этом центр тяжести ее переместился на новые участки, в частности на район Аранчи — на левом фланге бригады Вильшанского. Туда же был затем направлен при возобновлении атак на всем фронте четвертого сектора — сосредоточенный удар пехотой и танками.
Наша оборона на этом участке, к сожалению, оказалась не самой устойчивой. Подразделения 8-й морской бригады, ослабленные двухдневными боями, натиска превосходящих сил противника не выдержали. Немцы захватили Аранчи, и, несмотря на то что полк майора Белюги, оборонявшийся еще левее, у моря, предпринял героические усилия, чтобы удержать стык с соседом, задержать вклинение врага в нашу оборону удалось лишь ненадолго.
Немного позже выяснилось, что образовался разрыв также между 8-й бригадой и кавдивизией Кудюрова. На всем левом крыле Севастопольского обвода создалось положение, чреватое тяжелыми последствиями.
Огонь нашей артиллерии, штурмовки "илов" и "ястребков" (многие летчики севастопольской авиагруппы совершили в этот день по семь-восемь боевых вылетов) помогали сдерживать противника. Однако выправить положение уже нельзя было без дополнительного ввода в бой на этом направлении достаточно крупной, высокобоеспособной части.
В армейском резерве ее не было. Снятие же сколько-нибудь значительных сил с другого участка обороны, пусть в данный момент и не столь напряженного, командарм исключал: враг, быть может, только и ждал этого, чтобы обрушиться на ослабленный участок, так как имел сейчас возможность атаковать нас с любого направления.
Оставалось, следовательно, одно: отвести часть войск четвертого сектора в полосе между Аранчи и взорванным Камышловским мостом — на запасные позиции. Во второй половине дня генералу Воробьеву был передан по телеграфу подписанный скрепя сердце приказ № 0013, разрешавший произвести такой отвод в темное время под прикрытием артиллерии. Это касалось бригады Вильшанского, кавполков и группы дотов и дзотов, которые приказывалось взорвать, а их личный состав включить в морскую бригаду.
Мы жертвовали узкой полоской, где не было ничего, кроме лесистых холмов и оврагов. На громадных пространствах главных фронтов такое выравнивание линии обороны даже не считалось бы отходом. Однако на нашем пятачке шла в счет каждая пядь земли. Крайний левый — приморский — участок обороны приобретал теперь невыгодную конфигурацию вытянутого выступа ("Опять кишка", — сказал бы наш прежний командарм Георгий Павлович Софронов), и мириться с этим можно было лишь недолго. Либо мы, получив подкрепления, вернем прежние позиции в центральной части четвертого сектора, либо… Но о том, что, может быть, придется отдать и этот выступ, не хотелось пока думать.
Там, все еще за рекой Кача, в 15 километрах от центра города (нигде больше таких расстояний до фронта уже не существовало), оборонялся полк майора Белюги, которому в этот день в журнале боевых действий армии была отведена всего одна, но красноречивая строка: "90 сп удерживает прежний рубеж, дважды отбив атаки противника".
Тимофей Денисович Белюга, обычно руководивший боем с переднего края, был опять ранен — в третий или четвертый раз за время командования полком. Но ранен, как и раньше, нетяжело и остался в строю. Общие потери полка были относительно невелики.
Словом, этот полк являлся в тот момент едва ли не самым благополучным, если, конечно, не брать первый сектор. Отвод соседей на новый рубеж несколько ухудшал позиции Белюги. Зато обеспечивалось восстановление нарушенных стыков, устранялась непосредственная опасность прорывов фронта.
Кроме северного направления гитлеровцы продвинулись 19 декабря также на юго-востоке. К исходу дня в их руках находились Нижний Чоргунь и высота с Итальянским кладбищем, за исключением западного, обращенного в нашу сторону склона, где продолжался бой.
Еще до передачи вечерней сводки из штаба второго сектора сообщили: разрывом немецкого снаряда у КП 7-й морской бригады убит ее начштаба майор А. К. Кернер, а комбриг Е. И. Жидилов тяжело ранен. В командование бригадой вступил комиссар Н. Е. Ехлаков.
Час спустя стало известно, что Жидилову сделана операция и жизнь его вне опасности. Медики обещали вернуть полковника в строй через три-четыре недели.
— Значит, и не нужно никого туда назначать, — сказал командарм. — Ехлаков справится. А начальника штаба пусть выдвигают из своих.
Потребуйся сейчас новый комбриг, подобрать достойного было бы нелегко… С трудом найдя замену командирам, павшим на севере Крыма, мы вновь понесли ощутимые потери в комсоставе уже в первые дни декабрьского штурма. Убиты были командир кавполка Н. А. Обыденный, начальник оперативной части 8-й бригады Т. Н. Текучев, замечательные командиры артиллерийских дивизионов Н. С. Ар-тюх и Г. И. Наумов — герои одесских боев (оба погибли, управляя огнем по наступающим танкам, не досказав последней боевой команды). А скольких комбатов, командиров рот, взводов недосчитывалась армия!..
Вслед за известием о гибели Кернера и ранении Жидилова пришла еще одна тревожная новость: оперативному дежурному сообщили — что-то случилось с начальником штаба артиллерии Васильевым.
Вызванный врач успокоил:
— Просто потеря сознания от перенапряжения нервной системы. Ему надо обеспечить несколько часов сна.
Оказалось, майор Васильев не отдыхал ни часу с тех пор, как начался штурм. Почти трое суток! Военком штарма Глотов взялся выяснять, нет ли на КП таких еще. Действительно, нельзя было допускать, чтобы нужнейшие люди вот так сваливались с ног — вражеский штурм продолжался.
Основной итог трех дней напряженных боев заключался, конечно, в том, что врагу, как ни велики были введенные им в действие ударные силы, прорвать фронт обороны не удалось. Однако наши войска, встретившие противника на первом, передовом, рубеже, уже на очень многих участках были вынуждены отойти ко второму, главному. Севастопольский плацдарм сократился, передний край приблизился к бухтам и городу. Но самым тревожным было даже не это, а положение с резервами и снарядами.
Приехав от контр-адмирала Жукова, Иван Ефимович Петров, когда мы остались вдвоем, сказал с горечью, что Октябрьский, находившийся на Кавказе, кажется, не представляет всей серьезности сложившейся у нас обстановки.
Жуков показал Петрову телеграмму Октябрьского, где говорилось, что корабли отряда поддержки (старые крейсеры и эсминцы, которые в принципе должны были постоянно находиться в Севастополе) сейчас прислать сюда нельзя, так как это "грозило бы срывом самой ответственной задачи".
Задача, несомненно, имелась в виду та, из-за которой командующий Черноморским флотом и СОР отбыл на Большую землю. О том, что именно там готовится, мы официально информированы еще не были, хотя по разным признакам чувствовалось: предстоит операция, имеющая целью или одной из целей радикально помочь Севастополю.
Но как бы ни обстояло с этим, неотложно требовалась помощь обычная, прямая — подкреплениями, снарядами, огнем кораблей.
