Неутешительными были итоги второго дня боев и в третьем секторе. Вражеский клин на его левом фланге углублялся. Это заставляло оттягивать с передового рубежа другие части: возникла угроза обхода их с тыла. Бои шли уже у Камышловского оврага, в шести километрах от Северной бухты.

У Ласкина, во втором секторе, разгорелась борьба за гору Госфорта — высоту с Итальянским кладбищем, господствующую над Чернореченской долиной. Склоны ее переходили из рук в руки.

За два дня боев части, обороняющиеся на направлении главного удара, сильно поредели. Вильшанский докладывал, что в его бригаде находятся в строю не более половины бойцов. Когда полк Дьякончука, получив приказ оставить занимаемые позиции, вышел из окружения, людей в нем едва набралось на две нормальные роты…

Общие наши потери убитыми и ранеными за 17 и 18 декабря составили около 3500 человек. Донося об этом в Генеральный штаб и наркому Военно-Морского Флота, контр-адмирал Жуков просил ускорить отправку подкреплений.

Когда их ждать, мы не знали. Надо было думать, как подольше продержаться наличными силами. Пришлось сделать вывод, что задача, ставившаяся войскам до сих пор — вернуть все позиции, которые занимались до 17-го, — стала в данный момент нереальной.

Тяжело вздохнув, Иван Ефимович Петров сказал:

— Продолжать контратаки ради восстановления прежнего положения пока не можем, не имеем права. Контратаковать будем только в случаях прорыва обороны, и резервы надо беречь для этого. Главное сейчас — закрепиться на нынешних рубежах.

В таком духе и был отдан в ночь на 19 декабря боевой приказ № 0012.

Возобновляя утром атаки, противник производил 15- 20-минутную артподготовку. Сильными огневыми налетами предварялись также очередные броски пехоты и танков в течение дня.

В это время вступала в действие и наша артиллерия. Часть ее открывала огонь на подавление вражеских батарей, а остальная — по войскам, сосредоточившимся для атаки. Нанести противнику как можно больший урон в живой силе и технике еще на исходных позициях и тем ослабить его натиск — в этом заключалась важнейшая задача наших артиллеристов.

Все нити управления огневой силой Севастопольской обороны сходились на командном пункте начарта армии и в его штабе, которые помещались над нами, на "первом", верхнем, этаже подземного убежища в Крепостном переулке. Начарт полковник Рыжи, подобно командарму Петрову, испытывал потребность видеть боевые действия собственными глазами. Отдав необходимые распоряжения, он надолго уезжал в артиллерийские полки, на батареи. Но начальник штаба артиллерии Николай Александрович Васильев не мог сейчас отлучиться никуда. Он непрерывно находился на своем посту.

Практические вопросы использования артиллерии мы обсуждали с Рыжи и Васильевым не раз на дню. Каждое изменение обстановки на фронте заставляло вносить поправки в планирование огня. И вызывало большое удовлетворение, что осуществлялось это быстро, гибко.

Уже отражение ноябрьского наступления подтвердило неоценимое в севастопольских условиях значение централизованного, так сказать из одних рук, управления всеми видами артиллерии. А в декабрьскую боевую страду мы просто не сумели бы без такой системы полноценно использовать все имеющиеся огневые средства.

Располагая сперва лишь старой картой-десятиверсткой, фактически уже непригодной для стрельб, майор Васильев планировал теперь огонь по единому в масштабе оборонительного района планшету, и которому привязывались все полевые и береговые батареи. Наблюдаемые с переднего края участки сосредоточенного огня и неподвижного заградительного были заранее пристреляны, а для ненаблюдаемых сделаны расчеты. Имелись такие расчеты и для стрельбы по участкам, находившимся, когда все это готовилось, еще в ближайшей глубине нашей обороны, — предусмотрительность, оказавшаяся не лишней.

Конечно, во всем этом помог опыт Одессы. Однако там было проще: и рельеф в основном равнинный, и противник слабее, и масштабы не те. К одесскому опыту массирования огня добавилось под Севастополем немало нового. Насколько мне известно, еще нигде до того удары такого количества разнородной артиллерии не направлялись из единого центра, с одного КП.

Помимо всего прочего для этого, разумеется, требовалась надежная связь. Как уже говорилось, она была у артиллеристов собственной, автономной. Линии ее проходили и под землей, и под водой, и на столбах. Использовались даже старые провода англо-индийского телеграфа, пересекавшего некогда Крым. Вся эта сложная сеть, поддерживаемая заботами штабной батареи младшего лейтенанта Соина и связистов береговой обороны, работала безотказно. Впоследствии случалось, что артиллерийской связью — при повреждениях нашей основной пользовались и мы с командармом.

Больших усилий требовала контрбатарейная борьба. Она все время велась в невыгодных для нас условиях: местность позволяла противнику скрытно перемещать свою артиллерию вдоль фронта обороны. С началом декабрьского штурма эта борьба стала особенно напряженной.

Подтянутые немцами новые батареи, как правило, до штурма себя не обнаруживали. Да и в ходе его засечь многие из них было нелегко. Самолетов, оборудованных для аэрофотосъемки, как и воздушных корректировщиков, мы не имели. Определение координат вражеских огневых позиций возлагалось на ОРАД отдельный разведывательный артдивизион майора Савченко. Посты звуковой разведки, располагавшиеся обычно на Мекензиевых горах и перебрасываемые по мере надобности на другие участки, давали довольно точные данные, когда стреляло не слишком много орудий одновременно. Неизмеримо сложнее было выявлять неизвестные огневые позиции в грохоте общей артподготовки.

И все-таки на армейскую карту-схему изо дня в день наносились, получая порядковые номера, новые цели. И немало неприятельских орудий, в том числе и на только что разведанных позициях, приводилось к молчанию.

Как всегда, отличались в этом богдановцы. А в береговой артиллерии, игравшей в контрбатарейной борьбе очень большую роль, с самого начала хорошо показал себя дивизион, вооруженный орудиями с вышедших из строя кораблей. Установленные на выгодных позициях, ближе к линии фронта, батареи этого дивизиона действовали против немецкой артиллерии весьма эффективно.

Но, говоря об успехах в подавлении батарей противника, я должен напомнить о сложившемся под Севастополем соотношении сил. На некоторых участках атакующие фашистские войска поддерживало по полусотни орудий на километр фронта. Мы же имели намного меньше.

Умолкали и наши орудия, некоторые надолго, а то и навсегда. К неизбежным боевым потерям и повреждениям техники прибавился, как назло, тяжелый аварийный случай: на 35-й береговой батарее произошел взрыв в башне.

Но самой главной трудностью в планировании огня стала уже на второй день штурма необходимость жестко экономить снаряды: те запасные боекомплекты, о которых распорядилась Ставка, доставить нам Закавказский фронт так и не успел…

Контр-адмирал Жуков телеграфировал на Кавказ командующему флотом, что при таком расходе боеприпасов, на какой мы вынуждены были пойти 17 декабря, их остается на одни сутки. Он просил обеспечить доставку к полудню 19-го хотя бы 6 тысяч снарядов и 10 тысяч мин (82-миллиметровые мины, самые нужные, также были на исходе).

Командующий флотом ответил, что боеприпасы прибудут утром 20-го на транспорте "Чапаев" — 15 тысяч снарядов и 27 тысяч мин. Вслед за ним выйдет "Абхазия", на которой кроме снарядов отправляются полторы тысячи бойцов морской пехоты. Вице-адмирал Октябрьский предупреждал, что на эти два судна грузится весь боезапас, имеющийся сейчас на складах Новороссийской базы.

В ночь на 19 декабря мы с начальником отдела комплектования майором Семечкиным делили, как бывало в Одессе, между секторами и соединениями небольшие подкрепления, набранные за счет частей, находящихся не на переднем крае.

После того как распределение их утвердил командарм, я сообщил генералу Воробьеву, что к нему посылаются 300 краснофлотцев, высвобожденных на береговых батареях специально для пополнения бригады Вильшанского, и, кроме того, батальон саперов — в качестве стрелкового в резерв сектора. Генерал Коломиец получал две стрелковые и пулеметную роты, сформированные из бойцов ПВО.