— Опять этот долговязый ефрейтор с нею...

Квадратный рассмеялся коротким, противным смешком.

— Да, Петруша, и здесь не получается. Прямо позор. Аристократ, молодой, даже, пожалуй, — дай-ка на тебя посмотреть попристальнее... да, да, красивый: один нос чего стоит! — а какая-то паршивая немочка мещанского сословия нос воротит... И приходится уступать нижнему чину! Ничего не поделаешь, не та порода. Подымайся. Лейтенант идет. И Струков с ним. Должно быть, одеваться пора. Они мне назло Струкова этого третьим подкинули. Знают — я его терпеть не могу: убил бы мерзавца, честное слово. Каких два дела он у меня в Париже сорвал!

— Ну и убейте, — равнодушно сказал Петруша. — Пустое дело — подрезал в парашюте какой-нибудь тросик или что — и станет ангел бескрылым. Хотите — я сделаю: за фунт стерлингов...

Он поднялся и, брезгливым движением холеных пальцев очищая коленки, пошел, пробираясь сквозь кустарник, навстречу офицеру. Седоватый двинулся следом, захватив недопитую бутылку.

И тотчас же почти к этому месту вышли белокурая девушка в лётном комбинезоне и ефрейтор-связист, маленький, щупленький, с подвижным обезьяньим лицом. Девушка была красива — правильные, строгие черты лица, но глаза — странно потухшие, безразличные. И шла она странной какой-то, слишком четкой, слишком размеренной походкой. Едва русские скрылись за кустами, ефрейтор, воровски оглядевшись, подхватил девушку под руку.

— Сегодня после дежурства, да? Я не хочу больше ждать, Клерхен. На то и война, чтобы каждую минуту ловить. А у нас в Саксонии...

— Что там за горизонтальная карусель? — крикнул резкий голос. Из-за деревьев показался офицер. — Зачем вы здесь, ефрейтор? Налево кругом, марш! Прибавьте шагу, Менгден.

— Слушаюсь, господин лейтенант, — тусклым голосом ответила девушка.

Ефрейтор повернулся, молодецки прищелкнув каблуком, и, отбивая шаг на месте, проговорил быстрым шопотом, уже спиной к Менгден:

— Чорт бы драл эту прусскую свинью в галунах! Дай мне ответ по радио в штаб, на дежурство. Обязательно.

По губам девушки скользнуло подобие улыбки.

— Хорошо. Ждите. Волна прежняя? 110?

Ефрейтор еще раз гулко ударил подошвой о землю и пошел, печатая шаг. Менгден торопливо направилась, перепрыгивая через валежник, к узкой замаскированной просеке, где около бомбардировщика стояла группа людей вокруг полковника, отдававшего последние распоряжения.

Ровно, бесперебойно работали моторы. Бомбардировщик шел на большой высоте. Штурман, грузный, широкий, брюхастый, с обвисшими щеками, совсем не похожий на летчика, делал отметки на карте. Полковник неотрывно глядел вниз, на проплывавшую под самолетом зелеными и желтыми пятнами лесов и полей землю. Серебристыми лентами вились речки. И причудливыми скоплениями квадратиков то там, то сям отмечались деревни.

— Выключить моторы!

Бомбардировщик нырнул в облако. Три минуты спустя далеко снизу дошел гул. Полковник улыбнулся.

— Мы во-время сыграли в прятки. «Соколы» летят на приманку. Добрый путь!

Опять заработали моторы. Легкими дымками, клубясь, расходилось облако. Опять поплыли под плоскостями леса, поля, реки, озера, квадратики селений.

— Подходим к Медведкову! — прокричал в трубку штурман, и жилы на его толстой шее вспучились. — Идите на снижение, Мейер. К лесу на норд-норд-ост. Мы там сбросим парашютистов...

Полковник пристально глядел вниз.

— Отметьте, штурман. Посадочная площадка. Заправочные цистерны.

Штурман покачал головой: он тоже неотрывно следил за землей.

— Это стога сена.

— Никак, — строго сказал полковник. — Это цистерны. Они хорошо замаскированы, но это цистерны: на рассвете, когда они будут гореть, вы убедитесь в этом сами. Впрочем, для верности, мы еще раз пройдем над этим Медведковым на обратном пути.

В просторной, светлой комнате — классе медведковской семилетки, в здании которой разместился на походе штаб Н-ской дивизии, над картой, раскинутой на сдвинутом к окнам столе, наклонились: начальник штаба, полковник, начальник разведывательного отделения и летчик-капитан. У противоположной стены, где ввысь, почти до самого потолка были нагромождены друг на друга учебные новенькие, еще блестевшие лаком парты, пищали полевые телефоны, отрывочно и приглушенно звучали голоса связистов.

Летчик водил карандашом по карте, заканчивая доклад о разведывательном полете своей эскадрильи:

— ...У Норовки хотели нас на арапа взять: на самом виду, на лугу, три юнкерских чучела выставили. С высоты, действительно, похоже. И люди забегали, вроде как паника. Стрельба. Я было повел на бомбежку, но во-время заметил. Пришлось заходить второй раз на цель, аэродром у них правей оказался. Хорошо замаскировали, надо признать, едва-едва обнаружил. Восемь тяжелых. Подняться не дали, разгрохали по-крохалевски. И машины и заправочные цистерны. Оттуда легли на обратный курс. Засняли. Шукур проявляет: сейчас представит вам снимки.

Начальник штаба тронул рукою комбинезон капитана, аккуратно и нагло пробитый пулей.

— Очень хорошо, товарищ Андронников, но все-таки это не то, что надо. Это был только оперативный аэродром, а нам нужна главная авиационная база фашистов.

— Мы искрестили весь район, — хмуро сказал летчик. — Никаких признаков. Она или замаскирована с исключительным искусством, или под землей. Если только она, действительно, на этом участке фронта.

— У нас точные данные, что база сегодня перемещена именно сюда. Придется повторить поиски, товарищ капитан. Перед наступлением нам совершенно необходимо установить, где она.

Капитан поднял руку к шлему.

— Есть установить, где находится главная база.

Он повернулся четким строевым поворотом, но в этот момент стекла дрогнули от близкого выстрела.

— Зенитка. Налет, — усмехнулся полковник. — Ответный визит, капитан: благодарят вас за Норовку.

Но летчик уже выбежал. Начштаба обратился к только что вошедшему высокому смуглому сержанту:

— Фотоснимки, товарищ Шукур Сопар-Оглы? Пройдемте ко мне.

— «Юнкерс-88», — сказал смотревший в окно начальник разведывательного отделения. — Второй за нынешний день. Но тот, первый, поостерегся, прошел на большой высоте. А этот... Шалишь, не уйдешь! Наши ястребки уже заходят под хвост, теперь дохнуть не дадут. Перешел в штопор... Двое выбросились...

Он распахнул окно, перегнулся и крикнул:

— Лейтенант Панасов! Языки с неба, видите, на зонтичках... Как приземлятся, немедля доставьте сюда. И передайте капитану Андронникову: пусть задержит свой вылет и зайдет в штаб.

Они спускались, медленно покачиваясь на лямках: двое в летных комбинезонах, в шлемах, в очках. Внизу, на земле, ждали. Винтовки наизготовку, но никто не стреляет.

— Гляди, тот, правый, чего-то колдует... Сигнал дает?

— Бумажки рвет... Стукнуть?

Дуло вскинулось.

— Поздно. Видишь, по ветру пошли...

В самом деле: по ветру летели белые клочья бумаги.

— Матерый, видать. Не иначе как документы. Револьвер достал...

— Да нет... какой револьвер... Не с той руки... Видишь, левой рукой...

Вороненый ствол взблеснул на солнце. Фашист прицелился в спускавшегося почти рядом с ним парашютиста. Стукнул выстрел.

— Своего бьет!

Один из красноармейцев выстрелил — раньше, чем фашист успел вторично нажать спуск. Болтавшаяся в воздухе фигурка шатнулась в лямках, левая рука свисла, выронив револьвер.

— В аккурат. Левша он, выходит. Вот зверюга...

— Раньше б его подранить, пока документов не порвал.

Оба парашютиста упали на землю мешками. И тотчас в упор нацелились дула подбежавших красноармейцев.

— Руки вверх!

Приземлившийся первым — грузный, широкий, брюхастый, с обвисшими щеками, совсем не похожий на летчика, — поднял правую руку: левая висела плетью, от плеча на груди сквозь комбинезон расходилось кровавое пятно. Второй, еле поднявшись, с трудом шевеля ушибленной, подвернувшейся ногой, торопливо взметнул над головой тонкие бледные ладони.