Напрасно другой половиной своего сознания он убеждал себя, что никак не мог знать, что написано в газете. Это не оправдание: он знал, что у Тернера сын на эсминце, и знал также, что Тернер один из тех, кого Кордер называет «нищими духом». Да, он знал достаточно, чтобы вести себя иначе.

Все эти беспорядочные мысли проносились в его мозгу, пока он, присмиревший и пристыженный, сидел, опершись локтями о письменный стол, покусывая костяшки пальцев, терзаемый угрызениями совести. Ибо да обладал чувствительной совестью и тем, что называется «принципами». Он не смог бы объяснить, в чем они заключались, но они вкоренились в нем глубоко и прочно.

Сидя так в своем закутке, он дал себе торжественную клятву никогда не забывать о том, что если люди ведут себя странно и доставляют нам неприятности, то, может быть, это потому, что они переживают личное горе, причиненное войной. Это безмолвное и неясно сформулированное решение приободрило его. — Упал — так вставай, — пробормотал он, — Побит — дерись лучше. Вот как нужно. Какой толк сидеть и терзаться? — Он взялся за свои бумаги.

Мистер Бикертон недавно распорядился произвести инвентаризацию, желая выяснить, в, какой мере фирма может расширять свои ресурсы для выполнения заказов организаций противовоздушной обороны. Это распоряжение доставляло всем уйму хлопот, и притом совершенно лишних, по мнению мистера Бантинга. Инвентарь своего отдела он мог с таким же успехом проверить по отчетам. В душу его закрадывалось подозрение, что мистер Бикертон точно так же выискивает работу для заведующих, как те выискивают ее для приказчиков.

И вот он; сидел, складывая бесконечные столбцы цифр, карабкаясь по ним, как каменщик с грузом кирпичей, по строительным лесам, чувствуя, что у него все сильнее кружится голова, по мере того как он забирается все выше. Он разложил перед собой листы с записью итогов, тщательно вписал полученные суммы в положенные графы, то и дело теряя промокашку, исчезавшую под грудой бумаг, и принялся сверять итоги; и всякий раз, как итоги не сходились, он сердито ощетинивался и с укором взирал на непокорные цифры, словно обвиняя их в том, что они самовольно покинули свои места. Нельзя сказать, чтобы эта работа была ему по душе, но она поглощала все его внимание и отвлекала от мыслей о Тернере.

Голос Кордера, спокойный и настойчивый, прозвучал внезапно над самым его ухом:

— Тревога, Джордж. Все ушли в подвал. А ты что ж, не слышал, что ли?

— Что такое? Тревога?

— Скорее в катакомбы, — сказал Кордер, знаком приглашая мистера Бантинга следовать за ним.

Мистер Бантинг вышел в опустевший отдел. Все приказчики уже спустились вниз; в отделе ковров тоже было пусто. Должно быть, кто-то заметил отсутствие мистера Бантинга, и Кордер вернулся за ним.

— Странно! Как это я ничего не слышал! — удивленно восклицал мистер Бантинг, спускаясь вслед за Кордером по лестнице. То, что он ухитрился проворонить сирену, занимало его сейчас больше всего.

Кордер искоса с улыбкой посмотрел на него. — Не слышно ничего в этих закутках, а?

— Должно быть, так Джо. Я был очень занят.

Все были уже в подвале: заведующие отделами, приказчики — все, даже мистер и миссис Бикертон. При виде ее мистер Бантинг немного растерялся, но, тут же вспомнил, что ему легко будет оправдаться: достаточно только рассказать мистеру Бикертону о сыне Тернера.

Вот они сидят — маленькая кучка смущенных людей, все чувствуют себя неловко, все говорят приглушенным голосом. Молодежь перешептывается в углу и потихоньку дурачится; мальчишка-рассыльный сосет перепачканные чернилами пальцы, пожилые люди степенно сидят на ящиках с товарами. Миссис Бикертон сидит на стуле, — откуда он здесь взялся, мистер Бантинг не имел понятия, — а ее супруг стоит рядом, заложив руки за спину: вид у него озабоченный; видимо, он досадует на бессмысленную трату времени. «Разумеется, это досадная трата времени, — думает Бантинг. — Вся деловая жизнь города, вероятно, замерла».

— Это что ж, Джо, начинается пресловутый гитлеровский блицкриг, что ли?

— Да что-то ничего не слышно. Нет, стой, слышу, — и Кордер вытянул шею по направлению к окну над раковиной. Благословенны гудки сирен! Отбой!

Все гуськом поднялись по лестнице, мистер Бантинг встал с ящика с недовольным кряхтением. Неужто нельзя проверить как следует, прежде чем наводить на людей панику? Он сел за свой стол, привел в порядок бумаги и постарался привести в порядок и мысли.

Цифры стояли еще более неприступной стеной. Он двинулся на них в атаку и отступил, двинулся снова и, совсем спутавшись, отложил перо. Нет, ему их не одолеть.

Ему пришло в голову, что можно отнести все эти вычисления домой, к Эрнесту; тому никогда не надоедало доказывать, что четыре и три в одном столбце совершенно то же самое, что пять и два в другом. Он неизменно получал удовлетворение, когда все именно так сходилось, как он ожидал. Да, Эрнест легко справился бы с этим, но уносить с собой деловые бумаги не годится.

— А, чорт бы побрал эту тревогу! — пробормотал мистер Бантинг. Она прервала его как раз на середине самой длинной колонки. Вот уж второй раз объявляют тревогу, и хоть бы одна бомба. «Нет уж, в следующий раз с места не сдвинусь, пока, они не начнут падать»,— подумал он упрямо.

Сейчас ему больше всего на свете хотелось покурить, но взгляд на часы убедил, что придется потерпеть еще полчаса. — Ну и денек! — пробормотал он. — Ну и денек! — Он сидел расстроенный и праздный, прислушиваясь к тиканью часов, приближавших час избавления.

Первое, что бросилось мистеру Бантингу в глаза, когда он в этот вечер открыл дверь в переднюю, были пилотка и плащ, висевшие на вешалке. Крис неожиданно приехал в отпуск. Мистер Бантинг сразу разволновался. Позабыв оставить зонт и чемоданчик, он распахнул дверь в гостиную, и там на коврике перед камином стоял Крис. Другой Крис, подтянутый, возмужавший, но все такой же мальчик, каким был. На груди серебряные крылышки — эмблема британского воздушного флота.

Учащенно мигая, не то от яркого света, не то от нахлынувших на него чувств, мистер Бантинг подошел к сыну и, схватив его за руки повыше локтей, крепко их сжал. Это почти походило на объятие. Сердце его было переполнено: он промычал что-то, откашлялся и воскликнул: — Ну, Кристофер! Рад тебя видеть. Очень рад!

— И я по тебе соскучился, папа.

Мистер Бантинг отстранился немного, и Крис, улыбаясь, оглядел его с головы до ног. Мистер Бантинг не раз сомневался в привязанности своих детей, а вот сейчас он встретил такую простую и сердечную ласку, что больше и желать было нечего.

После первой стадии бессвязных приветственных восклицаний они сели рядом, и мистер Бантинг принялся рассматривать сына. Из кухни доносился оглушительный стук тарелок и сковородок, вызывавший в памяти торжественные семейные обеды в сочельник, Миссис Бантинг, хотя и застигнутая врасплох, старалась не ударить в грязь лицом. Мистер Бантинг и Крис, будучи выше этой женской суетни, держались в стороне, предвкушая, однако, результаты этой усиленной деятельности. Ровно два дня в его распоряжении, сказал Крис. Выдержал все испытания и получил назначение в авиаотряд.

Мистер Бантинг смотрел на сына и думал о том, что проделал Крис за то время, пока они не виделись, сколько миль он отмерил по воздуху, бог знает как высоко над родной землей, в облаках, в бездушном голубом пространстве... и всякий раз благополучно возвращался вниз. Поразительная вещь, совершенно поразительная, хотя бы это повторялось изо дня в день. Мистеру Бантингу вспомнилось то время, когда быстрая езда на велосипеде казалась пределом безрассудной отваги.

Видно было, что для Криса полеты все равно, что поездка в «конвэе». Но мистер Бантинг не мог к этому так относиться. По правде говоря, он чувствовал огромное облегчение от сознания, что сейчас-то по крайней мере Крис находится на земле и в полной безопасности, а не где-то там наверху, в воздухе.