— Эрнест, кажется в пехоте? — спросил он Эви.

— В Дервентском полку.

— Так я и думал. Это пехотный. — Он погрузился в размышления о том, какие бывают странные вкусы. — В пехоту, скажи, пожалуйста. Видно, иным это нравится.

На лестнице послышались шаги Джули, и она вошла в комнату, умытая, без чепца. Щеки у нее теперь пылали румянцем, и локоны приобрели ослепительный блеск. Она была в своем самом нарядном платье и в новом джемпере, и у всех присутствующих просто дух захватило от такой метаморфозы. У мистера Бантинга на лице появилось то недоумевающее выражение, с каким он глядел на трансформаторов и фокусников на эстраде. Он повертывал голову то вправо, то влево, следуя за ее движениями. Но Джули, вероятно, этого не замечала, по крайней мере, делала вид, что ничего особенного тут нет. Из всего ее поведения явствовало, что никаких перемен нет и вернулась в гостиную та самая Джули, которая только что вышла из комнаты. Она остановилась в дверях, держа что-то над головой.

— Глядите, что я нашла в шкафу в комнате для гостей!

Сначала мистер Бантинг не поверил своим глазам. Но ошибиться было невозможно: высоко над головой Джули держала бутылку виски, ту самую бутылку, которую он купил еще до военного повышения цен.

— Го-оп! — крикнула Джули, подбросила ее и поймала.

— Джули, ради бога! — в тревоге завопил мистер Бантинг.

— Го-оп! — опять крикнула она и еще раз поймала бутылку, не соблюдая ни малейшей осторожности.

Сделав три быстрых шага, мистер Бантинг подошел к Джули, решительно, но бережно выхватил бутылку у нее из рук и уже искал глазами, куда бы ее спрятать.

— Дурочка! — упрекнул он, так как сердце его все еще ускоренно билось. — Ты меня просто напугала.

Джули с улыбкой обернулась к Берту. — Как, ты теперь сержант? Папа, ты и не заметил, у Берта третья нашивка!

Мистер Бантинг действительно не заметил, да и теперь не обратил особого внимания, хотя Берт подтвердил, что эта дубина Адольф даже и этого не выслужил в прошлую войну за все четыре года. Сказать по правде, мистера Бантинга даже затошнило слегка, так он испугался за бутылку.

— Надо поздравить Берта, папа, тем более, что он сам здесь, — сказала Джули и, не дожидаясь его согласия, достала два стакана и пошла за графином с водой; на все эти приготовления, как заметил мистер Бантинг, Ролло-младший глядел весьма одобрительно.

— Так и быть, выпьем, — сказал он, разлил виски по стаканам и поднял свой кверху.

— За отсутствующих друзей! — торжественно произнес мистер Бантинг, чувствуя, как блаженное тепло разливается по всему телу.

— За отсутствующих друзей! — и он вспомнил Криса и Эрнеста и всех молодых служащих фирмы Брокли, которые теперь далеко отсюда, на суше и на море.

— Вот это виски! — похвалил Берт, выдохнув воздух. — Забористое! — С пустым стаканом в руках он изучал ярлык на бутылке, наморщив лоб, и разбирал слово за словом, пока мистер Бантинг не допил свой стакан до дна и не поставил его на стол с выражением, говорившим о том, что с этим покончено и продолжения не будет. Однако Берта это ничуть не смутило, и он предложил «кстати» выпить за здоровье младенца, всем своим видом выражая готовность подчиниться принятому в таких случаях обычаю. При этом он деловито осведомился, сколько вмещает такая бутылка.

С героическим спокойствием, но уже не доливая до краев, мистер Бантинг налил еще по стакану. Он не мог не заметить, что уровень жидкости в бутылке значительно понизился.

— За юного Джорджа Кристофера! — произнес он. Если память ему не изменяла, то Джорджа Кристофера пора было кормить, но Эви была слишком застенчива, чтобы делать это при посторонних. Стаканы были осушены и поставлены на стол, и мистер Бантинг слегка забеспокоился. Сопоставление бутылки, стаканов и графина выглядело очень соблазнительно, напоминая известную песню о «чаше круговой». Если все это оставить на столе, то Берт, чего доброго, вдохновится и предложит еще какой-нибудь тост, например, за мистера Черчилля или Рузвельта, которым он особенно восхищался. По мнению мистера Бантинга, у Джули должно было хватить соображения на то, чтобы убрать все это со стола; будет слишком подчеркнуто, если он уберет это сам. Но Джули не отличалась сообразительностью, она опять куда-то исчезла, и он мог только с рассеянным видом, но очень плотно закупорить бутылку.

Скоро она вернулась в пальто, многозначительно натягивая перчатки. Берт сначала воспринял лишь общее впечатление обаятельности, и только потом до него дошло, что она собирается уходить.

— Ты куда-нибудь собираешься?

— Никуда особенно, просто в город.

— У меня тут машина. Если хочешь, я тебя довезу.

Она изумленно приподняла брови. — Неужели? Большое спасибо. Ну, до свиданья, паночка!

Как только дверь за ними закрылась, мистер Бантинг проворно вскочил с места и убрал бутылку в пустой угол буфета, отведенный для ее предшественниц. Купить бутылку за двенадцать шиллингов, совсем забыть про нее и найти снова, когда налоги довели цену до шестнадцати шиллингов — это было все равно, что откопать зарытое сокровище.

— Вот так-то лучше, Эви, — заметил он, закрывая дверцу буфета.

Эви сидела с ребенком у груди и глаза у нее были задумчивые и счастливые. Это было кроткое, нежное, робкое существо, в доме ее было бы не слышно и не видно, если б не улыбка, особенно теплая по отношению к мистеру Бантингу, как ему казалось, и не тихий голос, в котором не было ни одной резкой ноты. Что может быть естественнее и милее этого, думал мистер Бантинг, глядя на мать с ребенком у груди.

У Эви был вид женщины, жизнь которой полна. Глядя на нее, он вспомнил Монику, у которой война отняла самое дорогое. Теперь мистер Бантинг никогда не видел Моники, но про нее ходили разные слухи, и это его огорчало. Танцы, коктейли, головокружительный вихрь увеселений — вот какова была теперь жизнь Моники. Одних людей горе толкает в одну сторону, других — в другую. Слишком велика разница в возрасте, даже и говорить с молодежью бесполезно, все равно не столкуешься.

Он надел пальто и вышел посмотреть на свой сад, намокший под дождем и совсем голый, кроме нескольких вечнозеленых кустов, пострадавших от непогоды. На следующий год он постарается не запускать его так, приложит больше труда. Это и есть способ выиграть войну, да и что угодно другое — приналечь и довести дело до конца. Так всегда и поступали англичане, а другие страны, как это ни удивительно, думал он, забывают, чему учит их наша история. Они кричат о победе, еще не начав по-настоящему войну, но вот такие люди, как он, верили в стойкость и упорство: стисни зубы, как бульдог, и приучись переводить дух, не выпуская врага, сколько бы он тебя ни терзал и ни калечил.

Но страна уже прибавила шагу; так сказал Уинстон, каждое слово которого он взвешивал и обдумывал. Скоро мы сразимся с гуннами, вооруженные не хуже их; мистер Бантинг знал, что вся армия только этого и ждет.

Будь то Крис, который трезво смотрел на вещи, и, зная, чем он рискует, пошел один против восьми «Мессершмиттов», или Эрнест, которой преувеличивал опасность, но не бежал от нее и не терял присутствия духа, или хотя бы Ролло, у которого нехватало ума, чтобы распознать опасность, даже когда она была перед глазами, — все молодцы, немцам до них далеко. И таких, как они, — тысячи, десятки тысяч, и здесь и во всей империи, за морями.

Он набил до отказа свою обкуренную трубку и только тогда заметил, что к забору подходит Оски. Стоило мистеру Бантингу погрузиться в размышления, и наверняка можно было рассчитывать, что перед ним появится Оски.

— Вот вам немножко семян, Бантинг. «Эйлса Крэг». — Он передал конверт, надписанный карандашом.

— Как следует удобрите землю костяной мукой и сажайте пореже. Смотрите, чтоб мошка не поела.

— Спасибо, Оски. Кажется, этих у меня нет. В самом деле, неужели нам и цветов не сажать из-за этого Гитлера?

— Цветов! Какие же это цветы? Это лук.

— Лук? Ах, да, да, конечно. — Мистеру Бантингу послышалась в голосе Оски знакомая насмешливая нотка. — Это будет очень кстати. Так вы говорите костяной мукой?