— Боже ж ты мой, — гаркнул он, наконец, — хватит дурью маяться, нацепи на него любой, они все красивые, все импортные.

Хохот не ведающей мук франтовства публики поддержал страстное выступление Луценко. А по дороге в общежитие Николай Павлович впервые услышал от Измайлова о сочетании цветов, фасонах и многом другом. Он постанывал от изумления, но остался непреклонен — мужику это ни к чему. Сколько лет… Ладно, пусть годы считают неудачники. У Измайлова и Луценко были заботы поважнее.

В пятницу Волков снял мерку с последнего заказчика около полудня, дал руководящие указания работницам, доходчиво разъяснил старухе разницу между лоскутками, которые ей дозволялось брать, и материалом, который она взять норовила, попрощался до субботы и поднялся к себе на четвертый этаж. Уязвленная старуха предпочла уборке чаепитие у окна и видела, как он, «нарядный и веселый», в шесть вечера вышел из подъезда.

Люди Луценко воистину потрудились. И добились потрясающего результата, выяснив, что Олег Игоревич Волков — хороший человек. Врагами бог его обделил, а вот друзьями не обидел. Пьяным парня никто не помнил, скандалящим даже представить себе не мог, жадным не считал, в пристрастии к наркотикам не подозревал, в предательстве и воровстве не обвинял. Нормальный, башковитый и весьма удачливый человек с отличными перспективами. И этот-то пример для подражания явился ночью с повинной и уснул в присутствии милиционера. Более того, продолжает сладко спать.

—Ботинки у него действительно не по-городскому грязные, — говорил Луценко. — Мы тут поработали с расписанием электричек, прикинули, куда он мог скататься и на чем вернуться. В ноль часов пятьдесят пять минут прибывает подходящий по времени электропоезд. Мои ребята рыщут с фотографиями Волкова по платформам, кассам, дачам. Но пока ничего. А самое интересное, Виктор Николаевич, то, что за нужный нам период не нашлось ни одной подходящей смерти. Бомж отравился какой-то гадостью, женщина из окна выбросилась, благодетели спровадили в ад должника рассчитываться, да пара пьяных подростков порезалась. И все.

Телефонный звонок помешал Измайлову высказаться. Луценко рявкнул в трубку: «Давай», — грустно и испытывающе, как измученный экзаменатор, взглянул на друга, сел за маловатый для него стол и лишь после этого сообщил:

—Проснулся. Ведут фокусника.

Олег отлично отдохнул. Очнувшись, он сразу же сообразил, что происходит. Вчера он сознался в убийстве, и, следовательно, эти отталкивающие взгляд зеленые стены являются его узилищем. Поразительное, никогда ранее не посещавшее его ощущение собственной полной правоты, нет, права на содеянное дарило покоем и силой. И еще он был убежден в том, что ему надлежало находиться именно здесь, что все в порядке и кончится, когда и как должно кончиться. Только одна странность чуть волновала Олега: покорность слуха, зрения и мыслей его воле. Захотел — и перестал слышать, видеть, думать и понимать что-либо, кроме внутри самого себя перемешанных тишины, тьмы и пустоты. В таком состоянии он и перешагнул границу досягаемости въедливых вопросов подполковника Луценко.

—Здравствуйте, господа, — приветливо, но отстраненно произнес Олег. — Вероятно, я доставил вам много хлопот, ничего толком не рассказав. Извините. Так случилось, что у меня возникла совершенно непреодолимая потребность в сне. Теперь я готов ответить вам конкретно.

—Начнем с главного, — проворчал Луценко, — вы ночью шутить изволили насчет убийства?

«Николай в сарказм впадает или не замечает, что подстраивается под его манеру речи»? — удивился Измайлов. Он старался не рассматривать парня, будет еще срок и возможность.

—Подобными вещами не шутят, — назидательно сказал Волков. — Повторяю, вчера, поздним вечером, находясь в здравом уме и твердой памяти, я убил человека, который, бесспорно, этого заслуживал.

—И горите желанием поведать нам подробности? — съязвил Луценко.

—«Горите?» — вдруг живо переспросил Олег. — Какое точное слово вы отыскали. Но нет, сейчас о горении я бы говорить не стал. А вчера после убийства, казалось, я весь охвачен пламенем…

—Адским? — вкрадчиво полюбопытствовал Луценко.

—Вроде того, — добродушно согласился парень. — Я даже вошел в воду, чтобы полегчало.

—Давайте по порядку. Но прежде всего сядьте, — приказал Луценко.

—Благодарю, вы очень любезны, — откликнулся Олег, безмятежно устраиваясь напротив.

Подполковник сжал громадные кулаки.

За свою многолетнюю и многотрудную практику Луценко с Измайловым наслушались всяких исповедей. Но в ходе повествования Олега Луценко честно и не раз думал: «Не будь рядом Измайлова, я бы свихнулся». У Измайлова было похожее настроение.

Итак, в трамвае Олег повернул голову вправо и… увидел его. Его… Вообще-то впервые в жизни. Но Олег сразу понял, что этого законченного негодяя надо уничтожить, убить обязательно. Олег вышел за ним у вокзала, проводил на перрон, сел в тот же вагон электрички, выследил до дачного коттеджа и укрылся за сараем. Стемнело, он пошел за дровами для камина, а Олег проскользнул в дом и спрятался уже там. Когда подонок развел огонь, налил себе спиртного и уселся в кресло с пачкой газет, Олег подкрался сзади и изо всех сил опустил ему на голову большой молоток, найденный на участке. Потом прикрыл дверь, окунулся в реке, вернулся в город и сдался милиционеру на вокзале.

—Волков, — с трудом заговорил подполковник, — вы же славный мальчик, возможно, начитавшийся детективов. А всю эту фантастическую чушь мы проверим в течение нескольких часов. То, что вы назвали только станцию и направление, в котором шли, а точное место предпочли забыть, и то, что там три огромных дачных кооператива, надолго поиски не задержит. Поймите, через несколько часов вам придется играть по нашим правилам. Не желаете скорректировать свои россказни, исходя из этой перспективы?

—В моих показаниях нет ни звука лжи, проверяйте, — ровно отчеканил Олег.

И в этот момент он мало походил на клинического идиота.

—Смотри сам, — мрачно бросил подполковник.

Олег, прикрыв обеими руками рот, зевал.

—Да уведите же его! — взревел Луценко и едва не расколол кулаком стол.

Подполковник вызывал своих людей, давал указания по телефону, рвал и метал, а полковник Измайлов, привычный к такому бедламу, сидел себе на стуле, чуть раскачиваясь вперед-назад. Когда освободился телефон, он взялся за трубку, набрал номер и застыл в чутком напряжении.

—Виктор Николаевич, прежде чем огород городить… — начал Луценко.

—Психиатру и звоню, — обнадежил Измайлов.

Луценко кивнул и выскочил из кабинета, сотрясая коридор яростными призываниями какого-то Петровича.

Минут через десять он вновь осчастливил кабинет своим пышным присутствием. Плюхнулся в кресло, отдуваясь, будто одолел кросс под дулом пистолета. Друзья помолчали, потужили каждый о своем. Луценко опомнился первым:

—Виктор Николаевич, испоганил я тебе начало отпуска. Прости великодушно, что зазвал на этакую премьеру. Хренов убивец, дождется он у меня за свои розыгрыши…

—Николай Палыч, неужели ты не чувствуешь, что перед нами убийца, и преопасный. Конечно, он не конкурента в бизнесе так убрал. Тут вечное — шерше ля фам.

—Что?

Луценко пискнул это слово, как охрипший от долгих стенаний в поисках матери котенок. Смутился. Откашлялся и грозно вопросил со второй попытки:

— Что?

—Ищи женщину, Николай Палыч, и найдешь мужскую обиду, которая пересиливает инстинкт самосохранения.

Великан Луценко буквально онемел. Подождав немного, полковник направился к двери. Он взялся за ручку, когда в лопатки ему врезалась волна недоверчивого, но дружеского рыка:

—Может, вместе займемся, а, Виктор Николаевич? Все равно ведь ты день потерял.

Вскоре Луценко и Измайлов ехали к дому Олега.

—Я все-таки не понимаю, что ты затеваешь, — признался подполковник. — Тут мой самый опытный и толковый сотрудник побывал. Волков же сирота, живет один.