Последний из рода Иванцовых родился самым талантливым, но волею государственных судеб оказался самым малообеспеченным профессором. «Я — жадно сожранные сливки общества», — говаривал он. Во всем, кроме зарплаты, Иванцов был на высоте — блестящий ученый, лектор, собеседник и любовник, что, впрочем, выяснилось немного позже.

Иванцов, обладавший отменной памятью на все, включая лица, быстро начал узнавать соседскую девочку в институтских коридорах. И когда отец Гали, фатально преуспевающий бизнесмен, поинтересовался у него успехами дочери, Иванцов пригласил заботливого папашу к себе, угостил коньяком средней паршивости и заверил в незаурядных умственных способностях девушки.

Савельев был обескуражен. Он прекрасно знал, что Галя попадет к Иванцову года через полтора.

—Разве вы им что-нибудь читаете? — проявил ставшее уже профессиональным недоверие баловень отечественной коммерции.

—Буду через семестр, — небрежно проинформировал Иванцов. — Но образцовые студенты нынче наперечет, за их развитием следит весь преподавательский состав. А мыслящие студентки вообще уникальны.

Прозвучало неплохо. Гордый отец вернулся домой, объявил жене, что Иванцов — чудный мужик, и пересказал адресованные Гале похвалы.

—Она — богатая невеста, — вздохнула жена, всего год назад сменившая должность младшего научного сотрудника на более пыльную — домохозяйки. — Были ли у Галки шансы понравиться господину профессору, когда ты инженерил… А теперь еще свататься вздумает.

Жена умудрилась внушить Савельеву, что она — талисман, приманивающий к нему удачу; и была единственным человеком, способным не изменить, нет, таковых на свете не существовало, но поколебать его безапелляционность. Ему всегда хотелось самую малость своего драгоценного мнения ей уступить, чтобы доказать: он ее, умницу, ценит.

—И мне чудилось, будто нашей малышке его комплименты великоваты, — хмыкнул Савельев и немедленно отметил про себя, что жена вновь поставила его на разочаровывающе жесткую, но зато надежную твердь реальности.

На беду откровенничающих родителей, Галя слышала их диалог. Да, она была избалована, заносчива и самоуверенна. Сомневаясь в ее дарованиях, они обижали ее сильнее, чем отказывая в обновах. Но прежде всего она была очень молода. Как бы ни насмехался отец над изменившимся материальным и общественным положением ученых-преподавателей, в головушке Гали не укладывалось кое-что ровненько и гладенько. Например, можно ли не уважать, не бояться человека, об экзаменационных зверствах которого ходят легенды? Судя по слухам, за не сданный Иванцову экзамен народу из института отчислили больше, чем за аморалку. И почему бы маме не смириться с тем, что ее дочь, Галина Аркадьевна Савельева, пленила грозного и импозантного профессора, Семена Ивановича Иванцова, умом и красотой, а не папиными деньгами. В общем, когда Иванцов действительно начал осторожно-осторожно ухаживать за Галей, та «пошла на сближение» охотно и радостно.

С тех пор минуло полтора года, но Галя еще не разочаровалась в Иванцове. Правда, недавно ей захотелось покорить и Игоря Малеева: она чувствовала себя достаточно подготовленной к новому приключению. Однако профессор вчера психовал слишком активно, а это всегда чревато скандалами. Пусть угомонится, ревнивец. И Галя, дабы выбраться поскорей из пучины профессорских страстей, показала ему пачку моментальных снимков и поехидничала слегка по поводу каждого на них запечатленного. Она не стала расстраивать Иванцова признанием в том, что явно перестаралась со спиртным, сочла поражением собственной гордости сведения о раннем уходе Игоря и решила не затягивать разговора описанием вида Эльзы после прогулки с Кэри.

— А кто так орал на площадке? — не удержался Иванцов.

Галя подумала: «Своих не закладываю, хотя половина этих завистливых сволочей не отказала бы себе в удовольствии меня подставить».

—Знаешь, хоть разок из квартиры выбрались все — подышать воздухом, купить спиртного и сигарет. А ты все-таки норовишь превратить милую болтовню в допрос?

—Ох, прости, солнышко, — быстро отступил Иванцов.

Ему действительно было пора в институт. Галя, посопротивлявшись из вредности, поцеловала требовательные, казалось, все еще сердитые губы профессора и с облегчением осталась дома одна.

Насыпав Кэри обещанных сухариков, она было вознамерилась включить музыку, но телефон умел подзывать к себе действенней, чем магнитофон. Галя, изумленная иванцовской утренней прытью, была, однако, окончательно потрясена ласковым голосом Игоря Малеева. Парень предложил ей встретиться. «Я сегодня нарасхват», — подумала Галя, очень, впрочем, довольная. И спокойная, и великолепно соображающая тоже. Игорь немного торопился со свиданием, ведь вчера они даже не разговаривали толком, не танцевали. Галя хотела отказаться, но сокурсник уже живописал ей выход Кэролайн Маркизовны в бесцеремонные люди.

—Из запертой комнаты? — веселилась Галя.

—Детектив, — подтверждал Игорь.

Отхохотавшись, девушка небрежно поведала, что настроилась съездить в ЦУМ за новым платьем. Игорь Малеев продемонстрировал первоклассную реакцию:

—В одиннадцать? Около того? Согласен на плюс-минус час. Я не любитель подглядывать в щели примерочных, так что подожду у главного входа. Пока.

«Что ж, нужно будет отовариться посолиднее, чтобы количество покупок не разочаровало стремительного мальчика», — решила Галя. Потом она наскоро выгуляла Кэри в пустом дворе. Труп уже увезли, машину отогнали, и любопытные разбрелись по нехитрым своим делам. Когда девушка ловила такси, звонок на косяке ее двери тревожил толстый палец участкового милиционера, расспрашивающего жителей подъезда о ночных впечатлениях.

В полдень полковник Измайлов мужественно прижал к уху разогретую зноем трубку.

— Виктор Николаевич, в примерочной отдела женской одежды ЦУМа обнаружен труп девушки. Задушена пояском от платья, которое примеряла. Нет. Да. Ждем.

Измайлов всегда проклинал свою прозорливость. Но чем яростней он этому занятию предавался, тем реже чутье на предстоящие неприятности его подводило. Ждать чудес было бессмысленно. Полковник передал телефонограмму коллегам из пригорода: разыскать Бориса Юрьева и объявить его отдых состоявшимся ровно на треть. Балков работал с окружением «заказанного» коммерсанта. В ЦУМ Измайлову предстояло ехать самому. Ну почему-то никак не удавалось ему стать полковником, собирающим рапорты и ногой не ступающим на особое, проклятое место — место преступления.

Казалось бы, ЦУМ — огромный магазин, где продавцов с наметанным глазом наблюдателей, призванных, кроме всего прочего, и предотвращать кражи, так много, что любой выделяющийся необычной внешностью и нестандартным поведением человек должен быть замечен. Некогда полковник Измайлов тоже был наивным счастливчиком, полагающим, что мерзавец, собирающийся прикончить юную, красивую, любующуюся собой в зеркало девушку, обязательно отличается от остальных людей. Если бы! Когда-то Измайлов считал, что каждый, оказавшийся рядом с преступлением, является его свидетелем. Хорошо бы! И еще давным-давно он надеялся, что потрясенные видом неожиданно найденного трупа люди содрогаются от внутреннего протеста и искренне, изо всех сил, без единого постороннего желания, чувства, мысли стараются помочь покарать зло. Мечтатель!

В этот раз открытий в человеческой природе полковник Измайлов не совершил. Одна продавщица явно покидала рабочее место, и надолго. Раньше Виктор Николаевич не успокоился бы, пока не заставил ее в этом прилюдно сознаться. Теперь он на подобные мелочи не отвлекался. Если совесть у бабы есть, состояние поджариваемого живьем ужа запомнится ей навсегда. Если совести нет, своей не вставишь.

Вторая, похоже, все утро мечтала о чем-то личном, но самонадеянно делала вид, будто не отрывала взгляда от покупателей, ни на секунду не опускала навостренных ушей, и вообще страж она опытный. Могла ли она предположить, что за тонкой тканевой занавеской душат девушку. Только окажись на месте Измайлова менее толковый психолог, пошел бы на поводу ее бойкого говорка и, чего доброго, проигнорировал путаную, несвязную речь дальше всех располагавшейся от примерочной женщины. А ведь именно она, мучительно напрягаясь, соучаствовала в расследовании. Да еще кассирша, которая, правда, реагировала на достоинства купюр, поданных дамой: очень мелкие или очень крупные были поводом к тому, чтобы взглянуть на их подательницу. Так вот, пытаясь телепатически укорить мадам, расплачивающуюся пачками двухсоток, которые замучаешься пересчитывать, она и заметила высокую тоненькую блондинку, входящую в отдел. Девчонка пребывала в отличном настроении, в этаком куражном состоянии, когда сама себе нравишься, а мужикам и подавно. Дальше? А дальше кассирша принялась за отвратительную бумажную мелочь стервы, осмеливающейся ее торопить. Испуганная заплаканная толстушка тоже запомнила несчастную. Создалось впечатление, что одно платье она присмотрела заранее, потому что сразу подошла к нему и взяла в руки. А вот второе и третье минут десять выбирала. Нет, раздражения ее возня не вызывала, видно же, что девица платежеспособна. Потом она заняла последнюю в ряду кабинку. Продавщица было направилась туда, но девушка повесила платья на верхнюю внешнюю перекладину, как положено. Все? Все. Через некоторое время завизжала покупательница, наступившая на ее вытянутую, оказавшуюся на полу торгового зала руку. Продавщица морщила лоб, смешно сопела, экала, мекала, но добавить ничего не смогла.