Литмир - Электронная Библиотека

Сколько мякша просидел так, безвольно опустив голову, он не считал. Солнце уже коснулось нижним краем далеких серых холодных туманов над далеким Камнем, и долина меж холмами и лесом заполнилась мглою. Кони его были здесь, рядом. Вороной и гнедой улеглись, отдыхая после дикой скачки, глядя с холма на близкую большую воду, шумно втягивали широкими ноздрями воздух, чуя, видимо, уже запах деревни. И только Белый топтался рядом с хозяином, то трогая его теплыми губами за ухо, то дыша в щеку, то просто стоя, понуро опустив голову, печально и скорбно взирая на него. Мирко погладил белую шелковистую морду и тяжело поднялся. Пора было ехать, но он знал, что трогаться в путь нельзя, пока непогребенные тела остаются здесь. Мирко закрыл покойнику глаза. Те, кого убивал он прежде, были порой неудачливыми, порой глупыми его врагами, с которыми его не связывало ничего до самого рокового конца. С этим же в последний краткий миг мякша оказался вместе. Он был последним, с кем того связывало что-то, последней, может быть, его надеждой. Мирко знал, что страшный колдун убил не только тело этого человека, он сразил и его душу, и последнее, за что пыталась уцепиться душа разбойника, прежде чем исчезнуть, пропасть, был он, Мирко. Ночь подступала мраком и холодом, с холма начинал тянуть промозглый ветерок, черный камень с бледными, почти уже невидными знаками таил скрытую злобу, вокруг было тихо, пусто и жутко, но Мирко все же решительно взялся за лопатку. Если уж не седок, то конь заслужил погребение.

Когда яма была готова, стало совсем темно, и только низкая луна проливала бледный свет. Мирко опустил на дно могилы тело разбойника, рядом положил его меч, а потом при помощи Белого спихнул вниз и то, что было буланым скакуном. Хорошо хоть земля на вершине была мягкой и податливой. Зарыв поспешно могилу и возведя невысокий холмик, мякша обратился к богам с просьбой очистить его от скверны и хранить это место от злой силы, хотя и не слишком надеялся на то, что будет услышан. Мирко положил на могилу ломоть хлеба – это была последняя треба, что оставил миру погребенный.

Скорбная, пустая ночь стояла над черными холмами, и звезды на сей раз не могли осветить ее. Колыхался где-то внизу страшным морем лес: Мирко знал теперь, как истинно выглядят деревья. Кровавым следом по белому, бездушному, как снег, телу земли текла дорога, на которую боялась ступать трава – сама кровоточа, пьющая соки земли лишь затем, чтобы вскоре пожухнуть и сгнить в тяжком, убийственном человечьем или конском следе. Сверху огнем дышало беспощадное небо, грозя спалить все живое в любую минуту. Мир повернулся другим своим ликом, и – кто знал? – может, он и был истинным. Мирко обернулся туда, где текла серебряная вода Хойры. Как давно мечтал он увидеть эту великую реку, как ждал этой первой встречи, как мечтал насладиться широким, вольным пространством, понять мощь и тоску мудрых вод, прикоснуться осторожно к ее седой, древней волне. И что же принесла эта встреча? В кровавых лучах заката катилась всесильная, всепобеждающая вода. Из бездонной древности неудержимо и неизменно неслась в бездонное грядущее, и кроваво-алый цвет ее не был случаен: только кровь во всех ликах, личинах и обличьях имела истинный цвет и настоящую цену. Мир, как и человек, был зачат в крови и рос на ней, требуя чем дальше, тем больше. Река крови, вбирая малые лужицы, вроде той, что осталась сегодня на холме ржавым пятном, лилась к неизвестному концу, наполняя какую-то ненасытную чашу. Каждый, кто рождался, брал из этой реки по капле, зато после всю жизнь отдавал с лихвой, и под конец, сбросив прах тела, новой струей уходил в безвестность. Лишь тот, кто разрывал этот круг, мог вечно стоять на холме и наблюдать это дикое течение. И он был страшен и непобедим, потому что не жил, но и не мог умереть. Сегодня Мирко видел его воочию. С ним предстояло биться мякшинскому юноше за свою жизнь и любовь, и стоило ли говорить, кто в том бою был обречен на поражение. Мирко знал теперь все. Ему не нужно было волшебного зеркала для грядущего – теперь оно у него было. «Значит, – подумал он, – если верить северной сказке, я вечно буду молод и силен. Что ж», – горько усмехнулся он сам себе. Всадник или кто это был, сам того не ведая, дал мякше самый надежный щит, который противостоит любому оружию: железу, яду, лжи. Этим щитом было знание.

Ночь продолжала тоскливо и обреченно скорбеть, звезды были бесконечно далеки, но слабая искорка холодного огня, раздутого суровым черным ветром, зажглась сегодня на вершине холма. Реклознатец оказался прав, и только теперь понял Мирко всю его правоту: огонь знания не грел, он был холоден. Но свет его был сильнее любого меча. Тьма оставалась непроглядной, пугающей, безобразной, но огонь уже вспыхнул в ней. Вдали на западе, за редким лесом, где-то в полях большой деревни, увидел Мирко слабую светящуюся точку ночного костра. Огонь был далеко, но оставаться в безлюдной местности рядом с могилой и черным камнем Мирко не мог. Белый с готовностью подбежал на свист, Мякша уже совсем хотел было вскочить в седло, как вдруг прямо под ногами его просительно и жалобно… заскулила собака.

Что-то мягкое и шерстяное ткнулось в ноги. Мирко наклонился порывисто, и рука его тронула густую собачью шерсть. Он почесал пса за ушами. Пори, не веря, что хозяин прощает ему столь долгое отсутствие, сел, уставился на человека преданными глазами и застучал хвостом. Растроганный таким признанием, Мирко не удержался, чтобы не обнять дрожащего от возбуждения пса, не приласкать как следует. Пори совсем по-щенячьи визжал и тявкал, а шершавым горячим языком лизал руки и лицо хозяина. Мирко проверил, не ранена ли, случаем, собака. Но с Пори, как видно, все обошлось. Где он был это время, какими дорогами бежали его мохнатые лапы, что чуяло преданное песье сердце, теперь дознаться было невозможно, да и надо ли? Друг был рядом, он не пропал и не предал. Ночная дорога звала вперед.

Мирко взлетел на спину Белого и стиснул слегка ногами его бока. Конь послушно затрусил вниз по склону. Два сотоварища его, оторвавшись от дремотной травы, поднялись и последовали за ним. Мгла долины надвинулась черным немым омутом и скрыла путников.

Спустившись в эту темную и влажную мглу, Мирко сразу каким-то неизвестным чувством ощутил, что за спиной остался рубеж. Рубеж необжитого, древнего и неустроенного человеком мира. Там было по-своему хорошо, там можно было превратиться в кого угодно, но там нельзя было оставаться человеком. А здесь, за холмом, властный и манящий голос жилья вел мякшу за собой без всякой дороги, среди темной ночи, и ничего не могло теперь помешать ему достичь людей. К тому же Пори был рядом, и чуткий собачий нюх уж точно бы не ошибся.

Огонь, увиденный с холма, скорее всего, был пастушьим костром, либо стерегли скирды мужики. За бурными событиями последних дней мякша не то чтобы потерял счет времени, но просто забыл о нем. Где-то на днях хлеб должны были начать складывать в скирды. В Холминках это были суслоны, в Сааримяки – городки, а как на Хойре, того Мирко еще не знал. Впрочем, в Мякищах, должно быть, уже начинались первые холода. Мирко вроде и не задерживался нигде на пути лишку, но внутри будто сидел кто-то, постоянно торопивший: скорей, скорей, на юг.

Лес кончился быстро. Наверно, девицы и ребята ходили сюда собирать грибы, делая это осторожно, чтобы не нарушить плодоносную грибницу. Они, наверно, тоже наслушались, а может, и друг другу рассказывали, темные и таинственные истории о грибах, а потом хихикали от смешного, невсамделишного страха. Они, видно, думали, что грибы в этом леске сделались почти домашними, что можно их скликать и гонять, будто кур по двору. Что ж, Мирко-то знал теперь истинную силу этих подземных воинов. Но он не будет говорить об этом никому: ни ночью у костерка, ни среди ясного дня. Все равно никто не поверит. Да так, видно, и к лучшему, а то ведь никого после и кнутом в лес за грибами не загонишь.

Дальше по пути лежало жнивье. За ним вроде бы поднималась еще одна низкая гряда холмов, а дальше уж текла Хойра. Там, на берегу, и стояло село. Костер приближался. Возле него явно кто-то сидел, да не один. «Как подъехать бы так, чтобы дубиной в лоб не засветили? – подумал мякша. – Я-то, пожалуй, отобьюсь и на сей раз, только надо ли? А то со всеми, как от колдуна вышел, подраться умудрился. Вот уж правду дядя говорил: единожды меч поднявши, уже не опустишь. А далеко ли я с тем мечом прошагаю? Пока другой не найдется, покрепче?»

87
{"b":"24406","o":1}