следить за движением и быстро реагировать.

– Герф, да сейчас происходит ничто иное, как… Наш мир сейчас почти стерт из-за войны, а

война и началась из-за того, что он был почти стерт. И с войной этой так же дело обстоит… Каким

бы наше оружие ни было – оно имеет огромную разрушительную силу. А сейчас мы не можем

ждать, не можем думать – начинаем метаться от мощных лучевых пушек к недоработанным

пространственным переходам… Слишком быстро отчаиваемся, находим новую надежду – время

теперь пойдет быстрее… Оно уже пошло быстрее.

– Лучше не продолжай – толку не будет.

– А мы ведь еще так и не восстановили отторгнутые ткани планеты – только сдерживаем

распространение этой коррозии коррекциями…

– Нельзя было просто сказать, что ты против применения лучевых пушек такой мощности?

– Я не сказал, что против… Просто нужно уметь ждать. Если все без разбору начнут бросаться

сгоряча на лучевые пушки первого порядка, так недолго и планету уничтожить. Нужно ждать. Мне

это ночью спать не дает – все ветер в ушах воет, но нужно ждать.

– Ты на севере служил?

– Ледяные пустыни Хантэрхайма выбора не дают – если они не убили наповал, значит

заставили подумать над этим. Правда, Хантэрхайм особо не дает времени на раздумья. Но, чтобы

там выжить, приходится постоянно думать о том, как это сделать. Хантэрхайм провоцирует,

требует отдать зажатое в зубах терпение, но если не выдержишь – покарает.

– Ты там был?

Похоже, что был, и на него это оказало соответствующее влияние.

– Я там пять лет прослужил.

– И как?

– Холодно. Это кажется, что Ивартэн и Альвэнхайм далеко. Хантэрхайм зажат льдами, стоит

посреди снежной пустыни. Ночью мороз опускает нас на минус семьдесят градусов даже сейчас,

когда зима позади. Там себя чужим чувствуешь – будто тебя сам город прогоняет.

– Вряд ли – Хантэрхайм один из самых больших и древних городов AVRG…

– Там всегда снег – снег чистый, колючий, искристый и лучистый… А когда воздух не

застывает в оглушающей тиши, стылый ветер воет пуще сигнала воздушной тревоги. Он

поднимает метели, вихри и вьюги на ледниках, по наледи, насту ползает поземка… Все сносит,

заносит, скрывает белой мглой налетевший буран…

– Достаточно.

– А больше ничего… Все сияет и днем, и ночью. Те, кто там воюет, называют это светом

единым с тьмой.

– Слышал… Слепит так, что ничего не видно…

– Видел я это – теней нет, нет неба, земли нет – все белое. Хантэрхайм – ледяные пустыни. У

нас не было ни одного города, ни одной базы, которая была бы под ударом столько лет. Хантэрхайм

наша опора и их основная цель. Там все свои и одновременно чужие, там – в этой мертвой пустоте

– ощущаешь себя особенно живым и так же мертвым. Но после того, как там побываешь, очень

сложно не искать обратной дороги. Хантэрхайм не отпускает, и завтра я вернусь.

86

– С пополнением Борга?

– Да, я с вами… Прямо в бездну с головой…

Говорухин продолжает смеяться глазами – с его рассказом это не вяжется. Что-то доктора давно

нет…

– Ты про нашего лейтенанта говорил… Что за человек?..

– Не знаешь? Айнер – S9.

– S9 – лейтенант? Дефектный?

– Нестабильный. Но я даже не представляю ситуацию, в которой такие люди могут дать сбой.

– Что ж его списали?

– Им там виднее… Характер у него скверный очень – это точно… Держись поближе в бою и

подальше после боя – не прогадаешь. Зато Айнер настоящий стрелок – без наводок такую скорость

выдает, как машина. Много споров – везучий он или нет… Он у нас частый гость – по кусочкам

собираем, но жив еще, а он сколько живет, столько и воюет – в Хантэрхайме.

– Слышал, кого за месяц не срезали, тот так долго может тянуть – главное к скорости

приспособиться.

– Всякое бывает… От командира много зависит, от нас… Не для людей там работа. А ведь пока

Пересмотр Задач не расколол AVRG, люди только присматривали за всем. Теперь снова в бою –

машинам так, как раньше, никто не доверяет. Теперь ничего нельзя из рук выпускать… Из-за D40

все…

– Совершенные машины?..

– Да, только мы всегда начеку должны быть. С подвохом наши “защитники”.

– Да ладно. Я с ними уже сколько воюю и не в курсе.

– В Штраубе быть в курсе нужды нет. D40 защищают нас не только от внешней угрозы, но и от

наших ошибок. Такие машины никогда не исполнят приказ, не обдумав его, не просчитав

последствия, а исходят они только из цели базовой программы – ограничений в условиях задачи у

них не много. “Защитники” слишком умны, чтобы по мелочам размениваться, – они ситуацию в

целом рассматривают. Это избавляет нас от возможности пересмотра задачи на нижних ступенях

осмысленности, но никто не знает, когда они до чего додумаются. Они-то могут учесть и то, до

чего не дойдем мы. Это хорошо, конечно… с одной стороны.

– Я, может, тонкостей и не знаю, но программы “защитников” совершенны.

– Да, только “защитники” могут уничтожать людей без подтверждения командования или

центра – наших людей.

– Ну да – прикончить раненных – тех, кому вы заведомо в восстановлении откажите.

– Не начинай… Они могут ликвидировать человека, если сочтут опасным для системы – и ни у

кого нет неприкосновенности – это тебе не “спутники”.

– Слушай, Говорухин, это крайняя мера, применяемая при серьезной угрозе. А кому, как не

“защитникам”, решение таких проблем доверять? Сам же говорил, что они умнее нас – им виднее.

– В этом все и дело… им многое виднее. И защищают они нас, пока имеют такую возможность.

Задачу-то они исполнить должны, а в программных условиях могут и обходные пути найти. Если

нет перспективы для “защитников” – нет “защитников”.

– Разумная техника всегда стирает системы, когда задача исполнена или неисполнима.

– “Защитники” могут смотреть дальше – исходить не только из очевидного. На них можно

рассчитывать, но все зависит от того, насколько ситуацию спрогнозируешь ты.

– Никогда не слышал ничего подобного.

– Об этом знают только те, кто работает с ними в провокационных условиях. А вообще, знания

– привилегия офицеров, а мы так, по крупицам собираем.

Столько времени с этими машинами провел и ничего подозрительного не заметил. Либо у

Говорухина фантазия разыгралась, либо наши командиры сотворили еще более страшных

техночудовищ и скрывают… Я уже привык слушать, что говорят. И все это мне совсем не нравится

– знаю я, что из себя “защитники” представляют, на что способны. И так воздух уже позвякивает

напряжением – пока разреженным, но очень четким.

87

– Герф, ты надеюсь, понимаешь, что это гласности не придается, и я не должен тебе этого

говорить?..

– Да, конечно, но почему?..

– Чтобы людей не пугать.

– Почему ты мне это говоришь?

– Потому, что тебе нужно это знать.

На деле система не совсем такая, какой мы ее видим. Она для каждого из нас иная – только

главнокомандующие и генералы Совета знают ее в лицо, потому что создают ее в большей степени,

чем мы.

Говорухин задумался…

– Герф… Я дам тебе координаты места явки.

– Что?

– Следи, чтобы мозг объекта особого внимания не обратил…

– Не продолжай. Я в такие дела не полезу.

– Можешь их чему-нибудь научить – они быстро учатся. Многие знают азы строевой

подготовки…

– Кто – они?

– Крысы. В Хантэрхайме больше никого нет – там ничего нет – только мы да крысы.

У Говорухина проблемы… Вообще в этом секторе работают только люди на высших ступенях

устойчивости, но все, что он про “защитников”, про крыс говорит…

– Но что с ними делать?

Медбрат оживился…

– Крысы умные – потом тебя везде узнают, запомнят. Они неприхотливые. Можешь давать все,