Литмир - Электронная Библиотека
A
A

26.1.87

Позабыт, позаброшен…

Ну, что поделаешь? А я помню и даже читаю. На смену «Монтекристо» пришли «Двери»[96]. И представь себе, Раечка, взял в боковой карман для метро (благо маленькая), потом зашел в свое кафе и… дочитал до конца. В моей биографии это невиданно.

Раз так — значит, не зря писала. А когда прочел про 60 писем от немцев — просто обалдел. Я за всю жизнь столько читательских писем не имел… А я-то думал, что это только нас интересует.

Конечно, это не литература высшего класса, а треп (свои «Взгляд и нечто»[97] я, кстати, тоже считаю трепом, не видя в этом ничего худого). И треп интересный, застольный, кухонный. А ты же знаешь, что я вовсе не осуждаю. Это наше коренное. И треп этот оказался моим.

И представь себе, что я это предпочитаю стилистическому блеску «Дара»… Ей-Богу!

Твоя первая — «Воспоминания», конечно, больше хватает за душу, но там и жизнь, и события поважнее. Короче — приветствую и поздравляю.

Все остальное в нашей жизни — более-менее — тягомотина. Радио, редкие встречи с редкими друзьями. Иногда — с неожиданными. Например, с Виктором Конецким[98]. А недавно — с Володей Войновичем[99]

Витя, в общем-то, парень приличный, не серун, но почему-то после двух кафе третьего не захотелось. О Горбачеве говорит, что все они боятся одного — что убьют или уберут. Так-то.

А Лену Ржевскую[100] читаю с наслаждением. Прелесть!

Целую В.

15.3.87

Дорогие Лева и Рая!

А в общем-то, вовсе не дорогие. Разлюбил я вас. Встречались с Булатом, с Любимовым и хоть бы позвонили, хоть бы три строчки написали. Очень вы не хорошие.

Тем не менее возвращаю вам Лену Ржевскую. Очень и очень! Сделал о ней передачу, опубликовал в «Н(овом) р(усском) с(лове)». Хочу ей с оказией переслать…

Трубецкая звонила, обещала переслать Раину вещь. Жду. Засим обнимаю, хоть и ничтожества…

Вика.

20.3.87

Дорогая Рая!

И все же я — подвижник и хороший парень. Прочел твою руко-сь[101]. Начну с того, что я вообще не люблю критических разборов. Будь то Белинский или кто-нибудь другой. А с тобой случилось так, что выбранные тобой писатели не из тех, которых я могу читать и перечитывать.

Даже у Распутина, которого я чту и уважаю, я читал только «Живи и помни» и «Уроки французского». «Матеру» я сначала увидел, а потом прочел. И не могу сказать, что понравилось. В обоих случаях дико скучно, а в литературном варианте многословно. А вот «Живи и помни» в свое время так потрясло, что боялся взяться за следующее.

Ю. Трифонова я люблю и не люблю. Где-то меня утомляет неустроенность описываемых им жизней. Отдаю должное, но не перечитываю.

Искандера когда-то любил. Последние его вещи показались более чем слабыми.

А. Битов — вообще не мой, «Пушкинский дом» не осилил. Вина эта, думаю, не его, а моя.

Маканина же просто ни одной строчки не читал.

Так что критическая — основная часть прошла мимо меня. А все остальное — то, что мы с тобой называем «трепом», как всегда, интересно. Взгляды и отношение ко всему и манера изложения у нас схожи. Хотя любимые писатели разные. Разве что с «Войной и миром» совпадаем. А так люблю перечитывать Чехова, Генри! Из нынешних — Шукшина и С. Довлатова[102].

Но так или иначе это детали моей биографии, а не писателей. Диккенса вот не люблю, а он писатель, по-видимому, все-таки великий.

Вот так-то, Раечка, как говорится, не взыщи.

Целую вас обоих, несмотря ни на что.

Ваш Вики.

Это его письмо оказалось последним.

28.3.87

Вика, родной, о себе не могу сказать какая я внимательная![103] Во всяком случае — настоящего письма в ответ на твое — написать еще не могу. Боли у Левы[104] не прекращаются…

Когда будет возможность, перешлем текст твоей передачи Лидии Корнеевне[105], но позволь пока сделать два замечания: «Софья Петровна» — это не «старое», а единственно правильное название. «Опустелый дом» — ахматовская строка была как название дана парижскими издателями — кем — мы и не знаем, в 1965 году. Тогда еще не было никаких связей. Л. К. очень гневается, когда ее книгу называют «Опустелый дом»…

Главное, что в те годы соединяло ее с Ахматовой (кроме стихов!), — они вместе стояли в тюремных очередях. Или — Л.К. вместо А.А. В эвакуации же и произошел разрыв… Потому упомяни эти очереди, а не эвакуацию. Остальное нам близко и дорого.

Спасибо за то, что прочитал мою рукопись («Письма из Кельна о книгах из Москвы»), а вкусы у нас разные, и Бог с ними!..

Вспоминаю наши с тобой разговоры и твое пребывание, как нечто такое далекое и прекрасное…

20.5.87.

Бад Мюнстерайфель.

Еще в машине по дороге сюда думала: «Приеду и сразу напишу Вике, что едем в тот самый дом, сядем за тот самый стол, пойдем в то самое кафе, — где мы были вместе». И ждала, чтобы хоть чуть лучше стало настроение — передавать тоску дальше неохота. Вижу — не дождусь…

Читаю Леве вслух Бунина, — мы оба «Деревню» и рассказы того времени помнили плохо. Сейчас радуемся поразительному его таланту (уж и не знаю, как с твоей нелюбовью к стилистам, он-то безусловно стилист) и думаем о том, сколько лжи во всех этих новомодных рассуждениях про лад старой деревни. Уж такой разлад — временами трудно продолжать читать…

А «Смиренное кладбище»[106] ты читал? А «Ночевала тучка золотая»?[107] Сейчас можно захлебнуться — столько надо и хочется прочитать из своего… невозможно все, надо еще и работать. Но и страх: а вдруг завтра все кончится?

Твоя Р.

Это письмо оказалось моим последним.

В Бад Мюнетерайфеле Вика все время кашлял. Мы думали — хронический бронхит старого курильщика. В июне узнали, что он — в больнице: диагноз — рак легких. Ужас сменялся надеждой. Решили — наступило улучшение. Едем в Париж — побыть несколько дней с Викой.

По телефону сказал: «Встретить (так бывало обычно) не могу» — поручил своей приятельнице.

Из дневника Р. О.

30.7.87

Вика мрачно подтянут. Первое впечатление — не так уж изменился января. Может быть и потому, что в белой рубашке. Сидим в кафе «Конкорд», на углу бульвара Сен-Жермен.

Раньше сидели в кафе «Эскуриал», потом он сменил место встречи с друзьями на кафе «Монпарнас», а сейчас — «Конкорд». Согласие-Планов не строит. «Ехать расхотелось. Что я увижу? Очереди?..» Рассказывает, что получил письмо из Киева от друга-алкаша: после того как с огромным трудом раздобыли — первого мая! — поллитра, произнесли тост: «Выпьем за небанального генсека!»

Только увиделись, условились: «О болезнях не будем». Так он и не узнал о подозрениях у меня…[108] Было напряженно, между фразами — долгие паузы. Так — впервые.

Говорим о новых публикациях. Роман В. Войновича «Москва. 2042»[109] не понравился. О «приставкинской «Тучке» нельзя говорить в категориях «нравится — не нравится», это трагическая вещь…». С Конецким много пил…

вернуться

96

Р. Орлова. Двери открываются медленно. Benson, VT. 1984.

вернуться

97

Очерки «Взгляд и нечто» — напечатаны в «Континенте» № 10–12, 1976–1977.

вернуться

98

Об этом В. Конецкий рассказал в «Последней встрече» («Огонек», 1988, № 35).

вернуться

99

См. воспоминания В. Войновича «Виктор Платонович Некрасов» («Страна и мир». Мюнхен, 1987, сентябрь-октябрь) (сост.).

вернуться

100

Е. М. Ржевская. Знаки препинания («Дружба народов», 1985, № 6). В. Некрасов напечатал статью об Е. Ржевской «Классика нашего поколения» в «Новом русском слове» (Нью-Йорк, 1987. 1 марта) (сост.).

вернуться

101

Книга «Письма из Кельна о книгах из Москвы» была издана на немецком языке в 1987 г. (сост.).

вернуться

102

С. Д. Довлатов (1941–1990) — писатель, журналист, с 1978 г. в эмиграции (сост.).

вернуться

103

«Какой я внимательный» — такой запиской Вика сопроводил фото Леры Озеровой.

вернуться

104

У Льва было тяжелое воспаление тройничного нерва.

вернуться

105

Л. К. Чуковская. Речь идет о выступлении В. П. Некрасова о творчестве Л. К. Чуковской на «Радио Свобода» (сост.).

вернуться

106

Это произведение С. Каледина было напечатано в «Новом мире» (1987, № 5) (сост.).

вернуться

107

Автор этой книги — А. Приставкин (сост.).

вернуться

108

Подозрение оправдалось — рак.

вернуться

109

Этот роман вышел в изд. «Ardis» в 1987 г. (сост.).

99
{"b":"243945","o":1}