Центральный штаб партизанского движения разработал план массированных ударов по железным дорогам противника…

«Замысел «рельсовой войны» сводился к тому, чтобы одновременными действиями привести в негодность сотни тысяч железнодорожных рельсов и тем самым достигнуть коренной дезорганизации железнодорожного сообщения противника» 6.

Готовя наступление в районе Курской дуги; немецко-фашистское командование решило очистить свои тылы от партизан, затруднявших перегруппировку фашистских войск. Против партизан, базирующихся в Брянских лесах, противник бросил до десяти дивизий с танками и артиллерией. Ведя ожесточенные бои, партизаны наносили фашистам чувствительные потери. Выбирая удобные для себя позиции, они отходили в глубь Брянских лесов, но не надолго. Гитлеровцы понесли большие потери и вынуждены были отступить.

В период Великой Отечественной войны брянские партизаны первыми повели так называемую «рельсовую войну». По заранее разработанному плану они одновременно на большом пространстве заминировали взрывчаткой, которую доставили им летчики, важнейшие коммуникации противника и подорвали свыше 17 тысяч рельсов.

В Брянские леса вот уже почти год летал Жора Чернопятов. Полеты свои он рассчитывал так, что ему всегда хватало времени для возвращения домой в ту же ночь. 12 июня он также летал с посадкой на площадку Усохи, в районе Осиповичей, и доставил к утру необычных пассажиров. На разгрузочной площадке из самолета вышли два немецких генерала, в полной форме, будто прилетели в командировку. Мы впервые увидели живых фашистских генералов. Подумалось: не с мирными ли предложениями прилетели «завоеватели вселенной»?

— Жора, где взял такую добычу? — спросили мы летчика.

— У лесных охотников. Вчера эта дичь попала в их капкан, а сегодня мне доверили доставить ее в Москву, прямо к столу — свежую, — ответил Чернопятов шуткой.

Сопровождавший генералов партизан в таком жо шутливом тоне рассказал:

— Еще вчера генералы кричали: «Хайль!» Предлагали за свои головы отпустить из гестапо по десять советских патриотов, а наш командир им ответил: «Мы их и так освободим». До посадки в самолет фашисты молчали, а после взлета, решив, что их будут выбрасывать с высоты, загалдели: «Капут, капут».

— Я думал их попугать, — сказал Жора, — да побоялся: вдруг господа генералы брюки испачкают… Как их тогда партизаны советским генералам представлять будут?

— Правильно сделал, — сказали Жоре. — Им сейчас не до шуток: отчитываться придется…

Ни разглядеть толком, ни поговорить с пленными генералами нам не пришлось. Их тут же усадили в специальный автобус и под охраной увезли в Москву…

При переброске взрывчатки партизанам мы придерживались заведенного порядка: посылали летчиков в те районы, куда они летали раньше. Иван Андреевич Гришаков, например, садился в Альбинское более 10 раз. Эта площадка ему казалась родным домом, и он старался сделать все возможное, чтобы партизаны были довольны. Выгрузив взрывчатку, Иван Андреевич сам следил, чтобы самолет загружался ранеными и детьми полностью. Кому же, как не Гришакову, лететь туда и на этот раз.

С вечера в Альбинском прошел проливной дождь. Партизаны в ночь на 6 июня не надеялись на посадку самолета, но Гришаков сел. При посадке он заметил, что колеса самолета продавливают глубокую колею. Заметил, а подумать о последствиях взлета с такого грунта забыл. В самолет поместили больше обычного раненых и детей. Летчик, горя желанием сделать больше пользы для своих друзей, решил взлететь. Несмотря на выпущенные щитки для облегчения взлета, самолет от земли долго не отрывался — разбег по мягкому грунту был тяжелым и длинным. Если говорить прямо, то создавалась такая же ситуация, при которой погиб Бибиков, поломали свои самолеты Запыленов и Васильченко. Казалось, что усилия летчика и хорошо работающие моторы победили: самолет взлетел. Вдруг в самолете все услышали, будто ударилось автомобильное колесо на ухабе. Летчик почувствовал, что самолет на какое-то мгновение стал неуправляем, казалось, вот-вот начнет беспорядочно падать. Нервы Гришакова собрались в комок, он действовал рулями, как автомат, и самолет занял нормальное положение в прямолинейном полете. Экипаж успокоился, каждый делал свое дело. Иван Андреевич взял курс на Москву.

Три часа неимоверными усилиями Гришаков держал самолет в нормальном положении. Даже атака ночного истребителя не нарушила прямолинейного полета. Десять пробоин сделал ночной бандит в самолете, наполненном ранеными и детьми. Стрелки отогнали «мессершмитта». После благополучной посадки, утром самолет осмотрели летчики и инженеры. Все они сошлись в одном мнении: ни теоретически, ни практически самолет лететь в таком виде не мог — не было правой половины стабилизатора, рулей высоты и хвостового колеса.

Если бы Гришаков и борттехник Съедин увидели после взлета, какое повреждение получил самолет, они наверняка отказались бы от дальнейшего полета и сделали попытку сесть на ту же площадку, с которой взлетели, и эта попытка могла стать роковой.

— Ну, голуба, — хлопая по плечу Гришакова, говорил инженер Милованов, — родился ты не иначе как в рубашке. Такой полет можно совершить только один раз в жизни.

— Я больше и не собираюсь, — ответил летчик.

В следующую ночь в Альбинском сделал посадку Б. Г. Лунц. Площадка оказалась не многолюдной, как это было раньше.

— Где же народ? — спросил Лунц у партизан, выгружавших из корабля взрывчатку.

— Ушли самолет искать, — хмуро ответил один.

— Какой самолет?

— Беда у нас тут. Прошлую ночь садился ваш летчик, взял много раненых, детишек, при взлете ударился о журавль колодца. В темноте мы нашли большой кусок крыла и колесо. И вот почти сутки ищем самолет. Где-то тут недалеко упал… там люди.

Борис Григорьевич, глядя на страдальческое выражение лица партизана, рассмеялся:

— Ищи ветра в поле. Самолет давно в Москве, и ваши детишки и раненые товарищи в целости и сохранности.

Посланные связные вернули поисковые группы. Люди повеселели, удивлялись, и пошла молва о храбром летчике Гришакове, который и на палке улететь может.

Инженер по ремонту Матросов и борттехник Съедин собрали бригаду из пяти комсомольцев-мотористов и разобрали самолет Гришакова для тщательного осмотра всех деталей. Оказалось, что все можно сделать в аэродромных условиях, без помощи заводских рабочих.

— Им и так дел хватает, — сказал инженер молодым помощникам.

Двадцать дней трудились мотористы над восстановлением самолета. Борттехник В. П. Съедин похудел. Он работал, не покидая аэродром и питаясь тем, что принесут товарищи из столовой. Не отдыхал и Иван Андреевич Гришаков. Он летал на задания на других самолетах, подменяя уставших или больных летчиков. Только через месяц он вновь попал в Альбинское на своем самолете. В августе к своим друзьям он совершил еще пять посадок.

Белорусский штаб обратился с просьбой безотлагательно посадить самолет в Горельце для вывозки командира соединения генерала Покровского, получившего тяжелое ранение. Изучать место посадки времени не было. Гризодубова поручила выполнение этого задания Лунцу. Прилетел он в отряд удачно, но вылететь в ту же ночь обратно ему не удалось: приближался рассвет. На вторую ночь Лунцу была послана радиограмма с запрещением вылета из-за плохой погоды в Москве.

Состояние раненого было опасным, он часто терял сознание. Промедление с вылетом и задержка в квалифицированной медицинской помощи могли стоить генералу жизни. Лунц понимал, что в данном случае жизнь человека в его руках. И он решил взлететь, надеясь сесть на Большой земле на любом, не закрытом туманом аэродроме. Летел Лунц в исключительно сложных условиях: была мощная облачность, шел обложной дождь.

Получив донесение от Лунца о взлете, Гризодубова поняла, что раненого держать у партизан дольше невозможно. Она приказала освещать посадочную полосу прожекторами и кострами; экипаж увидел свой аэродром, и Лунц благополучно приземлился. Жизнь генерала Покровского была спасена.