— Вообще мы солдаты и должны делать то, что нам приказывают. Для меня мнение правильно то, которое одобряется моим начальником, — многозначительно произнес Нестерцев, будто ширмой загородился от откровенного разговора.

Гризодубова не сдавалась.

— Не верю, товарищ полковник, чтобы вы придерживались взгляда на службу офицера, как рассказывается в старом анекдоте. С вашего разрешения могу напомнить.

— Пожалуйста, — согласился Нестерцев. — Это даже интересно — услышать офицерский анекдот из уст женщины.

— Правда, я не мастер рассказывать анекдоты, но уж раз он к слову пришелся, расскажу. Было это в старое время. Встал генерал на камень, подозвал полковника и спрашивает: «Пищит подо мной камень?» «Пищит, ваше благородие», — ответил полковник, а сам решил на себе проверить. Влез на камень, подозвал подполковника: «Пищит?» «Пищит», — ответил тот, и проделал то же с майором, майор — с капитаном… Так дошло до ефрейтора. Подозвал ефрейтор рядового и спрашивает: «Пищит подо мной камень?» «Никак нет!» — ответил солдат. Он был лишен офицерского порока говорить то, что нравится начальству. Некоторые говорят: солдату терять нечего, вот он и правдив. С таким доводом я не согласна. По-моему, солдат и в старое время был мыслящим. А сейчас тем более, и мы, советские солдаты, можем говорить не только о приказе, но и о решениях.

— Для солдата и решение и просьба должны звучать приказом, — сказал поучительно командир дивизии.

— Согласна. Об этом и говорить будем. Было решение партии созвать совещание командиров партизанских отрядов. Как бы это осуществилось, если бы мы не делали посадок на партизанских аэродромах? Было решение партии вывозить детей с партизанских баз. Как бы мы выполнили его без посадок? Наконец, мы не смогли бы вывозить раненых, которые в большинстве погибли бы из-за отсутствия условий для лечения.

— Допустим, я согласен с вами, Валентина Степановна. Но я слышал, будто партизаны должны доставать оружие сами, у врага. Об этом сказал наш командующий… На этом дискуссию будем считать законченной.

Дискуссию, конечно, можно закончить, но не думать о своем мнении или убеждении невозможно. Валентина Степановна после разговора с командиром дивизии долго не могла успокоиться, размышляя над причинами необоснованного, на ее взгляд, решения командующего сократить полеты к партизанам. В прошлом году со второй половины августа полеты к партизанам были прерваны почти на месяц, и возобновились, когда партизанские командиры побывали в ЦК. И вот в феврале 1943 года опять кто-то ставит палки в колеса, поднимает вопрос о целесообразности полетов с посадками к партизанам.

После разгрома немецко-фашистских войск на Волге партизанское движение в тылу врага стало развертываться в невиданных масштабах. Боевая активность народных мстителей настолько повысилась, что штабы партизанского движения не успевали обеспечивать новые формирования оружием и боеприпасами. Трудность заключалась в доставке партизанам грузов по воздуху. Однако и здесь возможности все возрастали, но далеко не всегда использовались. Достаточно сказать, что в 1942 году из общего количества вылетов фронтовой авиации полеты в интересах партизан составляли очень незначительную долю.

Начавшиеся в июле — ноябре 1942 года интенсивные полеты к партизанам зимой 1942/43 года были сведены к минимуму. Несмотря на настоятельные просьбы партизанских штабов, 101-й авиаполк в декабре 1942 года совершил только 28 самолето-вылетов, в январе 1943 года — 58, в феврале — 49. Одной из причин снижения активности авиации в обеспечении партизанских отрядов и соединений были неблагоприятные метеорологические условия, особенно в последний месяц 1942 года. Но эта причина не основная. Некоторым казалось, что главная причина в снижении количества полетов к партизанам объясняется недооценкой значения партизанского движения со стороны отдельных вышестоящих командиров.

5 января 1943 года установилась хорошая летная погода, и основные силы советской авиации были брошены на разгром немецко-фашистской группировки войск на берегах Волги. Днем и ночью самолеты всех типов наносили чувствительные удары врагу, отказавшемуся принять ультиматум советского командования о безоговорочной капитуляции.

Одновременно бомбардировочная авиация много работала в интересах войск Северо-Кавказского, Донского и Воронежского фронтов, развивавших стремительное наступление на запад. В тот период отличились многие летчики, командиры частей и соединений. Проявил незаурядные способности в организации разгрома врага с воздуха и командующий авиацией дальнего действия Александр Евгеньевич Голованов. Почти все участники Сталинградской операции были награждены орденами и медалями, появились новые Герои Советского Союза, новые гвардейские части и соединения.

И все же командир полка Гризодубова и мы, работники штаба, до сих пор разделяем мнение руководителей партизанского движения, что командование авиации дальнего действия было далеко от понимания конкретных нужд партизанских соединений. Оно мало уделяло внимания обеспечению партизан всем необходимым для выполнения крупных операций в тылу врага. А между тем летчики, которые садились на партизанские площадки, своими глазами видели нужды отрядов и отлично понимали значение их действий в тылу врага. О положении в отрядах и нуждах партизан они докладывали Гризодубовой, а она в свою очередь — командиру дивизии Виктору Ефимовичу Нестерцеву. Но интенсивность полетов к партизанам от этого не увеличивалась.

Как ни странно, в отношении посадок на партизанских площадках стал колебаться и заместитель командира полка по политчасти Николай Александрович Тюренков. Но это был наш, домашний человек, поэтому на очередном партийном собрании коммунисты назвали его близоруким. Оставшись при своем мнении, Тюренков в политдонесении написал:

«Сложность обстановки в районе действия партизан не обеспечивает сейчас возможности полета к ним с посадками, которые временно необходимо отменить, и производить вылеты только с выброской груза на парашютах».

— Знаете ли, Александр Михайлович, — говорил потом Тюренков, — сверху бывает виднее. Я не меньше вас знаю, что, летая к партизанам, мы вооружаем тысячи людей, но вот беда: где взять эти самолеты, чтобы их на все хватало?

Может, все это действительно так, может, в конечном счете все это и привело к резкому сокращению полетов к партизанам в феврале 1943 года. Но червь сомнения точил нас.

Сторонники ограниченного числа посадок самолетов к партизанам усилили свои позиции после аварии Васильченко в ночь на 25 февраля. Взлетная полоса была подготовлена плохо, снег не убран. Самолет, перегруженный боеприпасами для орловских партизан, при взлете оторвался от земли на малой скорости, повалился на нос и упал на границе аэродрома. Васильченко получил тяжелое ранение и вышел из строя летчиков до конца войны. Такая же участь чуть не постигла и Лунца. Его самолет тоже оказался перегруженным и при взлете долго не отрывался. Но осторожный Лунц вовремя прекратил взлет, спас самолет и экипаж. В связи с этим Гризодубова подписала приказ: «Впредь боеприпасы без взвешивания в самолеты не грузить. На каждом мешке груза должна быть бирка с указанием веса». В этом же приказе летчикам вменялось в обязанность давать партизанам инструктаж о правилах и требованиях, предъявляемых к посадочной площадке для тяжелых самолетов, и как эти площадки надо готовить.

Валентина Степановна сказала летчикам:

— Подмечать ошибки других — ума много не требуется. В том, что партизаны не умеют готовить посадочные площадки, есть и наша вина. И сколько бы мы ни ругали их, они от этого лучше делать не научатся. А если мы сами поможем им, общее дело только выиграет.

Совещание руководителей Центрального штаба партизанского движения с летчиками тоже дало положительные результаты: вскоре летчики стали доносить о хорошей подготовке посадочных площадок. Усилился контроль за взвешиванием груза перед погрузкой в самолеты. Партизаны делали все, чтобы не дать повода со своей стороны к уменьшению полетов в их интересах. Поломки самолетов по вине партизан в полку почти прекратились.