— Версий много, но пока большинство из них уперлись в тупик. Правда, я узнал некоторые волнующие подробности…
Николь Витраль чуть помешкала, обводя взглядом улицу Пошоль.
— Вы дали Матильде де Карвиль письменное обязательство хранить конфиденциальность? И сообщать о полученных результатах только ей?
— Ничего подобного. Она платит мне, чтобы я нашел доказательство.
— Доказательство? И все? Ну, у меня таких денег нет, но… Щедрости Матильды де Карвиль хватит на двоих.
Она улыбнулась и снова одернула джемпер.
— Ладно. Услуга за услугу? Заходите. Угощу вас чашкой кофе. Расскажете мне, что вам стало известно, пока Лили не проснется.
Николь Витраль доверилась мне. Почему? Понятия не имею.
Я понимал, что веду опасную игру. Если я добуду решающее доказательство, то окажусь между двух огней. Между двух вдов — одной настоящей, а второй — при живом муже. Попробуйте-ка в подобных условиях сохранить нейтралитет. У меня это плохо получалось. Слишком уж простота Витралей контрастировала с высокомерием Карвилей. У Леонса де Карвиля образовалась вода вместо мышц, у Мальвины — пар вместо мозгов, а у Матильды — кусок льда вместо сердца. Я работал на них, был их преданным псом, но мои симпатии безраздельно принадлежали Витралям.
Марк и Лили были чудными детьми. У меня вошло в привычку их навещать. Во всяком случае, я не пропустил ни одного дня рождения Лили. Иногда мы приезжали в Дьепп вместе с Назымом. Он пугал малышей своими усами. Я восхищался Николь — ее энергией, чувством юмора и решимостью вырастить Марка и Лили, чего бы это ей ни стоило. И она справилась. Из огромной суммы денег, стараниями Матильды де Карвиль копившейся на банковском счету Лили, она не тронула ни сантима.
Главными качествами Николь были твердость и верность. Невероятная женщина. Так шли месяцы, складывавшиеся в годы.
У меня появилась еще одна стойкая привычка, и пришло время рассказать вам о ней. Вы пока даже не представляете себе, до чего это важно. Каждый год в преддверии 22 декабря я отправлялся в паломничество на гору Мон-Террибль. Останавливался в ближайшем поселке Клербьефе, что на берегу реки Ду, и подолгу бродил по тем местам, где упал самолет. Ходил, размышлял, потом перечитывал собственные записи.
Как будто надеялся, что в конце концов сама природа откроет мне секрет.
Я всегда ездил туда один, без Назыма.
Вскоре я изучил в лесу каждую тропинку, узнавал в нем каждый камень и каждую елку. Я прямо-таки кожей чуял, что должен приручить этот уголок дикой природы, научиться слушать его, не думая о катастрофе. Примерно то же самое должно было произойти в моих отношениях с Витралями.
Вы мне, конечно, не поверите, но это сработало! Гора приняла меня как своего. Через три года. В декабре 1986-го. Через три паломничества. Она выдала мне свой секрет. Именно здесь я совершил самое поразительное за все восемнадцать лет расследования открытие.
22 декабря 1986 года, ближе к вечеру, я находился на вершине, когда вдруг разразилась гроза. Спуск вниз занял бы не меньше двух часов — под проливным дождем и вспыхивающими одна за другой молниями. Я стал искать, где бы укрыться от разгула стихий. Молоденькие деревца, высаженные на месте крушения самолета, на роль прибежища никак не годились.
Я пошел куда глаза глядят и прошагал так километр или два, пока не наткнулся на нее. Я вымок до нитки. Поначалу я решил, что мне почудилось, но продолжал месить грязь, и то, что я принимал за обманчивое видение, постепенно обретало черты реальности.
На дождь я уже не обращал внимания. Сердце колотилось как бешеное. Я пер напролом и…
* * *
Марк выругался сквозь зубы.
Вырванный лист заканчивался этими словами.
«Я пер напролом и».
Он со злостью поддал ногой усыпавший землю гравий. Рыбаки, как по команде, подняли головы и неодобрительно уставились на него. Продолжение фразы находилось на следующем тетрадном листе, в часе езды на метро, на Лионском вокзале, в запертой ячейке камеры хранения, код которой был известен только ему.
Марк сунул листки в карман, проклиная себя и витиеватый слог Гран-Дюка. Нет чтобы изложить все коротко и ясно! Сыщик явно черпал извращенное удовольствие, превращая отчет о расследовании в запутанный детективный роман!
Марк пересек канал по мостику. На улицах Куврэ царил покой. Прелестная деревушка, приютившаяся под сенью Диснейленда, казалась искусственной, словно слепленной из папье-маше. Декорация. Улица Шо-Солей начиналась сразу за правым поворотом. Тихая, тенистая, она больше походила на тропу в лесу, чем на городскую улицу. Марк осторожно шел вперед. Кто такие Карвили? Такие же жертвы обстоятельств, как и он сам? Или настоящая семья Лили, как он надеялся? И одновременно — люди, спланировавшие убийство его деда и нанявшие для этой грязной работы какого-то подонка?
Враги? Союзники? И то и другое вместе?
Марк заставил себя дышать ровнее.
«Прочь сомнения! Приступ агорафобии может застигнуть его где и когда угодно. Например, здесь и сейчас, на этой лиственной аллее…»
В тупичке стояло несколько автомобилей дорогих марок. «Мерседес». «Сааб». «Ауди». Почти все — крупных моделей, кроме одной. «Мини-ровера» синего цвета. Марк остановился, мгновенно пронзенный предчувствием опасности.
Где-то он уже видел эту машину, причем совсем недавно!
Но где?
Вспомнить оказалось не так уж трудно. Почти весь день Марк провел в метро, то есть под землей. На поверхность он выбирался всего дважды. Здесь, в Куврэ, и…
Возле дома Гран-Дюка!
Ему на плечо легла чья-то рука.
В спину уперся металлический ствол. «Огнестрельное оружие?»
Тишину разорвал высокий, почти пронзительный голос:
— Что ты тут вынюхиваешь, поганец?
26
2 октября 1998 г., 12.50.
Как ни странно, признаков приближения приступа Марк не ощущал. Ни удушья, ни дрожи в руках. Разве что пульс чуть ускорился.
Без паники.
Повернись.
К сожалению, на улице Шо-Солей не было ни души. От высоких деревьев на землю ложились неровные тени. Марк очень медленно развернулся, демонстративно поднял вверх руки, дабы показать, что не намерен спорить.
— Не прикидывайся дураком, Витраль.
Марк прищурился. Перед ним стояла девчонка ростом в полтора метра, весившая не больше сорока килограммов и одетая так, словно только что покинула пансион благородных девиц. При этом у девчонки было лицо тридцатилетней женщины.
«Мальвина де Карвиль!»
Марк никогда ее раньше не видел, даже на фотографии, но сразу догадался, кто это. Она держала его на мушке, и в глазах у нее горела ярость. Марк судорожно обдумывал события последних часов. «Значит, синий „мини-ровер“, припаркованный в нескольких метрах дальше, а часом раньше замеченный им на улице Бют-о-Кай, принадлежит Мальвине де Карвиль. Следовательно, девица побывала дома у Гран-Дюка. Вооруженная пистолетом. Выходит дело, Кредюля Гран-Дюка застрелила она. А теперь собирается застрелить его».
Мальвина окинула его презрительным взором.
— Какого черта ты здесь забыл, Витраль?
В интонациях Мальвины проскальзывало что-то почти комичное, как у шавки, облаивающей прохожих из-за забора. Но Марк понимал, что не должен поддаваться первому впечатлению. Эта психопатка на все способна. Например, с дьявольским смехом пустить ему пулю в лоб. Но вопреки всем доводам рассудка, Марк почему-то не мог заставить себя отнестись к угрозам нелепо одетой пигалицы серьезно. Опять-таки, никаких симптомов приближающегося приступа агорафобии он не ощущал.
— Не дергайся, Витраль. Стой где стоишь.
Марк, все так же держа руки над головой, придвинулся к Мальвине на полметра и улыбнулся.
— Хватит на меня пялиться! — заорала Мальвина и отступила на шаг. — Ты меня не напугаешь! Я все про тебя знаю! Знаю, что ты спишь со своей сестрой! Как тебе, не противно трахать собственную сестру?
