— Ты, наверное, прав.

Но прозвучало это так, будто она имела в виду что-то другое.

Прабир попытался понять, что именно, по ее лицу. Если животные не перемещались, что тогда? Любой разлив химикатов, достаточно серьезный, чтобы сохранить свое воздействие на тысячи квадратных километров, вряд ли остался незамеченным так долго. Замалчиваемая ядерная авария была еще менее правдоподобной.

— Вы думаете, это вирус? — сказал он. — Но если он распространился по всем Молуккам, то не будет ли в этом случае в тысячи раз сложнее объяснить, почему мы не наблюдаем нездоровых мутировавших особей? И не будет ли натяжкой считать, что он мог заразить так много различных видов?

Грант была невозмутима, как сфинкс. Прабир скрестил руки на груди и сердито посмотрел на нее: он ведь не просто время убивает, ему действительно интересно.

Он уводил разговор в сторону для отвлечения внимания, но, как и говорил Феликс, его история, придуманная для прикрытия, не была целиком ложной: это было трудом всей жизни Радхи и Радженды, и часть его действительно хотела знать, какое открытие может их ждать, если они смогут завершить его.

— Вместо двух тайн, — сказал он, — одна, но та же самая? То, что делает этих животных столь невообразимо успешными, делает успешным и вирус тоже?

— Мы сначала соберем хоть какие-то данные, — твердо сказала Грант, — а там посмотрим, обнаружится ли что-то. Конец дискуссии. Хорошо?

Надев наушники, подключенные к планшету, Прабир лежал на своей койке, освежая словарный запас индонезийского. Было уже за полночь, но Грант, похоже, еще не спала и чем-то занималась. Большая часть салона была скрыта рядом шкафчиков, стоящих вдоль койки и слабое свечение вокруг них не могло быть ничем иным, кроме фосфоресценции знака «Выход», но всякий раз, когда он отрывался от своих занятий, то слышал характерный металлический скрип «капитанского кресла». Он понятия не имел, чем она там занималась — при включенном радаре системы предупреждения столкновений и сонаре, не было необходимости в присутствии человека.

Он понял, что все чаще отвлекается от урока. Он нажал паузу и снял наушники. Влажность стала невыносимой; спальный мешок, который он использовал как матрас, был полностью мокрый, а воздух был таким тяжелым, что казалось, будто дышишь через соломинку. Возможно, лучше было бы лечь спать на палубе — они ушли уже достаточно далеко в море, чтобы не беспокоиться о насекомых. Генетическая особенность, которая сделала его в детстве ходячим убийцей насекомых, никак не влияла на современную вакцину — еще один триумф биотехнологий, но попадая на острова с неосушенными болотами, он бы не отказался снова потеть репеллентом.

Он свернул спальник и направился к выходу из салона. Грант сидела за пультом, изучая карту моря Банда, охватывавшую весь регион до самого Тимора. Прабир объяснил, куда он направляется.

— Вам это не помешает?

— Конечно, нет. Иди.

Она повернулась назад к карте. Прабир запоздало подумал, что нарушит ее уединение — на окнах салона не было жалюзи, и ничто не мешало им видеть друг друга, как тогда, когда он находился за шкафчиками. Но она была не против, а когда она выключит экран, ее станет почти не видно.

Раскладывая на палубе спальный мешок, он задумался, должен ли сообщить Грант, что он гей. С одной стороны было бы оскорбительным для них обоих предположить, что это имеет хоть какое-то значение — если только он не полностью ошибся, она была из тех, кто считал само собой разумеющимся, то, что он не попытается воспользоваться их ситуацией и, естественно, со своей стороны не выказывала никаких намерений сделать это. Но он знал, что его суждения в этом вопросе несколько искажены — он настолько привык бежать самой идеи секса, что забыл о том, что другие люди вовсе не обязательно будут рассматривать его через такой же фильтр. Спустя несколько лет после того, как он начал работать в банке, его поставили опекать двоих практикантов, которые попали в отдел, где она работал на месячную стажировку: мужчину и женщину примерно его возраста. Он сделал все возможное, чтобы не утруждать их, памятуя, как сам нервничал в первые недели работы и, был, как ему казалось, одинаково радушен с обоими. Но после того, как они закончили практику, до него дошли слухи, что женщина пожаловалась на его назойливость. Оказалось, он был слишком приветлив. Ему следовало более требовательным.

Над водой шевелился легкий ветерок, и первые пару минут Прабиру было почти прохладно, пока его кожа не вошла в некое липкое равновесие с окружающей средой. Лодка слегка покачивалась, пересекая волны, но здесь это беспокоило его еще меньше, чем в закрытом пространстве салона.

Планшет он прихватил с собой, но слишком устал, чтобы продолжить заниматься языком. Он посмотрел вверх на экваториальное небо, небо каким он его видел из кампунга по ночам: черное как обсидиан, со звездами, закрывающими звезды. Когда он пытался остановить взгляд на одной части неба и нарисовать в голове его карту, мозг переставал удерживать картинку раньше, чем он добирался до границ поля зрения.

Еще несколько часов назад он почти рад был вернуться в море Банда, но когда все детали воспоминаний стали отчетливее в звездном свете, он почувствовал свою связь с окружающим в тысячу раз сильнее. Он чувствовал, как годы тают под тяжестью наваливающихся впечатлений: музыкальных звуков полузнакомого языка, звучащего в ушах и попыток сбежать в сон от влажной тропической ночи. Вот как, оказывается, действует память: размещает похожие моменты один рядом с другим. Нет никакой непрерывной ленты у него в голове, никаких меток даты на каждом образе в памяти. И не имело значения, что случилось с тех пор. Ничто не могло помешать дням и ночам восемнадцатилетней давности стать вчерашним днем.

Он взял планшет и пролистал адресную книгу. Феликс, должно быть еще на работе, но несколько минут они все же смогут поговорить. Хотя он никогда не признался бы в этом, но наверняка обиделся на то, что Прабир лишь оставил сообщение, когда звонил из гостиницы. Он, вероятно, принял бы обычный разговор как компенсацию за пренебрежение. Прабир опустил планшет. Он был уверен, что это сработает, что это поможет — увидеть перед собой лицо своего возлюбленного в Торонто, нарисованное тончайшими световыми мазками. Это прогнало бы все ночные страхи. Но это все равно было бы неким подобием костыля, на который он не хотел опираться.

Прабир проснулся на рассвете в виду Гунунг Апи, черной вулканической горы, поднимающейся из зелени холмов, возвышающихся над островами моря Банда. Вокруг вершины кружился белый туман — по крайней мере, он надеялся, что это лишь туман. Вулкан был действующим, и хотя он не причинял серьезного ущерба последние пятьдесят лет, в последних отчетах говорилось об облаках горячего газа и пепла, которые извергались каждый месяц или около того.

Апи, Банданейра и Лотар, три основных острова архипелага, находились настолько близко друг к другу, насколько это возможно, чтобы не слиться в подобие сиамских близнецов Амбона. Расположенный на юге Лотар был самым крупным из них, и Прабир мог разглядеть лишь выступающие за него края двух остальных островов.

Он взглянул на салон. Грант, похоже, еще не проснулась, так что он помочился за борт, чтобы не беспокоить ее. Он задумался, остановится ли судно, если он решит нырнуть и поплавать, чтобы освежиться; автопилот, конечно, заметит это, но, как именно он на это отреагирует, зависело от настроек, выбранных Грант. Прабир решил не рисковать.

Он сидел на палубе и наблюдал за вулканом. Над водой разносилось пение птиц, слабая, искаженная версия того хора, который будил его, когда он был ребенком. Он устало рассмеялся. Он и раньше ходил по этому морю, он и раньше видел эти звезды и слышал пение этих птиц… ну и что? Множество людей жили в том же самом городе, где умерли его родители, некоторые даже в том же самом доме. Все казалось ему преисполненным смысла лишь оттого, что он оставил в прошлом целую страну. Это всего лишь место, как и все прочие — оно не может забрать его назад.