— Но, если сегменты не стыковались друг с другом, — возразил Прабир, — то у вас не было бы предмета для изучения, ведь так? А вы так же восхищаетесь небрежными ляпами в тридцати процентах человеческих эмбрионов, которые имеют такое количество хромосомных повреждений, что не годятся даже для имплантации в стенку матки? Каждый выживший имеет настолько сложную историю, что кажется чудом. Мое представление о красоте не имеет никакого отношения к выживанию: из всего созданного эволюцией, я больше всего ценю те, которые она может вытолкнуть из реальности, просто, когда следующий раз перевернется во сне. Когда я вижу, что-то в природе, что меня восхищает, мне хочется схватить это и бежать: скопировать, улучшить, присвоить себе. Потому что я единственный, кто сделает это для себя. Эволюции же на это плевать.

— Эволюции требуется немало времени, чтобы повернуться во сне, — резонно заметила Грант. — Я значительно больше беспокоюсь, что вещи, которые меня восхищают, могут быть выдавлены из реальности людьми, которым плевать.

— Ага.

С этим не поспоришь. Прабир почувствовал себя глупо из-за того, что позволил себе разглагольствовать.

— Я мог бы приготовить обед, если вы голодны, как, впрочем, и я. Что скажете?

Вид открытого моря подействовал на Прабира странным образом успокаивающе. И не потому, что вызывал в памяти меньше или менее болезненные воспоминания, чем Амбон или Дарвин — совсем наоборот. Но было нечто весьма обнадеживающее в том, чтобы наконец-то буквально очутиться в положении, в котором он так долго себя представлял. Он так и не достиг обещанной Мадхузре цели: острова, где их будут ждать родители. Восемнадцать лет спустя, он все еще был в пути.

Когда Грант присоединилась к нему на палубе, она вся сияла. Она, должно быть, заметила след смущения у него на лице.

— Я знаю, но ничего не могу с этим поделать, — сказала она. — Такое небо, как это заставляет мое сердце петь. Из-за недостатка солнца в детстве, я думаю — когда я получаю достаточную его дозу, мой мозг просто пытается выработать у меня условный рефлекс, чтобы все время возвращалась за добавкой.

— Не стоит извиняться за то, что счастливы, — сказал Прабир и, поколебавшись, добавил: — На всех, кого я встречал в Амбоне и кто приехал из умеренных широт, солнце оказывало, мне кажется, значительно менее благотворное воздействие.

— Не могу представить, кого ты имеешь в виду, — на лице Грант отобразилось притворное недоумение. — Имей в виду, у некоторых людей действительно может возникнуть легкий психоз, когда они впервые попадают в тропики. Но, ты же наверняка, сталкивался с этим и раньше?

— Британское владычество закончилось немного раньше моего рождения.

Грант засмеялась и подняла лицо к небу. Прабир оглянулся назад, на Амбон, но серое пятно уже исчезло с горизонта. Он бы с радостью молча постоял несколько часов, но вряд ли стоило на это рассчитывать; что действительно нужно было сделать, так это придумать тему для разговора, которая не станет и дальше подводить к его предположительно прекрасному знакомству со всем, что находилось в поле их зрения. Грант вряд ли вышвырнет его за борт, если поймает на незначительных несоответствиях, но если полуправда раскроется во всей своей неприглядности и ему придется признаться лишь в том, насколько ограниченными и устаревшими на самом деле являются его знания местного языка, обычаев и географии, то он не поставил бы на то, что она не бросит его на ближайшем необитаемом острове.

— Как вы думаете, что здесь происходит? — спросил Прабир. — С животными?

— Не имею ни малейшего понятия.

— Свежо, — засмеялся Прабир.

— У меня есть кой-какие смутные догадки, — призналась Грант, открывая глаза. — Но ничего, что я бы рассказала, если меня не станут пытать.

— Ой, да ладно! Вы же тут не с другими биологами разговариваете. Я слишком плохо в этом разбираюсь, чтобы распознать ересь, а мое мнение в любом случае никак не повлияет на вашу репутацию. Что вам терять?

Грант улыбнулась и оперлась на поручни.

— Ты можешь разболтать своей сестре; и в каком положении я тогда окажусь?

— Мадхузре умеет хранить тайны, — оскорбился Прабир.

— Ха! Она, но не ты! Теперь видно, насколько я могу тебе доверять.

— Что, если какой-то токсин, — сказал Прабир, — своего рода мутагенный яд, был выброшен на один из здешних необитаемых островов несколько десятков лет назад? Пара-тройка десятков бочек с промышленными отходами, химически похожими на те, с помощью которых вызывают мутации у плодовых мушек?

То, что кто-то взял на себя такой труд, вместо того, чтобы просто сбросить их в море, могло показаться притянутым за уши, но не было невозможным. Вовсе не обязательно, что он наткнулся бы на это место — он обследовал далеко не каждую щель на острове. А то, что токсин стал воздействовать не только на бабочек, а и на другие виды, можно объяснить резким изменением концентрации: возможно, бочки раскололись после нескольких лет воздействия погодных условий или в результате шторма произошел оползень того участка земли, где их сбросили. Или яд просто распространился вверх по пищевой цепочке.

— Особи с благоприятными мутациями процветали и размножались и самые здоровые смогли перебраться на соседние острова. Единственная причина, почему мы не видим особей с неблагоприятными мутациями, это то, что они умирают на месте.

Грант смотрела не него с нескрываемым раздражением — она, казалось, искренне не хотела углубляться в тему. Но и согласиться с его сценарием тоже была не готова.

— Может быть огромное число генетических изменений и можно объяснить воздействием достаточно сильного химического мутагена, но эта модель все равно не имеет смысла. Учитывая все остальное, что мы видели, у некоторой части животных, которым удалось покинуть твой гипотетический остров, должны были наблюдаться хоть какие-то нейтральные отклонения: такие изменения в их анатомии или биохимии, которые не убили бы их и не нанесли бы им значительного вреда, но и не принесли бы вообще никакой пользы. Но до сих пор никто ничего подобного не видел.

— Да, но даже «незначительный» недостаток может стать тяжким бременем, если нужно преодолеть сотни километров, только чтобы тебя заметили. Может быть, мы наблюдали мутантов только с абсолютно положительными изменениями. Я в том смысле, что нужно быть в исключительно хорошей форме, чтобы пролететь весь путь до Амбона с любого из южных островов.

Грант как-то странно посмотрела на него.

— Мутировавшую древесную лягушку нашли в Сераме. Она никак не могла прибыть так далеко с юга, если конечно, не вылупилась на месте, что тоже вполне возможно.

Серам был большим островом всего в десяти километрах от Амбона. Его прибрежная зона была плотно заселена, а в некоторых внутренних районах были вырублены леса и открыты рудники, но значительная часть тропических лесов осталась нетронутой. Если Грант взбредет в голову повернуть на север и отправиться в джунгли, он никогда и близко не окажется с экспедицией Мадхузре.

— Между крупными островами ходят паромы, — напомнил он ей. — Существо вроде древесной лягушки могло спрятаться в ящике с фруктами и даже попасть на борт самолета. Человеческий транспорт может все до некоторой степени усложнить.

— Это правда. Но почему ты решил, что это животное вообще откуда-то прибыло?

Прабир тщательно подумал, прежде чем ответить. И если ему ничего не известно о Теранезии, будет ли разумным предположить, что где-то там находится эпицентр?

— Если она не само животное, — сказал Прабир, — то его родители или прародители уж точно откуда-то прибыли. Если вы проследите мутации к их источнику, то каждое животное должно иметь хоть одного предка, подвергшегося воздействию того же самого мутагена в некоторой точке. Я имею в виду, не будет ли натяжкой предполагать, что независимо от причины, одинаковые условия могут повториться в полудюжине разных мест?

Грант пожала плечами.