А теперь подытожим все эти «почему». Руководство операцией было возложено на должностное лицо без учета его готовности и способности руководить такими действиями. Ведь были более подходящие кандидатуры — начальник управления ВВ МВД СССР генерал-майор ВВ 10. Ефимов (кстати, объяснить прибытие подчиненных ему частей только решением республиканского руководства затрудняюсь), кроме того — министр внутренних дел республики (причина отсутствия его подчиненных на площади в ту ночь неизвестна). Силы охраны правопорядка, привлекаемые к операции, были ослаблены отсутствием местной милиции, пожарных машин, бронетранспортеров. Отсутствие местных сил МВД и пожарной охраны на площади и стало той почвой, на которой произрастают слухи и домыслы об «антидемократической, антиперестроечной направленности военных», взявших якобы на себя функцию защитников «консерваторов» и исполнявших их волю столь неперестроечными средствами. Силы противоположной стороны были во много раз увеличены. Оцепление из непонятно как появившихся груженных щебнем грузовиков и автобусов создало пусть и довольно просторное, но замкнутое пространство, что потребовало применения более жестких мер, остававшихся в арсенале ВВ, превратило всю операцию в ожесточенное столкновение, смешало порядок «войск», вынудило вторые эшелоны и резервы принять непосредственное участие в противостоянии, вывело их на прямой контакт с толпой, поставило фактически безоружные части ВДВ в положение обороняющихся.
О том, что такая необходимость возникла, свидетельствуют видеокадры и публикации местных журналистов. В частности, кадр, где «обезумевший от горя парень лупит древком от флага по броне проезжающего БТР». Поверьте, а лучше проверьте: любое древко разлетелось бы в щепки от первого удара по броне. А ударов в кадре было несколько. Моя версия этого сюжета — удары наносились ломом. Объяснить его присутствие на площади желанием голодающих вскрывать с его помощью консервные банки — не решаюсь. А вот нанесение с его помощью тяжелой черепно-мозговой травмы в открытой форме рядовому С. Пряхину — допускаю. Так же как допускаю применение «камней, палок, выломанных тут же» (Ю. Рост) из отсутствующего ограждения. Так же как допускаю применение этих «мирных, парламентских» средств «дюжими молодыми людьми», сопровождавшими лидеров «радикалов».
И вот теперь уже ваша очередь допустить, что эти средства, невесть откуда занесенные на мирный митинг, могли обрушиться на десантников. Имей вы в подобной ситуации при себе только малую лопатку, вам было бы, наверное, неприятно. Излагая вам свое видение обстановки, выводов не навязываю, однако прошу писателя Б. Васильева учесть и мой взгляд и не чураться его при оценке событий 9 апреля.
Но это еще не весь мой рассказ. Остается еще ПОСЛЕ.
«Даже комендантский час не удосужились объявить нормально, заблаговременно, а сделали это за считанные минуты перед его введением, похватали сотни людей, а одного тбилисца убили…» (из того же обращения народных депутатов СССР, где ранее предлагалось задуматься, «как от всего этого меняется отношение к армии, советскому солдату»).
«Обстановка в Тбилиси, как и в целом по республике, остается крайне сложной. В мирное время, в период обновления и демократизации в столице Грузии введен комендантский час. На улицах стоят десятки танков и бронетранспортеров. Это создает взрывоопасную ситуацию. Из отчета о встрече Э. А. Шеварднадзе е представителями научной и творческой интеллигенции, общественности республики (Заря Востока. 1989. 11 апр.).
Ох уж эти военные! Ведь получили же Указ Президиума Верховного Совета ГССР в 22.15 9 апреля, а зачитали на тридцать минут позже. И откуда они вообще взялись, зачем вошли, кто их звал, в конце концов? (Красная звезда. 1989. 27 апр.). Ведь в республиканских газетах за 10 (1) апреля нет Указа, есть только обращение генерал-полковника И. Н. Родионова со ссылкой на этот Указ, как нет Указа и в газетах за 9 а прел я Г Вошли незвано-непрошено и сделали обстановку взрывоопасной. Вот в этом лучшие представители научной, творческой интеллигенции, общественности СССР, ГССР единодушны.
Через неделю после «военного переворота» общественность наконец обрела силу, собралась с мыслями и «свергла» военных. С ходатайством о снятии комендантского часа выступило Бюро ЦК КП Грузии, принят и опубликован Указ Президиума Верховного Совета ГССР, Но имидж «военных — бандитов и антиперестроечников» был уже создан. И хотя Э. А. Шеварднадзе заявил о сопротивлении «военных» выполнению не свойственных им функций, образ этот стал успешно и спешно насаждаться средствами массовой информации, своей и заезжей общественностью. «Травили, били лопатками, гонялись по всему проспекту Руставели за детьми и старушками, комендантский час ввели с тайным умыслом на провокацию, постреляли, похватали тьму людей» — вот такой тон и фон всех публикаций и сообщений. Робкие сообщения центральных средств массовой информации об истинном положении дел принимаются в штыки: клевета, необъективность!
Косвенным, но очень сильным и «долгоиграющим» упреком в адрес этих «некоторых военных» стало отсутствие какой бы то ни было информации об их чувствах и переживаниях, об их положении и жизни в период до и после событий, вообще полное игнорирование их существования местным и заезжим руководством и общественностью. Все, кто приезжал, встречались со всеми «видами» общественности и интеллигенции, священнослужителями, людьми, призванными блюсти общественный порядок, но почему-то забывшими об этом, медиками и т. д., и т. п. А чтобы прийти и протянуть руку военным, спросить о их житье-бытье, их горестях и трудностях, — такого не было. Из чего «общественность» делала вывод, что военные — это «кровожадные изгои, патологические убийцы», на которых и смотреть противно, и вела себя соответствующим образом. За три недели было 50 случаев (это, видимо, еще не все) моральных и физических оскорблений офицеров и членов их семей. Арсенал опять же весьма разнообразен: от нунчак и «йоко-гири» в голову до площадной брани. Позиция «блюстителей порядка» также не вызывает сомнений. Они сейчас на коне, «друзья народа».
Зато наконец-то активно заработали идеологические органы. Тут и брифинги, и пресс-конференции, и экспресс-авализы, и встречи, и показы. Вот только военные никак не могут заявить о себе. В пору комендантского часа трое суток прорывались на Гостелерадио ГССР ребята-десантники. Наконец прорвались, дали им 20 минут вне программы, в 3 часа дня, в рабочий день. Вот спасибо. Окружная газета «Ленинское знамя» попыталась в двух специальных номерах дать интервью с участниками событий, распространила часть тиража среди населения. Так, одна из деятельниц общественной комиссии по расследованию случившегося 9 апреля, грузинская поэтесса Иза Орджоникидзе пригрозила подать в суд на диффамацию и «создание помех в работе общественной комиссии», хотя сама дает интервью, делает заявления, не дожидаясь окончания расследования. Стоило по ЦТ обмолвиться, что положение военных в городе далеко от благополучного, — через 15 минут по местному телевидению последовало опровержение и обвинение в адрес Центра в клевете и необъективности. Стоило «Советской России» написать о необходимости взвешенного подхода к оценке событий — газета «Молодежь Грузии» тут же обвинила Карханина в предвзятости и необъективности под предлогом того, что лозунг «Русские оккупанты, вон из Грузии!» был изменен и переделан автором статьи в «Советской России» на «Русские, вон из Грузии!» (здесь, видите ли, совсем иной, политический, а не национальный подтекст, — замечает «Молодежь Грузии»), и этот лозунг не развевался, как написано у Карханина, а был прикреплен к фасаду Дома правительства. Вот такие две «совсем разные разницы». А кто-то из общественности на пресс-конференции по телевидению построил свое обвинение на том, что в «Советской России» искажена фамилия погибшей на площади 16-летней девочки.
Поэтому мне понятны благородный гневи эмоциональная окраска обращений в ЦК КПСС, к Съезду народных депутатов со стороны научной и творческой интеллигенции. К сожалению, их представители в Тбилиси сработали по принципу римских кесарей: «Пришел, увидел, обвинил». Из их программы был исключен немаловажный пункт: «разобрался». Этим «грязным делом», мол, пусть другие занимаются.
