В традиционной европейской (впрочем, не только европейской) системе представлений понятие благородства было неразрывно связано именно и почти исключительно с вооруженными силами, армией. Высшее сословие этих стран — дворянство формировалось как военное сословие и довольно долго было связано исключительно с военной службой, лишь к XVIII в. по мере формирования сравнительно развитого государственного аппарата дворянство стало пониматься как служилое сословие вообще. Но и потом военная служба считалась наиболее престижной. Именно в качестве военно-служилого сословия дворянство освобождалось от подушного налога — считалось, что оно платит «налог кровью». Военная служба рассматривалась как самое достойное благородного человека, дворянина занятие (во Франции, например, «дворяне шпаги» даже формально пользовались рядом преимуществ перед «дворянами мантии»).
В полной мере все это относится и к России. Собственно, первоначально дворяне отличались от крестьян тем, что первые за свою землю несли военную службу, а вторые — платили подати. И в допетровские времена быть рядовым воином дворянского ополчения считалось более почетным, чем занимать даже весьма нерядовое положение в приказном аппарате гражданского управления (служба предков в качестве подьячих, например, не рассматривалась как свидетельство дворянского происхождения человека, потому что такая служба сама по себе не вводила человека в то время в состав дворянского сословия).
По законам, введенным Петром I, человек любого происхождения, получивший первый же офицерский чин (прапорщика), получал и потомственное дворянство (передававшееся детям), тогда как на гражданской службе потомственное дворянство приобреталось только с чином 8-го класса (коллежского асессора), а чины 14–9-го классов давали лишь личное (не передававшееся детям) дворянство. С 1845 г. потомственное дворянство приносили военные чины начиная с 8-го класса (майор) и гражданского — с 5-го (статский советник), а с 1856 г. и до революции: военные — с 6-го класса (полковник) и гражданские — с 4-го (действительный статский советник). При этом на гражданской службе чины ниже 9-го класса не давали после 1845 г. и личного дворянства, но для офицеров даже самый младший чин по-прежнему был связан с получением (хотя бы и личного) дворянства. То есть принцип, согласно которому сама профессия офицера обеспечивала ему принадлежность к высшему сословию, не был поколеблен. В этом находило свое выражение представление о значимости и статусе военной службы (как и в том, кстати, что солдат, взятый рекрутом из частновладельческих крестьян, навсегда освобождался от крепостной зависимости).
На протяжении двух столетий офицерский корпус был одной из наиболее образованных и культурных групп общества и объединял все лучшее, что в нем было. Наука и техника России в значительной мере развивались его представителями. Совершенно закономерно и то, что абсолютное большинство крупнейших русских писателей и деятелей культуры либо сами в свое время служили офицерами, либо были выходцами из офицерских семей. В свою очередь именно боеспособная армия, окруженная уважением общества и заботой государства, создала России блестящее международное положение, выведя ее в число великих держав (а в конце XVIII — первой половине XIX в. Россия была сильнейшей в мире военной державой).
Впрочем, во всяком государстве, проводящем самостоятельную политику на международной арене и претендующем на то, чтобы с ним считались, армия пользуется достаточной заботой. Уважение, доверие и любовь народа к своей армии в здоровом обществе не нуждаются в том, чтобы их искусственно внедряли или воспитывали: иное отношение противоестественно. Гордость своей военной славой, военные традиции, память о выдающихся полководцах относятся к числу вещей, которые не нуждаются в большинстве стран в назойливой рекламе среди собственного населения, ибо являются неотъемлемой частью патриотического сознания народа. Человек, бывавший, скажем, во Франции, обычно не может не обратить внимания на то, каким ореолом почитания окружено в этой стране все, связанное с наполеоновскими войнами, да и не только с ними. Даже в небольших странах, проводящих традиционно, на протяжении многих десятилетий, политику нейтралитета (например, в Швейцарии), армия является предметом гордости и принадлежность к ней — почетна.
Доверие и любовь народа к своей армии являются важнейшим фактором внутренней стабильности общества, позволяющим избежать трагедии на крутых поворотах истории. Известно, скажем, как высок общенациональный авторитет армии в Польше. Согласно опросам общественного мнения, проводившимся в 80-е годы, она там является институтом, пользующимся наибольшим доверием населения, намного опережая по этому показателю правительство, сейм, партию, профсоюзы. Во многом благодаря этому удалось избежать кровопролития даже при проведении непопулярных чрезвычайных мер, одной из которых было введение военного положения в конце 1981 г. Морально-психологическая невозможность выступить против армии, осознаваемой как лучшая часть нации, обусловила не только невозможность гражданской войны, но и антиармейской кампании в прессе.
Являясь гарантом суверенитета и защиты национально-государственных интересов, армия объективно представляет собой такой общенациональный институт, который в наименьшей степени подвержен влиянию политических крайностей. Вполне закономерно, что в странах Восточной Европы, в которых в последнее время идет процесс возвращения к традиционным национально-государственным принципам и интересам (с возвращением исторической символики и атрибутики), никому не приходит в голову нападать на собственную армию, поскольку армия как нельзя лучше воплощает именно эти традиционно-государственные интересы.
Ни с чем не сравнимое значение имеет надежная армия для государственной власти. Государство не может уцелеть, если разлагается армия, и насильственное свержение государственной власти, в свою очередь, не может иметь место раньше, чем армия будет разложена или по каким-либо причинам откажется эту власть защищать. Поэтому государственная власть обычно придает должное значение заботе об интересах армии и не допускает ничего, что могло бы поссорить руководство страны с вооруженными силами. Пренебрежение к армии всегда чревато для правительства крупными неприятностями. Легкомысленное отношение к нуждам армии, содержание ее в «черном теле», неуважение к воинской службе, низкий престиж военных не раз приводили к тому, что армия либо сама свергала правительство, либо содействовала в этом оппозиционным силам, либо просто оставалась нейтральной и позволяла свергнуть правительство тем, кто этого хотел. Последний пример такого рода мы имели возможность недавно наблюдать в Румынии, где диктаторский режим Чаушеску, холя и лелея избранные подразделения служб безопасности, превратил солдат армии в бесплатных строителей и сельскохозяйственных батраков. В данном случае оппозиционным силам не было даже никакой необходимости разлагать армию: она вряд ли могла служить надежной опорой режима, что и выяснилось в решающий момент.
В странах, где смена власти происходит мирным, законным путем и где переход власти в руки оппозиции не означает развала и разгрома государства, оппозиция никогда не пытается разлагать армию или переманивать ее на свою сторону, потому что не рассматривает свой приход к власти как сокрушение данного государственного устройства, и вправе рассчитывать на такую же поддержку армии, как и всякое другое правительство, действующее в рамках этого государственного устройства и оберегающее суверенитет и территориальную целостность государства. Собственно, и вопроса такого возникнуть не может. Никому не приходит в голову рассуждать о том, как поведет себя армия в случае победы на выборах демократов или республиканцев в США либо, скажем, ХДС или СДПГ в Германии, потому что любая из этих партий в равной мере и прежде всего будет заботиться о национальных интересах страны.
Другое дело, когда оппозиция имеет своей целью принципиальное изменение формы государственного строя и собирается (или допускает) осуществить это насильственным путем. Классический пример такого рода дает нам история нашей страны 70-летней давности.
