— А то кто же? — не поверил мальчик.

— Ты пока никому ничего не говори, — попросил Кучеров и позвонил Якубовичу. Тот оказался дома и с готовностью согласился прийти по названному адресу, благо что живёт совсем рядом. Он с удивлением уставился на худенького мальчика, не веря услышанному.

— Николай Николаевич, я прошу предельно внимательно слушать меня, — попросил Кучеров. — Ты видел этого гражданина?

— Видел. Издалека, — тут же ответил Николай Николаевич. — Мне показал хозяин «волги». Сказал, что это знаменитый бандит.

Только предостерегающий жест Кучерова остановил бурное возмущение Якубовича.

— И ты поверил? — продолжал спрашивать Кучеров,

— Как сказать? Мне всё равно, я никого не знаю.

— Сколько же вам, молодой человек, заплатили за услугу? — не выдержал возмущения Якубович.

— Исаак Борисович, — укорил Кучеров, — ну нельзя же так.

— Мне никто плату не предлагал. Да я бы и не взял. А если человек ключ потерял? Тогда что? Не помочь, если можешь?

— Хорошо. Исаак Борисович, а вы видели этого мальчика?

— Боже мой! Где я мог его видеть, скажите мне? Я работаю, как вол. Я почти не живу дома. Вы думаете, я рассматриваю мальчиков возле дома?

— Коля, тебе придётся повторить трюк с маминой шпилькой, но мы заедем вначале в отделение. И вы с нами, Исаак Борисович.

— Едем. Я покажу, как и квартиру открывал, — согласился Коля.

Володя Салакаев выслушал Кучерова хмуро:

— Значит, теперь вундеркиндов собираем?

— Но, Володенька, этот Николай Николаевич открыл замки шпилькой для волос! А фирма из Бирмингема не шутка. Едем!

Через две недели капитан Салакаев подводил итоги на совещании отдела.

— Тот факт, что Колю Суздальцева кто-то отыскал и использовал его способности, говорит о многом. Кто-то обманул мальчика, а он поверил в версию с потерянным ключом. Ведь Якубович был в командировках несколько лет, в том числе и в Англии, вот на него и нацелились. Сначала гараж, потом квартира. Это группа, товарищи. Коля открывал, а они ждали в сторонке. Не забывайте и про наводку на Сыча. Прошу иметь ввиду, мы на пороге больших событий. Эта группа ещё покажет себя.

Все слушали озабоченно.

— Вячеслав Семёнович, так что там с Колей Суздальцевым? — завершая разговор, спросил Салакаев.

— Я был в СКВ Якубовича, Колю взяли на полставки инженера, ведь ему ещё десятый класс заканчивать нужно. Мы стоим с Якубовичем, а мальчика то и дело подзывают: подскажи, Николай Николаевич, посоветуй…

И снова друзья ехали домой в машине Салакаева. В пути он мрачно предрекал: — Нас ждут большие события. Орудует банда.

— Я пока утешен тем, что этот маленький гений оказался чистым. Жаль было бы, если он впутался в дела банды.

— Ты, Вячеслав Семёнович, во всём находишь хорошее. А я теперь ночи спать не буду, буду ждать удара от этой группы, — вздохнул Володя Салакаев.

— О, эти ташкентские дворы! — Ректор картинно воздел руки. — Сколько в них было теплоты, нежности, даже романтики! Восемь, десять семей жили как одна семья, простите за тавтологию. Всё было общим — горе и радость, рождения и похороны. Были друг другу роднее родных, а после землетрясения всех разметало по многоэтажкам, и оборвались старые связи. У нас во дворе верховодил Вовка Салакаев. Уж такой был авторитет, борец за правду. А потом разъехались и вот потеряли друг друга. А уж драчлив был, не приведи Бог. Чуть кто нечестный поступок совершил, Вовка тут как тут…

Ректор погрел коньяк в ладонях, с наслаждением отпил глоток. Аспирантка Елена смотрела на Ректора, прищурив глаза. Что-то в воспоминаниях Ректора ей не понравилось, но она пока молчала.

— Витенька, — Ректор обратился к третьему собеседнику, — где же наши герои дня?

— Будут, будут, шеф, им строго приказано, — Виталий работал в парикмахерской и манерам обучен. Он симпатичен, ухожен, хотя щёголем его рядом с Ректором не назовёшь. Тот импозантен, выхолен, любит дорогие костюмы и вещи. Носит золотой перстень с печаткой, всегда надушён. Четвёртый молча пил, хмуро слушал и молчал. Это адъютант Ректора Кузьма, мужчина серьёзный, любого отправит на тот свет. Ему хозяин хорошо платит.

Сидят они на веранде ресторана «Анхор» над самой водой. Вечер весь впереди, солнце ещё светит, но собрались они ведь по делу, а не ради коньяка. И Ректор ударился в лирику, совсем некстати вспомнил старые ташкентские дворы и «зашёлся».

— Наверное, вы в своём дворе верховодили, Игорь Андреевич? — подобострастно спросил Витенька.

— Не льстите по-мелкому, Виталий, — криво усмехнулся Ректор, — я в детстве страдал комплексом неполноценности, а верховодил, как я уже заметил, Вовка. Такой шустрый был, теперь совсем взрослый.

— Не к ночи вспомнил, шеф, — нагнувшись, тихо сказала Елена, и её густо подведённые глаза выражали страх. — Я не успела сказать… Не хотелось портить встречу… Шеф, дело по Якубовичу вёл капитан Салакаев, Владимир Васильевич.

Ректор впился в неё глазами: — Откуда тебе известно?

— Если сам поручил мне контрразведку, то уж верь, — усмехнулась Елена. — Правда, оно заглохло. Но есть при нём там одна ехидна, Кучеров Вячеслав Семёнович. Этот всё копается, копается…

— Не слышал о таком, — поднял бровь Ректор. — Неужели опять с Вовкой судьба схлестнула?

На другой стороне канала у перил остановился приземистый длинный «Леопард-ниссан», мощная машина. Из неё вышел вначале один, очень рослый, просто громадный детина, коротко стриженный, надменный. Осмотрелся, кинул в рот сигарету и лихо прикурил от зажигалки.

— Эти? — обернулся Ректор к Виталию, — Хорош шкаф. Пусть сюда поднимется старший из них. Будем говорить по одному.

Виталька шустро смотался через мост, на виду у сидящих за столиком, пошептал «шкафу» на ухо, и тот валко потопал следом за Виталиком, кивнул дружкам в машине. Те стали выбираться по одному.

— Вам, Леночка, нужно узнать всё об… этом Кучерове, я что-то такого имени не слышал в столь дорогих моему сердцу милицейских кругах. Опасен?

— Там все опасны, — ответила Елена.

Кучеров шёл от неизвестного. Кто-то рвался к богатствам Якубовича, хотя об их размерах можно было только гадать. Ну съездил человек за рубеж, поработал там, но ведь необязательно привозить оттуда слишком много. Ну машина, ну кое- что на книжке. Однако кто-то внимательно следит за Якубовичем и настойчиво к нему прорывается, и человек стал пугливым. Он не выходит из дому с наступлением сумерек, но тогда ему стали звонить по телефону. Позвонят, он поднимет трубку, а там молчат. Звонок может быть и вечером, и поздней ночью, и под утро. Если бы сыпались угрозы или требования, было бы ясно, что кто-то шантажирует, а вот когда молчат — страшно.

Якубович жил с женой, больной женщиной. Он никогда ей ничего не говорил о своих страхах, а она по причине глухоты не слышала этих звонков. Не выдержав, Якубович встретился с Кучеровым и всё рассказал о своих страхах, о постоянной тревоге.

Они встретились на бульваре, чтобы ему не ходить в отдел. Кучеров уже понял, что вокруг Якубовича завязывается страшный узел.

И Кучеров пошёл в самую глубь чужой жизни. Часами слушал долгие рассказы Исаака Борисовича о его страшно далёком детстве, о студенчестве, потом работе в институте, командировке в Англию…

— Вы, наверное, мало знаете о том, что такое жизнь большими дворами. А в Ташкенте, — по-моему, только в Ташкенте, — складывалась такая социальная единица — двор. Это самое светлое время в моей жизни. Во дворе никогда невозможно услышать о твоей национальности, об уровне твоего образования, там одно бралось во внимание; хороший ты человек, или нет… Недавно встретил я Игорька Соболева, из соседнего двора, бывшего, конечно. И что вы думаете? Этот пострелёнок теперь кандидат технических наук, лауреат…

Ничего из этих долгих бесед не прояснялось, Кучеров вздыхал, томился. Володя, жёсткий, взвинченный вошёл в его кабинет спорым шагом: