Этим параллели между участью двух стран не ограничиваются. Восстание кельтских племен во главе с Боудиккой и восстание евреев в Иудее случились на противоположных концах империи Нерона в одно и то же десятилетие. Оба восстания были заведомо обречены, оба вдохновлялись фанатичным патриотизмом и отчаянной смелостью, и оба потерпели поражение. В 61 г. н. э. Боудикка, спровоцированная зверствами римлян, собрала армию, чьи шипастые колесницы мятежно пронеслись по римским поселениям. Это был доблестный удар, который, однако, не удалось повторить впредь. Римские подкрепления пересекли пролив, раздавили восстание царицы, перебили ее народ, положив конец последней попытке кельтской Британии сбросить римское ярмо. В 66 г. н. э. еврейские зелоты попытались сходным образом свергнуть своих римских владык, три года они сопротивлялись армиям Веспасиана и Тита. Но под конец истощенный голодом Иерусалим был взят штурмом, Храм предан огню, а еврейская государственность уничтожена.

«Какое безумие навело иудеев на мысль, будто они смогут выстоять против Рима, когда все прочие народы терпели поражение?» – вопрошал красавец Тит и напоминал слушателям о недавнем поражении бриттов. На этом молодом полководце, будущем императоре и «любимце богов», сошлись, как сам он это понимал, Иудея и Британия. Понимал, когда стоял на рушащейся стене, пока ревело и трещало пламя в священном Храме, который он тщетно старался уберечь от фанатизма его отчаянных защитников и оголтелого гнева собственных солдат. Внутри городских стен поднималась вонь от скопившихся за много месяцев непогребенных тел тех, кто погиб от голода на улицах. За ними высился лес крестов с гниющим грузом гражданских, попавших в ловушку между смертью от голода и смертью от римских мечей, излавливаемых и распинаемых самими осажденными, когда каждую ночь пытались выбраться из обреченного города. Стены города лишь навлекли на него смерть. Оглядываясь по сторонам, Тит вспомнил про другую стену, которая тоже подвела своих защитников. «Скажите на милость, – сказал он пленным, – что может быть большим препятствием, чем стена океана, которая окружает бриттов, однако и они склоняются перед мощью римского оружия»¹¹.

Если такое совпадение пришло на ум Титу, то еще более глубокое впечатление оно производило на англичан в эпоху христианства. Они считали римское завоевание проявлением Божьего гнева, обрушившегося на бриттов за их язычество и на евреев за то, что отвергли Христа. В эпоху христианства роль Веспасиана как орудия возмездия в обоих случаях казалась явным вмешательством Господа. Сам Веспасиан, жизнелюбивый материалист лучшего римского толка, изумился бы, узнав, что последующие поколения называют его орудием бога, про которого он слыхом не слыхивал.

Ощущение исторической драмы почти настаивает, что в ту эпоху, когда на краткое мгновение совпали судьбы евреев и бриттов, два мятежных народа должны были как-то соприкасаться. Рим, как нам известно, силой загонял покоренные народы, выключая бриттов и иудеев, на военную службу во вспомогательных войсках, которые посылал в другую часть империи. Не могло ли быть еврейских солдат в легионах, которые сожгли Лондиниум, когда его удерживали мятежные отряды Боудикки, или бриттов в легионах, штурмовавших под командованием Тита стены Иерусалима?¹²

Если где-то и возможно найти свидетельства, то в записях двух величайших историков того времени: римлянина Тацита и иудея Иосифа Флавия. Оба писали о событиях, в которых сами принимали участие: Иосиф Флавий – в «Иудейской войне», Тацит – в «Агриколе». Но ни в той, ни в другой нет упоминаний ни о бриттах в Иудее, ни о иудеях в Британии.

Иосиф Флавий писал, что нет на свете народа, среди которого не было бы иудеев, и это может быть подкреплено многочисленными упоминаниями в трудах античных авторов о еврейских общинах во всех провинциях Римской империи от Персии[7] до Испании, за одним исключением – в Британии¹³. Вполне возможно, даже вероятно, что следом за римлянами этого самого западного форпоста империи достигли еврейские торговцы или обращенные в рабство пленники из Палестины. Но если и так, то они не оставили по себе следа. Один кирпич и одна иудейская монета, выкопанные случайно в Лондоне с разницей в два столетия, хотя и вдохновили энтузиастов на многие страницы спекуляций и догадок, на самом деле ничего не значат. Кирпич, найденный в 1670 г. на Марк-лейн, был римского производства и на широкой части украшен барельефом с изображением того, как Самсон поджигает лисам хвосты, перед тем как погнать лис на поле пшеницы. Но это мало что доказывает, поскольку помимо евреев и другие знали истории из Ветхого Завета, да и в еврейском изобразительном искусстве редко встретишь изображения людей. Монета, отчеканенная в Иудее в несколько горьких лет независимости, отвоеванной у римлян Шимоном Бар-Кохбой в 132–135 гг., равно не доказывает существования в Лондоне еврейской общины, поскольку ее вполне мог привезти какой-нибудь купец или римский солдат, подобравший ее в качестве сувенира битвы¹⁴.

Но это вызывает в памяти еще одно любопытное совпадение. И снова на подавление восстания был вызван генерал из Британии: на сей раз легат Юлий Секст Серв был вызван в Палестину, чтобы подавить яростное и фанатичное восстание Шимона Бар Кохбы. И подобно Титу, за два поколения до него он обрушил на иудеев страшную кару. Отныне им воспрещалось вступать Иерусалим, и все они, за исключением малой части, были изгнаны из Палестины.

Невзирая на эти совпадения, историк после всех поисков контактов между двумя народами в тот период остается с пустыми руками. А с того момента их исторические пути расходятся. Евреи потеряли свою страну, но сохранили в изгнании ощущение нации. Кельты Британии остались в своей стране, но утратили свою национальную идентичность под натиском нескольких волн завоевателей извне.

Параллельно с поисками истоков национальной идентичности в Англии шли поиски истоков религии. Национальная гордость требовала, чтобы у британской церкви был персонифицированной основатель, и искали его непосредственно в Палестине, а нашли в лице Иосифа Аримафейского. Иосиф был богатым иудеем и тайным последователем Христа, который безмолвствовал в санхедрине, членом которого состоял, и проголосовал за то, чтобы передать Иисуса в руки гражданской администрации в лице Понтия Пилата. Позднее Иосиф публично просил передать ему останки Христа для погребения¹. Он был первым состоятельным и влиятельным человеком, который вступил в новую секту, и, без сомнения, считался «предателем своего класса», поскольку весть из Галилеи была обращена не к богатым и высокорожденным.

Легенда о нем тесно связана с Гластонберийским аббатством, самом старом в Англии, основание которого ему приписывают. В одной из «Королевских идиллий» Теннисона монах говорит:

Теннисон, разумеется, почерпнул Иосифа из «Смерти Артура» Томаса Мэлори. У Мэлори говорится «что волею судьбы [Иосиф] прибыл в землю, которая в ту пору звалась Великою Бретанией», сумел «одолеть» «великого язычника», который там правил, «и после все люди здешние в христову веру обратились».

Свод Мэлори был, однако, не началом, а конечным продуктом столетий сплава истории и легенды, которая с каждым следующим хронистом все больше разрасталась на этой плодородной почве. К тому времени, когда про него написал средневековый хронист и автор свода куртуазных романов, Иосиф представал не только зачинателем обращения в христианство кельтской Британии и носителем Грааля, но и предком величайшего национального героя Британии, короля Артура и, на некий мистический лад, звеном между Артуром и национальным героем Израиля, царем Давидом.