Предполагается, что еще одна группа англичан приняла участие в Первом крестовом походе, хотя обстоятельства этого довольного туманны. Ордерик Виталий, чья хроника является бесценным источником сведений о том периоде, утверждает, что некий Эдгар Этелинг, последний из королевского саксонского рода, прибыл в сирийскую Лаодикию, город в составе Византийской империи, во главе «почти двадцати тысяч паломников… из Англии и с других островов океана» и уговорил население города провозгласить командующим своего друга герцога Роберта¹⁰. Кто были эти паломники, какую роль они сыграли в становлении Латино-Иерусалимского королевства и что с ними в конечном итоге сталось, нигде более не говорится.

По крайней мере, бедный Роберт, которому вечно до короны было рукой подать, удостоился краткой посмертной славы в единственной английской драме, написанной на тему Крестовых походов, – в «Четырех лондонских подмастерьях» Томаса Хейвуда¹¹. Эту пьесу, полную неистовых полетов фантазии, ставили по нескольку раз в год на рубеже XVII в., к радости елизаветинских зрителей в «Красном быке». Череда от начала и до конца вымышленных событий подхватывает круговертью Готфрида Бульонского и других вождей Первого крестового похода, а за компанию с ними вымышленных рыцарей, дам, разбойников, драконов, отшельников и подмастерьев, причем каждый появляется обычно в обличье кого-то еще. В кульминационной сцене под стенами Святого города «Роберт-англичанин» произносит речь, которая так же не свойственна крестоносцам того времени, как появление их на сцене с огнестрельным оружием. Ни Гроб Господень, ни Истинный Крест в пьесе не упоминаются, зато священными символами выступают «дом Иеговы, Храм и Ковчег», ведь под влиянием Английской Библии Иерусалим уже воспринимали с точки зрения не Нового, а Ветхого Завета. Но следует помнить, что по времени Хейвуд отстоял от Крестовых походов дальше, чем мы от него самого.

На деле же крестоносцы были далеки от мыслей о доме Иеговы, ведь это из их глоток впервые вырывался зловещий клич «Хеп! Хеп!» (от латинского «Hierosolayme est perdita»)[18], который служил сигналом для погромов начиная с XII в. и до Гитлера, – так во всяком случае, гласит еврейская традиция. Хотя крестоносцы и были, по словам папы Урбана, «опоясаны мечом Маккавеев»¹², свой первый удар они нанесли как раз по народу Маккавеев еще прежде, чем выступили из Европы. Христианские воины, которым не терпелось обагрить свои руки кровью, предали мечу каждую еврейскую общину на своем пути. Отчасти эта массовая резня была предвосхищающим ударом по всем нехристианам в лице иудеев, которые были слишком уж удобными жертвами, тем более что, по слухам, они дьявольски вдохновляли турок на гонения против христиан в Святой земле¹³.

Расхожая ненависть к евреям проявлялась не слишком остро до тех пор, пока ее не разожгли священные войны. Немалую роль тут сыграл почти суеверный страх и отвращение человека Средних веков к «еретикам», к лицам за рамками церкви. Свой вклад внесла и самая обыденная неприязнь к тому, кому должен денег. Ростовщичество, передача денег взаймы под процент практиковалось евреями в Средние века потому, что система гильдий исключала для них любые прочие средства заработка: их собственный закон, хотя и воспрещал ростовщичество среди своих, позволял его в отношении неевреев, а само ростовщичество, хотя и воспрещенное христианским законом для христиан, было необходимо для функционирования общества. В конечном итоге, когда развитие капитализма и монетарной экономики сделали его тем более необходимым, христианские угрызения совести утихли настолько, что заниматься им разрешили самим христианам. Но на протяжении Средних веков оно ограничивалось преимущественно евреями и составляло прибыльный источник дохода для короны¹⁴. Только практические соображения, дескать, не следует выдаивать дойную корову насухо, ограничивали долю, которую корона могла забрать у евреев. Теоретически евреи имели права собственности, но на практике это ничего не значило, так как им не позволялось выдвигать обвинения против христиан, а потому их положение зависело исключительно от доброй воли короля.

Чем больше королевская власть поощряла ростовщичество евреев, тем больше их ненавидели в народе. В эпоху Крестовых походов стало очевидно, что насилие, практикуемое под знаменем креста, самый простой способ скостить долги и безнаказанно захватить еврейское золото. Ко времени Второго крестового похода в 1146 г. его проповедники огульно поносили всех евреев вообще, и первое зафиксированное обвинение в ритуальном убийстве было выдвинуто в 1144 г. против некоего еврея в Оксфорде¹⁵. Ко времени Третьего крестового похода в 1190 г. крестовый поход стал уже автоматически ассоциироваться с погромами, и убийства начались сразу после коронации Ричарда I, пусть и не по его приказу. Начавшись, погромы волнами перекинулись из Лондона на другие города, в которых проживали евреи, пока не достигли своего ужасного пика в Йорке, где только тем евреям удалось избежать ярости оголтелой толпы, кто убивали своих жен и детей, а после кончали жизнь самоубийством. По всем сообщениям, возглавляли эти погромы готовящиеся к отплытию крестоносцы и монахи, натравливавшие толпу на врагов Христа, что, вероятно, произвело глубокое впечатление на современников, поскольку хронисты описывают случившееся подробно и с неприкрытым ужасом. Отдельных зачинщиков наказали министры Ричарда, и хотя новых погромов не последовало, случившееся подпитывало неприязнь к евреям¹⁶. Наконец, столетие спустя другой король-крестоносец Эдуард I, решив не выжимать постепенно, а разом вычерпать источник, который уже иссякал, изгнал евреев из Англии и конфисковал в пользу казны имущество, которое им пришлось бросить.

Каким-то образом в сознании Средневековья евреи того времени и иудеи древности оказались целиком и полностью разделены. Архитипичным воином-патриотом, с которым восхищенные современники сравнивали как Ричарда Львиное Сердце, так и Роберта Брюса, был Иуда Маккавей. И, верно, скорее великие полководцы и цари иудеев, а не их пророки, находили отклик в окольчуженной ментальности эпохи «рыцарства». Среди «Девяти достойных»[19] вселенской истории, «трех язычников, трех иудеев и трех христиан», изображения которых так часто встречаются в украшающей церкви каменной резьбе или на гобеленах, три иудея представлены Иисусом Навином (не Моисеем), Давидом и Иудой Маккавеем¹⁷.

Ричард Львиное Сердце, возможно, и был Маккавеем по доблести, силе и знании стратегии, но не по своим мотивам. Он сражался не ради свободы, а ради забавы, то есть в Палестине. Остальное время, возможно, девяносто процентов своей взрослой жизни он провел, сражаясь по всей Франции против своего отца, короля Франции или какого-нибудь другого феодала, но все это затмил ослепительный блеск крестового похода. В том, что касается Ричарда I, «общепринятая сказка» повествует словно бы о втором короле Артуре, которым он ни в коей мере не являлся. Однако он подарил Англии легенду и отношение к Святой земле как месту, где разворачивалась эта легенда, поэтому в его эпоху и сто лет спустя любой англичанин мог бы сказать: «Когда я умру и меня вспорют, вы увидите, что в сердце моем – Палестина» – парафразом того, что королева Мария сказала о Кале.

О Втором крестовом походе незачем много говорить. Он обернулся бесславным провалом, который, согласно расхожему мнению того времени, «хотя и не освободил Святую землю, все же не может считаться злополучным, поскольку послужил благой цели, смог населить небеса мучениками»¹⁸. В нем участвовали лишь немногие англичане, поскольку большинство населения было вовлечено в затянувшуюся на 17 лет войну императрицы Матильды с королем Стефаном[20]. Когда на трон в 1152 г. взошел их преемник Генрих Анжуйский, всю его энергию поглотили насущные задачи по водворению порядка в стране. Он ограничился тем, что велел во всех церквях поставить ящики для сбора пожертвований в помощь тамплиерам¹⁹, а позднее ввел подать «на удержание земли Иерусалимской», составлявшую два пенса с каждого фунта в первый год и пенс с фунта в каждый из последующих четырех лет.