— Кто это такой? — спросил я, взяв Карту с изображением импозантного мужчины с усами и бородой. Его глаза чем‑то напоминали глаза Фреды.

— Владиус Инфенум, — ответил Эйбер. — Дед Изадоры по материнской линии. Скорее всего, его уже нет в живых.

— Убит?

— Собственной женой. — Эйбер вытащил из шкатулки другую Карту, с изображением худющей дамы с торчащими изо рта клыками. — Полюбуйся: леди Ланара Доксара де Фенетис. Думаю, она нам подойдет.

— А она кто такая?

Я старательно рассматривал портрет, пытаясь при этом не слишком сосредоточиваться на изображении, чтобы нечаянно не войти в контакт с этой «красоткой». Маленькие черные глазки леди Ланары смотрели так алчно, что от этого взгляда становилось не по себе.

— Наша двоюродная бабка. Старшая сестра матери отца.

— Точно. Ты как‑то рассказывал мне о ней. Это она научила тебя рисованию, верно?

— Угу.

— И что, у нее большие связи?

— Когда‑то были весьма обширные, — ответил Эйбер. — Она отказалась от светских утех лет десять назад, в связи с тем, что ее здоровье пошатнулось… хотя лично я думаю, это была всего лишь отговорка. Просто — напросто приглашаемые ею гости обожали подолгу задерживаться в ее доме и поедали все припасы. При дворе ее по сей день хорошо помнят, и я так полагаю, перерыв в светской жизни ей самой уже порядком прискучил, так что она может и не отказаться помочь тебе. Она всегда высоко ставила семейные отношения. — Мой брат любовно улыбнулся. Он явно питал к двоюродной бабке теплые чувства. — В свое время она была великой художницей и иногда давала мне уроки…

— А я думал, в этом следует винить отца.

— Я унаследовал его талант. Тетушка Лан обучила меня тому, как этим талантом пользоваться. Она всегда говорила, что я ее любимый внучатый племянник. А папаша меня с большей охотой утопил, чем стал бы чему‑нибудь обучать.

— Послушать тебя, так она просто идеально подходит для осуществления наших целей, — встрял я, не дав Эйберу сменить тему и начать жаловаться на отца. Что‑то он в последнее время слишком часто стал сбиваться на подобное нытье. — Попробуй‑ка вызвать ее и спросить, как она посмотрит на такое предложение.

А ведь могло, могло получиться. Определенно было нечто пикантное в том, чтобы выудить стареющую даму из небытия и вернуть в высший свет. И те, кто в противном случае могли бы отказаться от подобного приглашения — то есть от знакомства с каким‑то выскочкой — в данной ситуации запросто явились бы в гости к нашей двоюродной бабке только для того, чтобы поглазеть на нее.

Эйбер взял Карту, ушел в дальний угол библиотеки и пристально уставился на портрет. Я тихонько подошел, заглянул через плечо брата, и увидел, как изображение старухи подернулось рябью и зашевелилось. Ее волосы подернулись сединой, клыки пожелтели, кожа стала морщинистой, как изюмина.

— Тетушка Лан! — воскликнул мой брат. — Это твой внучатый племянник Эйбер. Могу я заглянуть к тебе на несколько минут?

Старуха что‑то ответила Эйберу — что именно, я не разобрал, но мой брат потянулся к ее портрету. Не успел я и глазом моргнуть, как Эйбер исчез и унес с собой Карту.

Я уселся в кресло и стал с нетерпением ждать, надеясь, что мое ожидание не будет долгим. Было у меня такое чувство, что наши враги не станут сидеть сложа руки, и глядеть, как мы готовимся к тому, чтобы сделать ответный шаг. Миновало минут десять, и я вдруг ощутил покалывание в затылке. Это означало, что кто‑то пытается связаться со мной через Карту. «Наверное, это Эйбер», подумал я, раскрыл свое сознание и устремил взгляд в пространство.

Передо мной возникло изображение — однако это был отнюдь не Эйбер, а моя двоюродная бабка Ланара, собственной персоной, в черном с головы до пят. Она пытливо всматривалась в меня своими голодными черными глазками, сверкавшими посреди сморщенного лица. С тех пор, как Эйбер изобразил ее на Карте, ее торчащие клыки стали, пожалуй, еще длиннее.

— Стало быть, ты — Оберон, — изрекла она. Ее голос, в котором слышался едва заметный акцент, слегка дрожал. Она медленно смерила меня взглядом с головы до ног. Казалось, она видит меня насквозь и заглядывает мне прямо в душу. От этого осмотра мне стало очень не по себе, но я постарался этого не выказать.

— Он самый, — ответил я, скрестил руки на груди и ответил Ланаре не менее открытым взглядом. — Я очень рад, что наконец получил возможность познакомиться с вами. Эйбер с восторгом отзывается о вас и ваших работах.

— Моих… работах?

— О ваших картинах.

— Он славный мальчик. — Ланара улыбнулась, а точнее, растянула губы в жутковатом оскале, — Он поведал мне о твоих придворных амбициях и о том, что ты желаешь выйти в свет. Он говорит, что ты жаждешь возвыситься и обрести известность при дворе, а также обзавестись властью и влиянием, как некогда то было дано мне.

— Вам это дано до сих пор, — учтиво заметил я. — Иначе мы бы к вам не обратились.

Ланара едва заметно повернула голову и обратилась к кому‑то, кто был мне не виден:

— Ты был прав. Он мне очень нравится.

Я предположил, что эти слова были обращены к Эйберу.

— Я так и знал, что он тебе приглянется, — послышался ответ. — Он определенно самый лучший из отпрысков отца.

Ланара вернулась взглядом ко мне.

— Ответь мне на два вопроса, и ответь честно. Покривишь душой — я это сразу пойму. Если твои ответы мне придутся по сердцу, я сделаю для тебя даже больше, чем ты просишь. Гораздо больше.

— Прекрасно, — отозвался я и бесстрастно воззрился на Ланару. — Отвечу честно и откровенно.

— Кто твоя мать?

— Моя мать была женщиной из мира Теней. Ее звали Эйлиа Сэнтайз, если вас это интересует.

— Интересует. Имена наделены особой силой. Твоей матери уже нет в живых?

— Нет. Она давно умерла. Ланара едва заметно кивнула.

— Ты не лжешь, — заметила она. — Однако ты не все говоришь мне.

— Что еще я должен вам сказать?

— Все.

Я неловко поерзал на стуле.

— Я незаконнорожденный, дитя супружеской измены. Дворкин не признавал меня своим сыном — хотя на самом деле он помогал матери взрастить меня помогал много лет. Мать всю жизнь обманывала меня. И Дворкин тоже… То есть мой отец. Они говорили мне, что мой отец был моряком и что он погиб, попав в плен к салитирским пиратам.

— Забавно, — проговорила Ланара с загадочной полуулыбкой. — Значит, с престолом ты связан только через отца. Жаль. Две крови всегда сильнее, чем одна.

— Я — это я, — буркнул я. — И извиняться не намерен.

— Я и не просила извинений. А ты горяч. Я это люблю… когда в меру. Я принимаю твой ответ.

Я склонил голову.

— А второй ваш вопрос?

— Как ты отплатишь мне за эту услугу?

Я задумчиво посмотрел на Ланару.

— На этот вопрос ответить труднее, — признался я. — Ни золото, ни драгоценные камни вам не нужны, поэтому я не стану оскорблять вас, предлагая подобные дары. Полагаю, у вас не вызовет особого восторга и обещание вечной признательности от незаконнорожденного внучатого племянника, которого вы видите впервые в жизни.

— Верно, — проговорила Ланара. — Продолжай.

— Поэтому, — резюмировал я, — я ничего вам не стану предлагать.

— Ничего? — переспросила Ланара так, словно ей было трудно в это поверить. Она запрокинула голову и зашлась в приступе хохота. — Ничего! Этот наглец не предлагает мне ничего!

— Ничего, — продолжал я, как ни в чем не бывало, — кроме того душевного подъема, который принесут вам ваши деяния. — Я наклонился и посмотрел ей прямо в глаза. — Подумайте об этом, тетушка! Дом, полный жаждущих развлечений гостей, заговоры и интриги, в бешеном темпе разворачивающиеся перед вашими глазами. Очень может быть, что у вас в компании окажется убийца! Мне грозит смерть, тетушка Ланара, так же, как и Эйберу. Вместо того чтобы трусливо прятаться в Тенях, мы выманим наших врагов из логова, чтобы уничтожить их! Помогите мне, Ланара, и вы поможете нам обоим!

— Славно сказано, — отметила она. — Верю, ты сказал мне правду — по меньшей мере сказал так, как ты ее видишь, ибо правда изменчива, у нее много значений и много граней. Да, я помогу тебе, Оберон, но очень может статься так, что ты будешь жалеть об этом до конца дней своих. Цена за мою услугу будет довольно высока.