От открытий ума стал я идолом каменным.

от открытий души стал я мягче травы,

и созвучья мои подходили устам иным.

и отвергшие их были правы, увы...

Я смотрел только ввысь и вперед, а не под ноги,

был листвою травы и землею земли.

Все заботы её, и ошибки, и подвиги

через сердце мое, как болезни, прошли.

Если кланяюсь я, то без тихой покорности.

и любовь и презренье дарю не спеша,

и о Родине вечной, прекрасной и горестной

буду петь я всегда, даже и не дыша.

Там, где сердце всегда носил я,

где песни слагались в пути,

болит у меня Россия,

и лекаря мне не найти.

Летний вечер от пригорка малахитом стелет тень,

земляникой сладко-горькой на губах растаял день.

Я живу — в росе колени, удивляясь каждый час

чудесам и откровеньям в государстве Синих Глаз.

В этом царстве-государстве, где погодится без бурь,

мне прощается гусарство и мальчишеская дурь.

Пусть я подданный, но всё же я весьма беспечный класс,

притворяюсь я вельможей в государстве Синих Глаз.

Только что тут притворяться, я как на ладони весь.

Пропадай мое дворянство, спесь меняется на лесть.

Подольститься просто очень, это делал я не раз...

Сверхдоверчивые очи в государстве Синих Глаз.

А устроен я так странно, все скучаю по ветрам,

неизведанные страны снятся, снятся по утрам.

А когда за сотни далей я шагаю, как сейчас,

мои мысли улетают в государство Синих Глаз.

Никто не нужен никому... И в одиночестве фатальном

живет душа, сокрыта тайной и недоступная уму.

И с чувством, может быть, шестым глядим в глаза родным

и милым

и не предвидим, что могилы ни разу их не посетим.

И на твою обитель сна не явится твой сын невечный,

в бегах за золотом овечьим забыл он крови имена.

Так ускоряется конец и благородства и природы,

что разорвутся небосводы, чтоб посмотрел на нас творец.

И храмы утренних молитв, как и вместилища вечерних,

взойдут былым предназначеньем на пустырях убогих битв.

И сын мой скажет: где же мы так долго искренне блуждали?!

И пустовали эти дали, когда искали мы тюрьмы.

И он прочтет мою строку, и в смысл ее проникнет духом,

и станет мной — рукой и слухом, и повернет лицо к врагу.

Но не найдет его лица... И обесцветится тревога,

и будет новая дорога, как в песнях старого отца.

Есть порой у нас забота — отводить навет и ложь,

если стоишь ты чего-то, без врагов не проживешь.

Различать врагов несложно, так на свете повелось —

чем враги твои ничтожней, тем безудержней их злость.

Ну что за жизнь, когда кругом одни друзья, и их не счесть..

Никто не стал твоим врагом, не заслужил ты эту честь.

Оболгут твои дороги, кто изустно, кто строкой,

будут все твои тревоги им на радость и покой.

Нет, друзья мои, не нужно обижаться (век учись) —

ваша лесть обезоружит, злоба их толкает ввысь.

Не вестник боли и беды, а дум высоких верный знак,

и за последние труды награда мне — мой новый враг.

Я врагов крупнее жажду по зубам и по уму,

мне из них понятен каждый, я неясен никому.

Я за ними наблюдаю, изучаю каждый шаг.

Вы, друзья, мне много дали, вдвое больше — каждый враг.

С друзьями сдержан я подчас и снисходителен к врагам,

я с другом ссорился не раз, но за него и жизнь отдам.

Если враг меня похвалит и растопит старый лед,

значит, с другом прозевали мы ошибку, недолет.

Враг меня работать учит и спасает от тоски.

Нет друзей верней и лучше, чем заклятые враги.

Среди сует и передряг нас жизнь порою вознесет...

И верный друг и верный враг, как два крыла среди высот.