Флоренс перестроилась в левый ряд и до упора нажала на педаль газа. Внезапно она ощутила абсолютное спокойствие, поскольку наконец полностью контролировала собственную судьбу. Она вспомнила о Назре, с которой начались все эти события, – как она точно так же мчалась в автомобиле навстречу аварии. Флоренс опустила голову и направила автомобиль в основание эстакады. И вдруг услышала стон.

Это был водитель. Она совершенно о нем забыла. Он смотрел на нее снизу вверх, в ужасе бормоча что-то и представляя собой жалкое зрелище. Однако Флоренс неожиданно вспомнила про его семерых детей. Если бы он промолчал о них. Если бы он был чуточку храбрее. Если бы держал себя в руках и… До эстакады оставалось всего несколько метров.

Флоренс уклонилась от столкновения с бетонным основанием и промчалась под эстакадой.

Вертолет продолжал кружить прямо над ней. Она снова увидела человека, выглядывавшего из боковой двери. Он целился в нее из винтовки.

Тремя выстрелами он пробил двигатель. Лобовое стекло забросало маслом. Машина потеряла ход.

Когда стрелок опустил винтовку, Флоренс успела разглядеть его светлые волосы и традиционно закатанные рукава французского десантника.

«Да, – думала она, наблюдая за тем, как вооруженные люди окружают ее машину, – эти французы всегда были хорошими снайперами».

Рик Ренард сидел в своем вашингтонском офисе, пытаясь убедить весьма тучного бывшего сенатора США, дважды провалившегося на президентских выборах, стать представителем сети специализированных центров по борьбе с лишним весом.

Сенатор всем своим видом показывал, что это ниже его достоинства (и это отчасти было правдой), однако существовала и другая причина: он хотел больше денег. Ренард в свою очередь настаивал на том, что помочь жирным американцам сбросить излишки веса уже само по себе – замечательный и бескорыстный акт гуманизма, а если какой-нибудь выдающийся человек, посвятивший всю свою жизнь служению обществу, заработает при этом пару долларов, то кому же придет в голову возражать?

В разгар этого затейливого танца в стиле Кабуки в кабинет вошел помощник Ренарда и, попросив прощения, вручил ему записку, в которой говорилось, что ему звонит Джордж и срочно просит ответить.

Нет, это нельзя отложить. Да, это срочно, очень срочно.

– Белый Дом, – сказал Рик сенатору, протягивая руку к телефону. – Вы не против?

Сенатор прекрасно понимал, что никакой это не Белый дом, но ему льстило вранье Рика – не каждому доступны такие высоты. В Вашингтоне реальную высоту своего положения человек определяет по тому, насколько низко готовы перед ним склониться окружающие.

– Нет, нет, разговаривайте.

– Я слушаю, Карл, – сказал Рик в трубку.

– Фьоренца! – выдохнул Джордж. – По-моему, ее схватили.

– Черт! – выругался Ренард. – Твою мать!

Сенатор посмотрел на него с большим интересом.

– Я выясню, что смогу, – сказал Джордж. – Увидимся у тебя в офисе, как только я смогу выбраться отсюда. Даккетт заставил меня проверять какие-то заявления на визу восьмилетней давности. Козел!

Рик положил трубку.

– Все в порядке… в Белом доме? – напористо спросил сенатор.

– О да. Ага. Вы же их знаете, – улыбнулся Рик. – Стоит их рейтингу упасть на один пункт, они тут же поднимают панику.

Рик быстро выпроводил сенатора и приказал своему помощнику отменить все встречи. После этого он включил телевизор и щелкал каналами, параллельно ведя поиск в Интернете до тех пор, пока не появился Джордж. Собирать информацию ему теперь было непросто, поскольку злой на него Даккетт существенно понизил ему уровень доступа, однако у Джорджа еще оставались кое-какие друзья.

Посольство США в Амо-Амасе прислало доклад о некой заварушке в районе Дисмалия – со стрельбой, с разбитыми машинами, а также с инцидентом в аэропорту. Специалисты посольства по простушке перехватили радиоболтовню матарских полицейских об эль имраа амрикийя (американке). Еще они перехватили переговоры на французском языке с боевым вертолетом, откуда запрашивалось – и потом было получено – разрешение открыть огонь по преследуемому автомобилю. Через полчаса после этого конвой из нескольких транспортных средств на большой скорости въехал в ворота военно-воздушной базы имени принца Вазба. После осуществленного Маликом переворота эту базу превратили в тюрьму для тех матарцев, которым хватило смелости высказать свои сомнения в том, что приход Малика к власти – величайшее событие в Матаре после принятия ислама. Неудивительно, что большинство заключенных были женщины.

– Даккетт ушел к себе в кабинет с таким видом, как будто ему в задницу вцепился дракон с острова Комодо, – сказал Джордж, расхаживая взад и вперед. – Они схватили ее. Я в этом уверен.

– Я пытался дозвониться кое-кому из прежних сотрудников ТВМатар, – мрачно сказал Ренард. – Но ничего не вышло. Просто бросают трубку. А один даже обозвал меня неверным. Господи, как я хочу вернуть старый добрый Матар!

В этот момент вошел помощник Ренарда.

– Вам звонит какой-то человек по имени Бобби.

Рик и Джордж едва не стукнулись лбами, бросившись к телефону.

– Бобби? С ней все в порядке? – спросил Рик.

– Нет. Ее схватили. О'кей, слушайте меня внимательно, я не собираюсь долго разговаривать, потому что этот двуличный ублюдок дядя Сэм наверняка нас подслушивает. Ты меня слышишь, Сэм? Хорошо слышишь? Сначала ты говоришь нам, что организуешь эвакуацию на водном такси, а через десять минут Анбар Тал – мной, кстати, завербованный – заявляется, чтобы нас убить. Так вот, слушай меня внимательно: я скоро вернусь. Даже если мне придется плыть через океан, я приплыву, и, после того как я с тобой разберусь, ты будешь дышать жопой, а срать через уши. Ты меня понял?

Ренард прикрыл телефонную трубку ладонью и шепнул Джорджу:

– По-моему, он расстроен.

– Ладно, – сказал Бобби. – В новостях об этом уже сообщили?

– Нет, пока нет.

– А Джордж там? Дай ему трубку. Джордж, что делают в Госдепе?

– То, что умеют лучше всего. Ничего. Просто получили несколько депеш из Амо. Даккетт в любом случае ничего мне не расскажет. Бобби, что они с ней сделают?

– Я не знаю, чувак. Передай трубку Ренарду. Рик, помнишь тот сотовый, который я тебе дал? Я еще сказал, чтобы ты оставил его в Вашингтоне. Он еще у тебя?

– Ага. Думаю – да.

– Отлично. Пользуйся им для связи со мной. В любое время. И начинай там у себя.

– Начинать – что?

– Ты же пиарщик.

– Ну да, в принципе…

– Так начинай крутиться, чувак. Крутись, пока не свалишься с ног. Эй, Джордж?

– Я здесь.

– Не давай посольским козлам замять это дело.

– Понял.

– Отлично, – сказал Бобби. – Давайте вытащим ее, парни. Помните: штурм и натиск. Штурм и натиск!

В трубке послышались гудки.

– Я не понял, – сказал Ренард. – Вот эти последние его слова… Что он имел в виду?

– А-а, да это просто такая присказка у тех, кто любит подраться. Но на этот раз я с ним согласен.

Камера была маленькая, но довольно чистая и по тюремным стандартам даже шикарная. В ней стояла похожая на раскладушку койка с тощей подушкой, пластиковое ведро для естественных нужд (с крышкой, что было верхом роскоши), бутылка воды и томик Священного Корана.

После того как Флоренс вытащили из «скорой помощи», ей натянули на голову мешок. Последнее, что она увидела, был тот самый французский снайпер, простреливший двигатель. Он бросил на нее почти извиняющийся взгляд и слегка пожал плечами, как будто хотел сказать: «Я тут ни при чем. Приказ есть приказ. Helas, cherie».[21]

После того как – уже без всяких извинений и пожиманий плечами – на Флоренс надели наручники и мешок, ее затолкали на заднее сиденье какой-то машины и повезли. Даже врожденный инстинкт ориентации в пространстве не помог на этот раз Флоренс понять, куда ее везут. Примерно через час, а может быть больше, мешок с нее сняли, и она оказалась в ярко освещенной комнате, все еще где-то – слава Аллаху – в Матаре, а не в соседней Васабии. Хотя особенной разницы между этими двумя государствами уже не было.