Нужно было большое мужество, чтобы первыми идти к берегу, утыканному пушками, дула которых выплескивают огонь прямо в упор, как тогда у Южной Озерейки.
Сказать о катерниках, что они отчаянные ребята, - это еще не все. Сказать, что они самые сильные и ловкие, - тоже не все. Катерники были настоящими моряками. Это люди, которые всю войну провели в море на утлых своих кораблях и лишь изредка бывали на берегу.
В холодные осенние дни матросы мерзли на катерах, где не было отопления, но не завидовали солдатам, которые жили в землянках и могли греться у костра: они привыкли жить на кораблях.
Глухов, постояв на открытом ветру, сказал Косидлову:
- Надо нам с тобой, Александр Григорьевич, пойти на катера, подбодрить народ.
- Пойдем! - охотно согласился Косидлов, застегивая ватник и поправляя полевую сумку, с которой он никогда не расставался, и добавил: - Свежий ветерок сегодня, Дмитрий Андреевич!
- Да нам не привыкать! - отвечал Глухов, расправляя плечи. - Последний рывок - и Крым будет наш, а там и в Севастополь вернемся!
Косидлов наблюдал за Глуховым и, вероятно, догадывался о том, что творилось у него в душе. Косидлов не раз уже замечал, что в трудные минуты несколько замкнутый и суровый Глухов становился мягче, общительнее.
- Ну что же, - сказал Глухов, - пошли на катера, Александр Григорьевич!
- Полный вперед! - пошутил Косидлов и первым спрыгнул с высокой пристани на деревянную палубу сторожевого катера.
Косидлов был опытный политработник, человек с большим житейским опытом, умеющий найти подход к людям. Матросы и офицеры любили и уважали его еще и потому, что он был вместе с ними, когда они смотрели смерти в глаза.
Глухов с Косидловым переходили с катера на катер, беседуя с людьми. Целый день матросы принимали [164] из бочек бензин, грузили с автомашин боезапас, и сейчас, когда эта тяжелая работа была закончена, все они были в приподнятом боевом настроении, которое возникает накануне больших операций. Глухов чувствовал это настроение, и потому, когда на пирсе собрались вместе офицеры и матросы, он коротко сказал:
- Настало, товарищи, время, о котором мы так долго мечтали. Через несколько часов наши катера будут у крымских берегов. Честь и хвала тому, кто первым высадит десант на крымскую землю! Помните: там, за проливом, нас ждет Севастополь!
Как только стемнело, десантные войска стали подходить к пристаням и приступили к посадке. И хотя на причалах было тесно и волны раскачивали корабли, погрузка была закончена вовремя.
31 октября в 22 часа 15 минут сторожевые катера, закрепив поданные с мотоботов буксиры, вышли в море. Дул норд-ост силой до четырех-пяти баллов, и катера шли при сильной волне. Она заливала десантные боты, и матросы, сами обмерзая на ветру, своими бушлатами закрывали моторы, чтобы в нужный момент, когда будет отдан буксир, запустить двигатели.
Управлять разнородными малыми катерами ночью, без огней, было очень трудно. Поэтому Глухов приказал Чеслеру следовать на рейдовом катере самостоятельно и следить за движением всей колонны. Надо было подгонять, подтягивать отстающих, помогать им держать свое место в строю.
Глухов стоял на ходовом мостике рядом со старшим лейтенантом Флейшером, с которым вместе высаживал десант еще в Новороссийске.
Флейшер сосредоточил все внимание на управлении катером. Катер 081 шел головным по узкому фарватеру, протраленному и обвехованному в сплошных минных полях. Флейшер знал, что за ним в кильватер следует весь отряд, что каждые десять метров в сторону от фарватера могут принести непоправимое несчастье.
Прошло всего полчаса со времени выхода в море, когда впередсмотрящий крикнул из темноты:
- Прямо по носу мина!
- Лево на борт! - тотчас скомандовал Флейшер, и с мостика Глухов увидел, как на белом гребне поднялся и снова скрылся в развале волны черный шар мины. [165]
Глухов вызвал на мостик помощника командира лейтенанта Саакяна и приказал передать на катера отряда: «Усилить наблюдение за морем. Плавающие мины!»
Рулевой вывел сторожевой катер на заданный курс, отряд продолжал движение, и снова впередсмотрящий хриплым простуженным голосом доложил:
- Слева по носу две плавающие мины!
И на этот раз катер удачно разошелся с минами.
- Пронесло! - сказал, облегченно вздыхая, Флейшер. В это время в конце походной колонны кораблей взметнулось оранжевое пламя и раздался сильный взрыв. Все, кто стоял на мостике катера, смотрели туда, где произошло несчастье. Но ночь была по-прежнему темной, и только гул моторов да однообразный шум моря окружал катера. Через несколько минут у борта катера 081 в белой лохматой пене появился катер Чеслера. Стараясь перекричать шум моторов, он доложил:
- Катер ноль десять двенадцать подорвался на мине, но держится на плаву. Мотоботы следуют самостоятельно!
Глухов, сутулясь на ветру, ответил:
- Продолжайте следить за движением отряда! Флейшер, наблюдавший за берегом, доложил Глухову:
- Открылись ведущие створные огни! Тот посмотрел в сторону Тамани.
Наступали решительные минуты. Катера отряда, повернув влево, ложились на новый курс. Теперь - только вперед, туда, где темнеет крымская земля.
Была глухая полночь, противник пока еще ничего не подозревал, лишь изредка в стороне Керчи прожекторы освещали темное море, да иногда вскидывались в небо и гасли желтые ракеты.
Едва катера легли на курс, как на море снова раздался оглушительный взрыв.
Глухов, прекрасно знавший расположение кораблей в походной колонне, понял, что это подорвался третий в строю катер 0101 старшего лейтенанта Краснодубца. Но задерживаться сейчас, чтобы оказать помощь Краснодубцу, нельзя: надлежало, не сбавляя хода, идти вперед.
Занятый противником черный, молчаливый берег был где-то недалеко.
Казалось, высадить десант в эту ночь было невозможно. Чем ближе подходили к берегу, тем резче и холодней [160] становился ветер, а волны - больше И круче. Это были черные штормовые волны, которые неудержимо захлестывали палубу сторожевых катеров, накрывали белыми гребнями маленькие мотоботы. На надстройках и палубе появилась ледяная корка. В других условиях при такой погоде мотоботы в море не выпустили бы, но сейчас иначе было нельзя. Черные штормовые конуса, предупреждавшие о непогоде, во время войны, казалось, потеряли свое назначение. Они имели, скорее, символический смысл, напоминая о размеренной довоенной жизни. Десант, невзирая на непогоду, надо было доставить на крымский берег.
Глухов напряженно всматривался в темноту. Где-то рядом шли десантные отряды капитана 3 ранга Сипягина и капитан-лейтенанта Москалюка. А там, где угадывался керченский берег, встали огненные сполохи, и по воде пошел глухой гул. Стали видны освещенные взрывами холмы, вспыхнули и уткнулись в облака прожекторы, засверкали разрывы зенитных снарядов. Наши самолеты бомбили береговые укрепления врага, отвлекая внимание от того, что происходило на море. Где-то правее курса десантных катеров на берегу вспыхнул большой пожар.
- В Камыш-Буруне, наверное, горит, - поделился своим предположением Флейшер.
- Да, пожалуй, что так, - согласился Глухов.
- Хорошо, если бы десантники сумели захватить Камыш-Бурун. Это была бы прекрасная база для высадки десанта!
Отряд Глухова незамеченным продолжал движение к берегу.
В 4 часа 30 минут заговорила наша береговая и полевая артиллерия с Таманского полуострова. Проносясь над катерами, снаряды устремлялись туда, где на берегу в бетонных дотах, под броневыми колпаками, сидели враги.
Уже более десяти минут гремели артиллерийские залпы, уничтожая живую силу противника, словно расчищая побережье для высадки десанта.
Рассчитав, что до окончания огневого налета осталось всего три минуты, Глухов передал на катера сигнал; «Начать высадку десанта!»
Сторожевые катера отдали буксиры десантных ботов, и те своим ходом устремились к берегу. Волны по-прежнему [167] бежали на пологий пляж, заливая и подгоняя боты с десантниками.