Заседание продолжилось. Были скрупулезно установлены все факты, все мелочи, сопровождавшие подводную гонку и ее последствия. Степан настаивал на своей безусловной вине, не имеющей оправдания.

Волков хмурился, Аня Седых с трудом сдерживала свою радость. Перед нею открылись новые горизонты.

Она не выдержала досконального разбирательства и, извинившись перед Николаем Николаевичем, отошла в сторону, неожиданно столкнувшись с Андреем Корневым.

Он очень смутился и указал на цистерноподобный снаряд, стоявший у противоположной платформы.

– Как же ты вовремя оказалась на Армстрое, Аня!.. – произнес он, хотя глаза его говорили совсем иное, важное им обоим.

– Этого не могло быть иначе, Андрюша, – мягко ответила Аня, тепло улыбаясь. – Ведь предстояли ходовые испытания лунолета…

– Космолета, – поправил Андрей.

– Пусть теперь космолета, – радостно согласилась Аня.

– Но ведь это же твой ракетный вагон!

– Пожалуй, – опустила глаза Аня. – Скорее его правнук.

– Как же я был слеп и глуп, не поняв ни твоего ракетного вагона, ни тебя, Аня! – с искренним раскаянием воскликнул Андрей.

– Правда, Андрюша? – подняла глаза Аня.

– А не слишком много времени прошло? – с тревогой спросил Андрей.

– Есть субстанции, которые не измеряются временем, – отозвалась Аня и коснулась рукой руки Андрея, но тотчас отвернула ее, заметив подошедшего Герберта Кандербля.

– Простите, леди, – сказал Кандербль, – мне тяжело принимать участие в том расследовании. – Он кивнул в сторону стола. – А к вам… к вам обоим у меня есть одна сердечная просьба.

– Да, Герберт, пожалуйста, – обернулась к нему Аня.

– Вы не могли бы подарить мне… вернуть это ваше кольцо, подаренное мной моему спасителю. – И он взглянул на руку Ани, а потом на Андрея.

– Но это кольцо очень дорого нам обоим, – произнесла Аня.

– Именно поэтому я и прошу его у вас. Оно – память о пережитом, символ мостов дружбы вместо бомб ненависти. Я так говорю?

– Так, так! – воскликнула Аня, снимая с пальца перстень с искусственным алмазом и вопросительно глядя на Андрея. – Но как же я буду без него? – с наивной интонацией, так не вязавшейся с ее обликом, закончила она.

– Мы заменим его другим кольцом. Согласна? – предложил Андрей.

Аня улыбнулась ему.

Однако нужно было вернуться к столу, где Волков и Седых «потрошили» Степана.

Когда комиссия вновь была в полном составе, Волков, обратившись к ее членам, сказал:

– Я думаю, что вопрос ясен. Осознанная Степаном Григорьевичем его вина полностью установлена. К счастью, туннель не понес никаких уронов, если не считать предстоящей замены электропроводки, рассчитанной теперь уже на миллион киловатт. Поэтому, учитывая как первое, так и второе обстоятельство, я рекомендовал бы от имени комиссии предложить руководству отстранить Степана Григорьевича Корнева от поста главного инженера Армстроя (благо строительство, за исключением переоборудования электрической части туннеля, закончено) и перевести его ведущим инженером по этому переоборудованию, возложив на него подготовку к запуску космолета…

– На Марс! – выпалила Аня Седых.

Волков обернулся к ней, стараясь сделать строгое лицо.

– Возможно, что и на Марс, недаром ваш корабль именуется уже не лунолетом. Правда, надо думать, пока с компьютерным экипажем.

– Пусть так. Но все-таки на Марс! – настаивала Аня.

– Итак, – продолжал Волков, – я предложил бы, если со мной согласятся, наряду с переводом инженера Корнева на новый участок работы, представить его к правительственной награде за животворную идею «электрического поезда-маховика», избавляющего нас от необходимости строить электростанцию на Севере в миллион киловатт и заводы – потребители этой энергии.

– Вот тебе и ногой поддать и руку пожать, – заметил в усы Иван Семенович.

– Мне уже привелось получать одновременно и выговор за опоздание установки насоса для охлаждения доменных печей, и орден за их пуск с помощью этого насоса, – произнес Степан Григорьевич.

– Любая медаль имеет две стороны, – глубокомысленно заметил Иван Семенович Седых, поднимаясь во весь свой огромный рост. – Ты и заслужил ее со всех сторон.

В небе светили негаснущие звезды. Полупрозрачный сияющий занавес, ниспадавший с полярного неба, не мог их скрыть. Они разукрасили его самоцветным узором.

Два Сергея встретились у Баренцева моря, на «самом краю Земли». Волны прибоя лизали снег берегового припая, и пенные гребни их тоже казались снежными.

Для Сергея Бурова звезды были очагами термоядерной реакции, воспроизведению которой на Земле он и посвятил себя. Он видел в них различные состояния вещества, разделенные во времени тысячами, миллионами, даже миллиардами лет. Возможность наблюдать все это единовременно он считал необычайной удачей исследователя, каким он был, по его словам, «на все два метра от кончиков его волос до пят».

Сережа Карцев по сравнению со своим рослым спутником казался маленьким, впрочем, как и большинство космонавтов. Он ходил в дублерах со времени окончания электронно-ракетного института, который они с Сергеем осматривали десять лет назад. С той поры космос захватил все помыслы Сережи. И звезды теперь были для него прежде всего целями, которых непременно достигнет человечество, чужими солнцами неведомых планет и загадочных цивилизаций, о встрече с которыми должен мечтать настоящий человек.

– Нет, я весь земной, – подзадоривал Сережу Сергей Буров. – В летающий айсберг я бы не полез.

Два дня назад в выемке, у которой они сейчас стояли, из морской воды (с добавлением в нее для «тугоплавкости» некоторых химикатов) был отлит ледяной панцирь космолета. Он походил на исполинский артиллерийский снаряд с заостренным, как у сверхзвукового лайнера, носом. Сейчас этот панцирь стоял на запасных путях на морозе, ожидая старта, когда, приняв в свою полость космолет, он займет место в воздушном шлюзе Арктического моста.

– Мало приятного залезть внутрь такого летающего айсберга и ждать, пока он от нагрева о воздух превратится вместо тебя самого в пар, – продолжал Буров, вызывая Сережу на разговор.

– Вот уж о чем не думаю! – отозвался тот. – Мечтаю взлететь с облачком пара, которое останется от айсберга, на околоземную орбиту и с нее стартовать к Марсу.

– К Марсу, к Марсу! Земли тебе мало. Я бы таких проблем земных тебе подкинул – задохнешься!

– А разве марсианская проблема не стоит того? Что случается с автоматами после их опускания на поверхность Марса? Что? Только люди на это ответят, а не механизмы!

– Так уж сразу нынешние дублеры и отгадают все марсианские тайны?

– Не сразу. Не все, но разгадаем. Начнем с истории планеты. Почему Марс остался без воды и атмосферы, которые были на нем? Почему еще американский «Маринер» сфотографировал там гору, сделанную (понимаешь, сделанную!) в виде прекрасного женского лица? Я-то знаю!..

– Вот это уже недопустимо для исследователя. Он не может заранее знать конечные выводы.

– Не выводы, а рабочую гипотезу, без которой, как ты сам говорил, любой исследователь беспомощнее крота на асфальте.

– Гипотеза астронома Феликса Зигеля о прошлом Марса? Слабоват я в планетологии. Давай, просвети.

– Очень просто. Юпитер движется по своей орбите в сопровождении «свиты» космических тел: впереди его на расстоянии, равном расстоянию от Юпитера до Солнца, и позади на точно таком же расстоянии движутся группы троянцев. Все они вместе с Юпитером и Солнцем составляют равновесную тригональную систему, состоящую из треугольников. Возможно, так же было и на орбите Фаэтона. В тригональных точках, то есть в вершинах треугольников, находились три планеты: Фаэтон, Марс и Луна. Они все двигались по общей орбите, на которой теперь остались лишь осколки погибшей планеты, астероиды. Когда Фаэтон распался, равновесие нарушилось. Марс и Луна перешли на более близкие к Солнцу орбиты. Солнце стало нагревать их сильнее, и они постепенно потеряли свои атмосферы: Луна полностью, а Марс – значительную ее часть. Поэтому на Марсе не осталось и воды в былом количестве. А что она была там прежде, свидетельствует рельеф поверхности со следами водной эрозии и руслами высохших рек.