Она не слушала его. Когда он умолк, она высвободила руку и с внезапным порывом воскликнула:

— Я верила в вас, я верила в науку — больше я ни во что не верю теперь.

Но скоро она опомнилась, подошла к Жюльену и напомнила ему о том, что надо перевязать каторжника. Ослабевший от двух операций Браво находился еще в состоянии близком к оцепенению. На стук в дверь он полуоткрыл глаза и улыбнулся той усталой улыбкой больных, которые перестали страдать.

— Вы все-таки пришли, — прошептал он.

— Ну да, — сказал Жюльен: — Ведь, я вам говорил, что мы идем хоронить бедного Жозе-Марию.

— Может быть... Когда же этот старик закатил глаза?

— Вчера, в полдень.

— В то самое время, когда патрон резал мой нарыв? Вот счастье! Если б негр издох часом раньше, ведь меня оставили бы реветь до самого утра. Вот счастье, так счастье!

Когда Жюльен приготовился повернуть его на бок, чтоб снять повязку, он воспротивился.

— Нельзя ли отложить до вечера? Так хорошо лежать и ничего не чувствовать. Не трогайте меня. Не шевелите. Мне иногда кажется, что у меня такая же штука, вот здесь.

Он показал рукой на переднюю часть шеи и пожаловался на жжение в этом месте.

— Странно, что там такое у меня в глотке? Я думаю, не ударил ли меня кто-нибудь ножом или мне это снилось?

— Под хлороформом, — заметил Жюльен: — люди испытывают странные галлюцинации. Возможно, не правда ли, мадемуазель?

Подняв глаза, Жюльен заметил, что молодая девушка отвернула голову, избегая глядеть на каторжника, который продолжал.

— Может быть. И это было бы для всех куда лучше, чем то, о чем я думаю. Я думаю, не раскромсали ли мне шею пока я спал, как вы кромсаете ваших макак?

— Вы смеетесь!

С напряженным усилием больной поднялся на оба локтя и заревел:

— Смеяться нечему! Если это было, я вас всех заставлю расплатиться за это! Вы узнаете кто такой Эль Браво — Эль Браво - Свирепый! Если вы мне кромсали шею...

Он упал на подушки, бросив гнусное проклятие, и потерял сознание.

Пользуясь этой минутой, Жюльен снял повязку, в то время как Алинь приготовилась промыть рану на затылке. Он едва сдержал крик и внимательно склонился над горлом больного, потом взглядом спросил молодую девушку: но она, пожав плечами, продолжала свои приготовления. Он прошептал:

— Значит, он был прав. Что это значит? Зачем оперировали горло без всякой надобности?

Он быстро наложил новую повязку, и потянул Алинь из комнаты, бросив последний взгляд на каторжника, начинавшего приходить в чувство. Закрыв дверь, он остановил молодую девушку и сказал вполголоса:

— Помните, что я вам скажу. Этот человек жестоко отомстит за себя. Я еще не понимаю, почему Зоммервиль разрезал ему горло; вероятно, для того, чтобы поближе увидеть в деятельном состоянии одну из этих щитовидных желез, на которой он помешался. Я вам предсказываю, что это любопытство дорого будет стоить кому-нибудь, если не всем, и я вам заявляю, что я не желаю быть одним из этих всех. С первой же лодкой я отсюда уберусь подальше.

Он снова остановился на лестнице.

— Сегодня утром, когда мы возвращались с похорон, Ляромье мне рассказал такую историю: знаете ли вы, почему Браво с тем товарищем, которого он убил, причалили к этому острову под предлогом кораблекрушения. Они верили в существование сокровища флибустьеров. Это легенда, которая переходит из уст в уста среди искателей приключений в Гвиане. Если бы они сохранили свое оружие, они не оставили бы никого из нас в живых. Вчера утром, роясь в вещах Браво, оставленных в башенной комнате, Ляромье нашел бумагу. На ней был грубый план замка; кроме того, он нашел еще одну вещь: тетрадку, содержащую таинственные указания и рисунки растений. Вы понимаете, Алинь, куда это нас ведет? Вы понимаете?

Она пожала плечами, показывая, что ей все безразлично, даже смерть, на которые намекали его слова. Он возбужденно закончил:

— Бандиту известны самые ужасные тайны индейских колдунов, и я считаю его способным отравить из мести нас всех, если он узнает, что он служил предметом опыта. Во всяком случае, здесь начинает пахнуть бедой, и я вам повторяю, что я немедленно подаю в отставку. Лучше уж я останусь какой-нибудь мелкой пешкой. Это не так шикарно, за то верно!

К нему снова вернулось его хорошее расположение духа, и он спросил:

— А вы, Алинь, не вечно же вы будете сидеть на этом острове?

Она покачала головой.

— Уверяю вас, что смерть не пугает меня.

— Меня тоже, чорт возьми, но слишком рано отдаться ей на посмешище. Позвольте, не для того меня родила моя мать, чтобы я оставил свой прах на этой скале. Пока есть выбор, я предпочитаю Пер-ля-Шез.

После паузы он проворчал:

— Я лезу из кожи, шучу, а вы даже не усмехнетесь.

— Жизнь мне кажется такой враждебной.

— Жизнь враждебна? Зависит, с какого конца ее взять.

Он сердечно положил руки на плечи молодой девушки.

— Позвольте мне говорить с вами, как с товарищем, как с другом. Вот что. Мне кажется, вам надо бросить лабораторию для того, чтобы войти во флот, ибо он любит вас, Жан Лармор! И вы не презираете его. Да ну же, улыбнитесь!

Она отвернулась и прошептала:

— Это тоже мечта. Нас очень многое разделяет...

— И очень многое сближает. И последнее важнее первого. Хотите знать, что я думаю. Если бы я был Алинь Ромэн, я хорошо знаю, что я бы сделал. И то же самое должна сделать такая разумная женщина, как вы, т. е., самым глупым образом прыгнуть в пирогу, которая скоро унесет Жана Лармора навстречу его судьбе, и этим самым понестись навстречу вашей судьбе, которая заключается в том, чтоб сделаться мадам Лармор!

— Мы совершенно разные люди!

— Как женщины любят все осложнять! Что же вы думаете делать? Вернуться во Францию?

— Я ничего не знаю. Я хочу оставить этот остров. Он мне противен. Я здесь слишком много страдала. Я здесь слишком страдаю.

— Я начинаю с того, что подаю в отставку и требую мой гонорар.

Он отправился отыскивать Зоммервиля и, узнав от Огюста, накрывавшего стол, что профессор заперся у себя в комнате вместе с сыном, он решил, что поговорит о своих делах за обедом. Но Анри извинился за отца: утомленный ходьбой и волнениями этого утра, он испытывал потребность отдохнуть.

На самом деле Зоммервиль старался в одиночестве скрыть свою досаду. Уничтоженный плачевным концом своего опыта, он пробовал подавить в себе жалость. Навеки уснувший старый негр, улыбавшийся надеждам о вечной молодости, терял свою индивидуальность и принимал вид безличного больного, которого врач не сумел излечить. Он пытался раз навсегда аргументами рассеять угрызения совести, для того, чтобы с полной свободой обсудить этот случай.

Причины его неуспеха казались ему чисто случайными. В сущности, если бы у него под рукой было другое анестезирующее средство вместо хлороформа, например, закись азота, старик превосходно перенес бы операцию, которая сама по себе совершенно незначительна. Но не всегда же эти неудачи будут преследовать его! Его час настанет. Он сумеет добиться окончательной победы, найдя среду более удобную, чем этот пустынный остров, где он ни за что не должен был поселиться...

Жюльен увидел ученого только на следующее утро, выходя из лаборатории после перевязки каторжника, снова развернувшего перед ним свои мстительные планы. Но Зоммервиль оборвал его с первых же слов.

— Вы не один уедете, дорогой Мутэ, я тоже хочу покинуть этот нелепый остров, где я захотел похоронить себя в минуту безумия. Меня зовет более широкое поле деятельности.

Жюльен упомянул о Франции и Париже.

— О, нет еще, — вставил ученый: — я хочу вернуться в научную среду только с доказательствами в руках, только с неоспоримыми доказательствами, которыми я сумею раздавить своих врагов. Нужно, чтоб я вернулся в расцвете славы. Этого я хочу во что бы то ни стало.

Он развернул план, который обдумывал с прошлого вечера. Он оставит остров и устроится в каком-нибудь городе, этой же области, безразлично в каком, с условием только, чтоб в нем существовал госпиталь.