В результате Киев взяли, но только для того, чтобы через пять недель отдать его красным. А Львов пришлось поспешно очистить еще раньше — 21 ноября, оставив Западно-Украинскую Народную Республику без столицы, а только с гербом в виде золотого льва на синем щите.

Лучше всего по этому поводу высказался украинский историк-эмигрант доктор Исидор Нагаевский, заметивший, что без участия сечевых стрельцов Петлюра не решился бы начинать антигетманский бунт, а это дало бы «можливість порозуміння між партіями і гетьманом в останні хвилини, коли більшовики посунулися на Україну. Дуже часто буває, що від однієї малозначної події залежить довгий ланцюг трагічних подій. Такою подією можна було б вважати відмову СС-ів їхати під Львів».

Мне же остается только присоединиться к этому хоть и коряво выраженному, но, по сути, верному выводу убежденного националиста. Что тут еще добавить?

Гетманский Киев пал 14 декабря 1918 года. В «мать городов русских» вступили полчища Петлюры со шлыками на головах. Словно новые берендеи и половцы, растекалась эта рать по улицам древнего града. Не Бог весть, какое великое событие. Но именно оно породило самый известный роман о гражданской войне.

Отчетливо помню день, когда впервые прочитал «Белую гвардию». Это был 1983 год. Зима. Наверное, январь или февраль. Книгу мне дали на несколько дней. По большому блату. В андроповском СССР она была жутким дефицитом. За киевским окном шел снег. По улице медленно пробирался трамвай. А я стоял у окна, и в голове моей еще крутились петлюровцы, гетман, «гусарский зигзаг» на плече полковника Най-Турса, потемневшая от холода кокарда на фуражке Мышлаевского и бессмертная фраза на печке: «Бей Петлюру!»

Мне было четырнадцать. И я жалел об одном: что не родился в те времена и не могу, следовательно, быть юнкером или звенящим шпорами поручиком в кавалерийской шинели до пят. История, казалось, прошла мимо. Потом, уже в безалаберно-свободные перестроечные времена, я написал по «Белой гвардии» дипломную работу в университете и пришел к выводу, что, на самом деле, это приключенческий роман. Хотя и очень талантливый. Исторической правды в нем не больше, чем в любой подобной книге — например, у Дюма, Я понимаю, как будут расстроены те читатели, которые привыкли воспринимать «Белую гвардию» как библию, на которую нужно только молиться. Но, подходя строго к националистическим выдумкам, я не могу быть необъективным и к тем мифам, которые мне духовно близки. Белогвардейцы — симпатичнейшие ребята. Булгаков описал многое. Но не все. И часто совсем не так, как это происходило в действительности. Он не участвовал в почти месячных боях за Киев между гетманцами и петлюровцами. Никогда не служил в выдуманном им «студенческом» артиллерийском дивизионе. И ничего не знал о закулисных интригах при гетманском дворе, хотя и сделал одного из персонажей своего романа — Шервинского — адъютантом Скоропадского.

Более того, Михаил Афанасьевич даже толком не представлял, как эти адъютанты выглядели. Киевские газеты начала XX века не печатали фотографий гетманского конвоя. Поэтому белая черкеска Шервинского из пьесы «Дни Турбиных» по мотивам романа — чистая выдумка Булгакова. Его можно понять — зрителя нужно ослеплять элегантностью. На самом же деле, в декабре 1918-го гетманская свита щеголяла в украинизированных жупанчиках, в которых не героев-любовников играть, а малороссийскую комедию.

Увы, не уличные бои, которых, кстати, почти не было, решили судьбу гетманского Киева, а забытый ныне бой под станцией Мотовиловка 18 ноября. Это была первая неделя антигетманского восстания, когда у Петлюры еще почти не было сил — только отряд сечевых стрельцов, первыми перебежавших на его сторону. Бунт можно было задушить в зародыше. Скоропадский направил против сечевиков сердюцкий полк (своих гвардейцев) и офицерскую дружину князя Святополк-Мирского, сформированную из добровольцев.

Описание этого боя со стороны гетманцев отсутствует. Петлюровцы хвастливо утверждали, что офицеры наступали несколькими цепями, но не смогли пробить вражескую оборону. А сердюки вообще отказались атаковать и залегли. Результат поединка решила техника единственный — петлюровский броневик, который выполз в поле, и «вогнем скорострілів сіяв смерть в ворожих лавах». По утверждению победителей, на месте боя осталось 600 трупов в кожаных куртках и золотых погонах. Цифра эта, скорее всего, хвастливо преувеличена. Вся дружина насчитывала, по самым оптимистическим подсчетам, всего восемьсот человек. Но Святополк-Мирскому пришлось оттянуться к Киеву, а Петлюра занял городок Васильков. Первая неудача подняла дух повстанцев. На их сторону стали переходить украинские части гетманской армии.

На следующий день после мотовиловского конфуза Скоропадский назначил главнокомандующим Федора Келлера — прославленного кавалерийского генерала Первой мировой, по случайности находившегося в Киеве. Он стал прототипом булгаковского полковника Най-Турса. Писатель придал ему даже внешние черты генерала — плохо поворачивающуюся после ранения голову и легкую картавость.

Это был очень удачный выбор. Гетманская армия состояла из двух частей — украинской, не хотевшей воевать, и русской, которую составляли офицерские отряды, недолюбливающие гетмана, но еще больше ненавидевшие Петлюру. Популярный среди офицеров генерал сразу же остановил петлюровцев на подступах к столице. Он даже лично подгонял а атаку гетманских сердюков, навербованых из хулиганов в киевских предместьях.

Офицерские дружины Келлера при поддержке артиллерии остановили наступление. Тут бы гетману держаться за генерала, как утопающему за соломинку. Но он боялся, что Келлер сбросит его с трона, и… отправил в отставку. Теперь толком не хотели воевать не только сердюки, но и офицеры-белогвардейцы, лишившиеся популярного лидера и не понимавшие, затем им спасать какого-то Скоропадского, пусть и объявившего себя в федерации с белой Россией?

Но описанный в романе эпизод, когда Най-Турс приказывает юнкерам разойтись («Слушай мою команду: срывай погоны, кокарды, подсумки, бросай оружие! По Фонарному переулку сквозными дворами на Подол!») действительно имел место. Только произошел он все с тем же генералом Келлером. Получив отставку, Федор Артурович остался в Киеве. В день взятия города офицеры, преданные гетману, предложили ему снова принять командование. Келлер тут же отозвался и прибыл к штабу на Псковскую улицу, где находилась рота Киевского кадетского корпуса. Оттуда он на автомобиле пробился на Александровскую улицу, где, как ему сказали, собралось около тысячи офицеров, готовых ехать на Дон. По дороге генералу пришлось отстреливаться от петлюровцев. Но на Александровской осталось к тому времени не больше трех сотен офицеров. «При таких условиях мысль графа Келлера о движении на соединение с армией генерала Деникина оказалась неосуществимой, — вспоминал его бывший сослуживец по гвардии и бывший киевский губернатор Федор Безак. И ему пришлось распустить последних оставшихся офицеров. Сам же он вместе со своим ординарцем направился в Михайловский монастырь». Через день петлюровцы арестовали Келлера и расстреляли возле памятника Богдану Хмельницкому. По стечению обстоятельств тогда на этом монументе еще красовались слова: «Единая неделимая Россия» — тот самый лозунг, которому искренне служил граф. Характерно, что он был одним из тех двух генералов, которые отказались в 1917 году признать отречение Николая II. Удивительно, но виновные в его гибели Петлюра и командир сечевых стрельцов Коновалец оба погибнут насильственной смертью от рук киллеров. Не хочешь, а поверишь в закон возмездия.