С этого момента колебания заговорщиков прекратились: пили здоровье будущего императора, и вино полилось рекою. Пален, оставивший на время собрание, поехал во дворец и вскоре вернулся, принеся известие, что ужин в Михайловском замке прошел спокойно, что император, по-видимому, ничего не подозревает и расстался с императрицей и великими князьями как обыкновенно. Лица, бывшие во время ужина во дворце, впоследствии вспоминали, что Александр, прощаясь с отцом, не выказал при этом никакого волнения, и жестоко обвиняли его в бессердечии и двоедушии. Это глубоко несправедливо, так как в последующих моих беседах с императором Александром последний неоднократно рассказывал мне совершенно искренне о своем ужасном душевном волнении в эти минуты, когда сердце его буквально разрывалось от горя и отчаяния. Да оно и не могло быть иначе, ибо в такие минуты он не мог не думать об опасности, угрожавшей ему, его матери и всему семейству в случае неудачи заговора. При этом необходимо сказать, что вырванное у него почти насильно согласие на отречение отца было дано им после торжественного обещания не причинять никакого зла Павлу и что мысль о лишении его жизни не могла прийти ему в голову. Это тем более правдоподобно, что в планы заговора входило лишь устранение Павла от престола и что роковая катастрофа произошла совершенно неожиданно для большинства заговорщиков, среди которых исполнителями этой драмы явились несколько человек, потерявших самообладание благодаря чрезмерному количеству выпитого вина и сводивших в этот момент свои личные счеты со злополучным монархом. Что касается поведения Александра во время ужина, то известно, что оба великих князя были всегда чрезвычайно сдержанны в присутствии отца, и эта привычка скрывать свои мысли и чувства, это вынужденное спокойствие могут служить лучшим объяснением того, что никто из присутствующих в этот вечер не заметил той глубокой душевной борьбы, которая, несомненно, происходила в душе Александра.
Ужин между тем продолжался, и всеобщее возбуждение росло благодаря обильным возлияниям. Только главари заговора воздерживались, стараясь сохранить присутствие духа, столь необходимое в эти минуты, большинство же гостей были сильно навеселе, причем несколько человек уже едва держались на ногах. Наконец время, назначенное для исполнения заговора, наступило. В полночь все встали из-за стола и двинулись в путь. Заговорщики разделились на две партии, в каждой из которых было до шестидесяти человек. Первая группа, во главе которой находились братья Платон и Николай Зубовы и генерал Беннигсен, направилась прямо к Михайловскому замку, другая под предводительством графа Палена должна была проникнуть во дворец со стороны Летнего сада. Плац-адъютант замка (капитан Аргамаков), знавший все ходы и выходы дворца по обязанности своей службы, шел во главе первого отряда с потайным фонарем в руке и провел заговорщиков до передней государевой опочивальни. Стоявший у двери лакей (камер-гусар) не пропускал заговорщиков и стал звать на помощь. Защищаясь от наступавших на него заговорщиков, он был ранен и упал, обливаясь кровью. Между тем император, заслышав крики и шум в передней, проснулся, быстро встал с кровати и направился к двери, ведшей в комнату императрицы, которая была завешена большой портьерой.
К несчастью злополучного Павла, эта дверь еще недавно была наглухо заколочена по его же приказанию. В то же время громкие крики взывавшего о помощи верного камер-гусара привели заговорщиков в смущение: они остановились в нерешительности и стали совещаться. Шедший во главе отряда Зубов растерялся и уже хотел скрыться, увлекая за собою других; но в это время к нему подошел генерал Беннигсен и, схватив его за руку, сказал: «Как? Вы сами привели нас сюда и теперь хотите отступать? Это невозможно, мы слишком далеко зашли, чтобы слушаться ваших советов, которые нас ведут к гибели. Жребий брошен, надо действовать. Вперед!» Слова эти я слышал впоследствии от самого Беннигсена.
Таким образом, этот человек благодаря своей решительности стал во главе события, имевшего такое важное влияние на судьбы империи и европейской политики. А между тем он принадлежал к числу тех, которые узнали о заговоре лишь в этот самый день. Он решительно становится во главе отряда, и наиболее смелые следуют за ним. Они врываются в спальню императора и идут прямо к его кровати, но с ужасом видят, что Павла уже нет. Тревога снова охватывает заговорщиков: они ходят по комнате и со свечой ищут Павла. Наконец, злополучный монарх найден за портьерой, куда он скрылся, заслышав шум. Его выводят из этого прикрытия, и генерал Беннигсен, в шляпе и с обнаженной шпагой в руке, говорит императору: «Государь, вы мой пленник, и вашему царствованию наступил конец; откажитесь от престола и подпишите немедленно акт отречения в пользу великого князя Александра». Тем временем императору подносят заготовленный черновик акта отречения. Павел берет в руки перо, но в это время за дверью снова раздаются крики. Беннигсен выходит из комнаты, чтобы узнать, в чем дело, и принять необходимые меры для безопасности императорского семейства, но едва он переступил порог, как произошла возмутительная сцена. Несчастный Павел остался один среда толпы заговорщиков, окруженный людьми, из которых многие пылали жаждою мщения: одни за преследования, другие за оказанные им несправедливости, иные, наконец, за простые отказы на их просьбы. Тут начались над ним возмутительные издевательства со стороны этих людей, озверевших при виде жертвы, очутившейся в их власти. Возможно, что смерть его была заранее решена наиболее мстительными и свирепыми заговорщиками, вероятно, без ведома главных руководителей и, во всяком случае, без их формального согласия. Ужасную развязку, по-видимому, ускорили крики, раздавшиеся в коридоре и вызвавшие уход Беннигсена. Граф Николай Зубов, человек атлетического телосложения, как говорят, первый нанес удар императору, и после этого ничто уже не могло удержать рассвирепевших заговорщиков. Теперь в лице Павла они видели только изверга, тирана, непримиримого врага: беззащитность жертвы уже их не останавливала, возбуждая в них дикое чувство мести.
На несчастного посыпались удары. Один из заговорщиков, имени которого я теперь не припоминаю, отвязал свой офицерский шарф и накинул его на шею злополучного монарха. Последний стал отбиваться и по естественному чувству самосохранения, высвободив одну руку, просунул ее между шеей и охватывавшим ее шарфом, крича: «Воздуху! Воздуху!» В это время, увидав красный конногвардейский мундир одного из заговорщиков и приняв последнего за сына своего Константина, император в ужасе закричал: «Ваше высочество, пощадите! Воздуху! Воздуху!» Но заговорщики схватывают руку Павла и затягивают шарф с безумной силой. Несчастный император уже испустил последний вздох, но озверевшие злодеи продолжают затягивать петлю и влекут безжизненное тело по комнате. Между тем более трусливые, бросившиеся было к выходу, снова возвращаются в комнату, принимают участие в убийстве и даже превосходят первоначальных убийц своим зверством и жестокостью. Генерал Беннигсен в это время возвращается и с ужасом видит страшную картину. Не знаю, насколько искренне было его негодование при виде всего, что произошло в его отсутствие, но он поспешил положить конец этой возмутительной сцене.
Между тем крики: «Павел более не существует!» — распространяются среди других заговорщиков, пришедших позже, которые, не стесняясь, громко высказывают свою радость, забыв о всяком чувстве приличия и человеческого достоинства. Они толпами ходят по коридорам и залам дворца, громко рассказывает друг другу о своих подвигах, и некоторые проникают в винные погреба, продолжая оргию, начатую в доме Зубовых.
Пален, заблудившийся, по-видимому, со своим отрядом в аллеях Летнего сада, прибыл со своей партией во дворец, когда все уже было кончено. Говорили, что он умышленно опоздал, с тем чтобы в случае неудачи заговора выступить в роли защитника императора и при надобности арестовать своих единомышленников. Как бы то ни было, известно только то, что Пален, явившись во дворец, тотчас проявил необычайную деятельность, стал отдавать приказания и в течение всей остальной ночи выказал распорядительность и энергию, свойственные его характеру и сделавшие его в эти времена почти полновластным вершителем судеб государства.
