— От забайкальского сливанчика не откажешься, земляк?

Корнев не отказался.

— А где сейчас Саша?

По лицу генерала пробежала тень.

— Нет больше Саши. Под Курском… Командовал отрядом подвижных заграждений, ставил мины на пути немецких танков — и погиб.

На плацдарме шли упорные бои. К исходу четвертых суток батальоны Корнева и Авдзаурова навели из своих двух парков наплавной мост. По нему непрерывным потоком устремились части, подошедшие из резерва фронта. Но рыбачьи и надувные лодки саперов все равно непрерывно сновали с берега на берег.

С утра над Днепром завязались воздушные схватки. Впервые с начала войны понтонеры увидели над своей переправой столько наших истребителей! Но и немецкие самолеты, волна за волной, бомбили переправившиеся войска на плацдарме, рвались к переправам. В середине дня, несмотря на потери, шестерка вражеских пикирующих бомбардировщиков появилась над мостом. Бомбы легли рядом с ним. Понтоны, получившие пробоины, потянули на дно соседние. Расчеты бросились спасать мост, размыкая его на отдельные звенья. Над шарнирным замком, который, перекосившись, не мог открыться, с ломиком в руках склонился Корнев. К нему подбежал понтонер Стребчук, который в сорок первом году на Днестре собирался убить его, да не решился. Теперь он, оттолкнув командира, встал на его место. Перехватив ломик, открыл им замок и тут же с осколком бомбы в груди опустился на колени.

Под бомбами понтонеры сумели вывести к берегам немногим больше половины своих парков. Водолаз Самбуров то и дело спускался на дно, чтобы закрепить буксировочный трос к затонувшим понтонам. При разрыве в воде снаряда или бомбы, даже на удалении нескольких сот метров, его могло оглушить, как глушит рыбу. Но Самбуров, рискуя жизнью, старался успеть во время пауз между артиллерийскими обстрелами скорее добраться до затонувших понтонов.

После бомбежки пришлось снова перейти на паромные переправы, а в батальоне Корнева действовало еще пять десантных понтонов с навесными моторами.

Обстановка на плацдарме была неясной. То там, то здесь возникала перестрелка. На одну из пристаней на правом берегу вышла группа вражеских автоматчиков. Подходы к пристани были заминированы, дежурный расчет имел ручной пулемет. Автоматчики, нарвавшись на мины, замешкались. Тут их и скосила пулеметная очередь. Понтонеры насчитали восемь вражеских трупов, забрали их автоматы.

Услышав стрельбу близко от пристани, Корнев, прихватив с собой двух бойцов с ручным пулеметом, сел в маленький катерок — и на другую сторону. Причалил. Встретил его только один понтонер.

— Где ефрейтор Лобов с расчетом?

— Проверять кусты ушел. Может, там еще фрицы есть.

Прислушались. Близких выстрелов не было слышно. Вскоре вернулся ефрейтор. От него узнали, что метров на триста от пристани ни немцев, ни наших нет. Только стало видно, как паромы ниже по течению пошли на причалы. А выше по течению послышалась перестрелка, разрывы мин и гранат.

Оставив в помощь дежурному расчету понтонера с одним пулеметом, Корнев вернулся на свой КП. Встретил его замполит Ястребинский. Ростом бог его не обидел, фамилия приметная, а взгляд — и впрямь ястребиный. Умеет так посмотреть, что у робкого смелости прибавится, а строптивый спесь потеряет. Взглянул на комбата, как на провинившегося школьника.

— Так и будешь в каждую дыру соваться? А кто за тебя батальоном командовать станет?

Наверное, нашлись бы у него и еще веские доводы, да в это время через верхушки неширокой прибрежной лесной полосы зашуршали снаряды «катюш». Пламя и дым взметнулись правее на плацдарме, в зарослях поймы между высотами и берегом.

В это время Корневу позвонил начинж армии и пояснил, в чем дело: наши части наносят удар по прорвавшимся гитлеровцам.

На берегу среди деревьев показались машины. С них быстро соскакивали солдаты в вылинявших зеленых фуражках. Кое-кто перевязан свежими бинтами: зацепило по дороге. Все бегут на посадку в понтоны. А тем временем плацдарм заволокло дымом. Орудийные выстрелы и разрывы снарядов слились в сплошной грохот. Ширь Днепра все гуще покрывалась всплесками водяных фонтанов. Немцы тоже открыли плотный огонь. Обычно звонкая трескотня навесных моторов стала едва слышно пробиваться через громыхание боя.

Отряд пограничников переправили за четыре рейса, и каждый раз головной понтон вел сержант Гурский. Он все время менял места посадки, причаливая то в заливчике при впадении речушки, то в излучине или за косой, поросшей камышом. Пока немецкие наблюдатели засекут понтон, пока прицел изменят да пристреляются, он уже под другим берегом. А там врагу обзор затруднен.

Денек для понтонеров выдался жаркий. Едва управились с пограничниками, поступил приказ переправить на плацдарм дивизию, переданную из соседней армии. Подошла на переправу еще и танковая бригада. Хотя в ней на ходу было не более двух десятков танков, в дело пустили все, какие смогли восстановить, паромы и десантные понтоны. Танки оказались не раз побывавшими в бою. Один вместо тихого хода передвигался рывками, другой все забирал в сторону. Были и с другими неполадками. Грузить их на зыбкий паром было очень трудно.

Только наладилась переправа танков, как возникла новая забота. К более укрытым от наблюдения и обстрела местам причала десантных понтонов надо проходить через отмель. У двух навесных моторов попал в корпус водяного насоса песок. Погнулись крыльчатки, и срезало шпонки на их валиках. А если засосет песок и в остальные моторы? Переносить места причала? Потерь будет больше.

Гурский быстро нашел выход. Вместо стальных шпонок, крепящих крыльчатку, поставил вырезанные из солдатских алюминиевых ложек. При попадании песка их немедленно срезало, а крыльчатка оставалась целой. Прополоскать насос и поставить новую шпонку — дело нескольких минут.

В самый разгар переправы, когда в дело были включены все катера и навесные моторы, комбату по телефону сообщили, что приехал начальник инженерных войск фронта генерал Цирлин. Корнев заспешил к своему командному пункту, глубокой щели, перекрытой бревешками, примерно в центре участка переправы.

— Немедленно один буксирный катер погрузить на прицеп с катерным тягачом, — приказал генерал. — Он пойдет за моей машиной на участок соседней армии.

Корнев вызвал на берег тягач с прицепом. Его наполовину завели в воду. В гнезда подвижной тележки вошел катер моториста ефрейтора Обиуха. Имевшейся на прицепе лебедкой он был установлен на свое место. Цирлин показал Корневу участок реки, где теперь будет работать Обиух, сел в свою машину и уехал.

Корнев был на танковой переправе, когда по телефону сообщили, что Гурский серьезно ранен. Он за копенкой камыша вырезал запасные шпонки, а рядом разорвался снаряд. Замполит пообещал проследить, чтобы раненого быстрее вывезли в медсанбат.

Во второй половине дня сложилось кризисное положение — в нескольких местах противнику удалось прорваться через первую линию наших войск. Расчеты переправившейся ночью по мосту артиллерийской противотанковой бригады вступили с гитлеровской пехотой в рукопашную схватку. У командующего армией даже возникла мысль: не отвести ли войска с правого берега? Но прилетевший на КП армии командующий фронтом генерал армии Конев не разрешил об этом и думать. Срочно приняты были меры усиления частей огневыми средствами. В то же время соседняя армия сумела захватить небольшой плацдарм. Противник снял часть своих войск и спешно бросил на новый участок. Этим воспользовались гвардейцы генерала Шумилова. Они начали успешные действия не только по удержанию, но и по расширению своего плацдарма.

Шесть суток мотористы буксирных катеров не выпускали из рук штурвалы. Пока был наведен мост на понтонах, они немного передохнули, но ефрейтору Черному отдохнуть не удалось. После ранения Шишленкова и Коптина он сдал катерный тягач другому шоферу и окончательно пересел на катер. На Дону и Северском Донце неплохо овладел искусством моториста и теперь уступал в этом деле, пожалуй, только Обиуху. Другие катера были свободны, а он дежурил у моста, завозя, когда требовалось, дополнительные якоря. И теперь каждый раз, пока шла погрузка на паром, склонившись на штурвал, мгновенно засыпал.