— Я вам не обязан показывать документы! А оружие у бойцов истребительного отряда, сопровождающих задержанных шпионов! — резко ответил командир в коверкотовой гимнастерке.

Горбоносый майор и еще двое находившихся вместе с ним в кузове людей в поношенной одежде соскочили с машины.

— Вот этих? — насмешливо спросил Корнев, показывая на задержанных. — Вы, младший лейтенант, их шпионами считаете?

— Во-первых, я не младший лейтенант. Во-вторых, повторяю, не обязан предъявлять вам документы! — последовал ответ с демонстративным кивком на эмблему на рукаве: меч и щит в венке.

Еле сдерживая наплывающий гнев, Корнев показал на его рукав:

— Это нашить многие могут. Если не предъявите документы, мне вас придется арестовать.

Кто знает, чем бы закончился этот разговор, но подошел Тарабрин, показал строптивому командиру свое удостоверение:

— Поговорим в сторонке.

Оба отошли в кусты, присели на пни. Через десяток минут Тарабрин отдал исписанный лист бумаги сотруднику внутренних органов госбезопасности взамен полученных от него списка арестованных и протокола первого допроса. Вернулись к машинам, там Тарабрина уже ожидали два его стрелка. Он показал им на арестованных:

— Отведите ко мне!

Бойцы истребительного отряда расступились, не совсем понимая, правильно ли они делают. Посмотрели на своего начальника, а тот стоял в сторонке и молчал. Арестованные, уловив в глазах Тарабрина лукавинку, охотно пошли под конвоем стрелков, взявших карабины на изготовку. Тогда Тарабрин, улаживая инцидент, сказал сотруднику внутренних органов:

— Как видите, все идет как положено. В прифронтовой полосе шпионами полагается заниматься нам, смершевцам. Ваши протоколы будут переданы в особый отдел дивизии, к составу которой арестованные причисляют себя. Советую только в первом же военкомате решить вопрос о дальнейшем использовании ваших бойцов и о находящемся у них на руках оружии.

Когда за поворотом наезженной дороги в прибрежном лесу скрылись эмка и грузовик, Тарабрин взглянул на старшего политрука Спицина:

— Вам не следовало вступать в спор. Надо было поставить в известность меня. — И, уже обращаясь к Корневу, спросил: — Вы их хорошо знаете?

— Хорошо! Мы со Спициным их в штабе дивизии видели.

— Ну, видели — это еще не значит, что хорошо знаете. Может, найдете время, пройдете ко мне в палатку? Там и разберемся.

Палатка Тарабрина была натянута в сторонке от дороги, для маскировки обложена свежесрезанными ветками. Рядом с ней, усевшись прямо на траве, арестованные жадно ели борщ, черпая его ложками из котелков.

— Приятного аппетита, — произнес Корнев. — Хотя вижу, он у вас и так не плохой. Видно, не баловали вас котловым довольствием?

— Двое суток на одной водичке, — поведал майор. — Истребители сами обходились тем, чем угостят в деревнях, а на нас как на волков смотрели.

— Хлебнули, значит, горького?

— Досталось. А вы тоже будете держать нас под арестом?

— Наверное, нет. Разве для порядка отправим с охраной в штаб вашей дивизии.

Горбоносый майор вскочил:

— Где она? Далеко?

— Вот этого, к сожалению, пока точно не знаю. Штаб часа два назад как переправился, а где теперь располагается — не знаю.

— Нет, знаем, — раздался голос старшего лейтенанта Сундстрема. Он недавно подошел к палатке и, прислушиваясь к разговору, ожидал, когда можно будет обратиться к комбату.

— А вам откуда известно? — спросил его Корнев.

— Сами же требовали учиться порядку в штабе у Борченко. Как и там, веду учет переправившихся частей в специальном журнале. Заодно стараюсь узнавать, куда следуют и какие имеют задачи. — Сообщив майору, где находится дивизия, Сундстрем добавил: — Прибыл лейтенант Слепченко. Привез приказание начальника инженерных войск Прошлякова. — И вынул из пакета лист с машинописным текстом.

Прочитав приказание, Корнев с досадой поморщился, расстроился, но, не подав виду, распорядился:

— Паромы из барж и буксирный пароход подготовить к переходу. С наступлением темноты отправим в батальон Борченко. Передайте Соловьеву: пусть усилит клетками из бревен пристани и подготовит один паром под грузы до тридцати тоня. Я пока задержусь здесь.

Когда комбат зашел в палатку Тарабрина, горбоносый майор уже рассказывал о выпавших на его долю испытаниях…

С двумя неполного состава батальонами и дивизионом артиллерии майор прикрывал выход частей дивизии, но сам уже вырваться из города не смог. Около суток еще вели бой на окраине. Когда кончились боеприпасы, последними снарядами подорвали пушки и, переодевшись, попытались скрыться среди жителей. Многих по казенному белью выловили наводнившие город гестаповцы и предатели. Ночью группа, численностью около двадцати бойцов и командиров, скрывавшаяся на рабочей окраине, выбралась из города вброд по лиману. Перед выходом на песчаную косу попали на глубину. Оружие и узелки с одеждой и документами утонули. У майора сохранились только корочки от промокшего партийного билета. Но на них был виден лишь расплывшийся текст и следы печати. Выбравшись на косу, разбились на небольшие группы и стали пробираться к своим. Сплошного фронта не было, по дорогам сновали немецкие машины, а в стороне, в небольших селах, враг побывать еще не успел. Вот в одном из них переодетых в гражданскую одежду и посчитали за шпионов. Уж очень подозрительными показались их расспросы про наши части и про переправы.

Записав показания каждого из задержанных, Тарабрин пообещал им, что все передаст вместе с ними в особый отдел их дивизии. Перед вечером горбоносый майор, морячок-разведчик и два лейтенанта-артиллериста, переодевшись в обмундирование, какое сумел выделить капитан Ломинога, уехали с машиной связного в свою дивизию. Тарабрин вручил лейтенанту Слепченко для передачи в штаб дивизии увесистый пакет, считая на этом дело о «шпионах» для себя законченным.

«Трудовик», дав короткий прощальный гудок, зашлепал плицами колес, натянул буксирный трос. Счаленные друг за другом два парома отвалили от берега. Младший лейтенант Микулович, назначенный комиссаром каравана, стоя в капитанской рубке, махнул пилоткой. Но его прощального жеста никто не заметил, наступившая темнота поглотила суда, пошедшие без сигнальных огней.

Глядя им вслед, Корнев с благодарностью вспомнил замнаркома: «Послужили нам «щучки», выручили. А как теперь без них будем обходиться?» Успокаивало то, что указанные в приказании начинжа 9-й армии техника и войска все уже переправились. На том берегу оставалось лишь несколько частей и большое количество колхозных стад и обозов. «Значит, сворачивать переправу рано». Стал обдумывать, как управиться оставшимися средствами. Решительно поднялся по зыбким сходням на пришвартованную к берегу «Звездочку». Обходя ее палубы, прикидывал, как превратить пароход из пассажирского в грузовой.

По его приказанию понтонеры топорами и зубилами выбили каютные переборки, прорубили в стенках палубных надстроек широкие проемы. Когда-то нарядная и чистенькая «Звездочка» превратилась в замарашку. Капитан, щуря покрасневшие от бессонницы глаза, хмуро поглядывал, как по наскоро сколоченным сходням загоняют на палубы пугливо теснящихся коров. Оба этажа судна были плотно заполнены буренками. Там, где раньше была кают-компания, годовалый бычок недоуменно тыкался влажными ноздрями в уцелевшее большое зеркало, пытался жевать висящую сбоку плюшевую гардину.

Через сутки после ухода «Трудовика» переправились задержавшиеся последние воинские части, а выход на переправу гуртов скота почти прекратился. Высланные разведчики, объезжая бескрайние просторы правобережья, искали в полях и оврагах скот.

Неожиданно к основной переправе вышел обескровленный непрерывными боями стрелковый полк, не значившийся в приказании начинжа 9-й армии. Хотя он и сохранил все свои пушки, но на каждое орудие у него осталось по шесть-семь снарядов. Командир полка рассказал Корневу, что двое суток назад потерял связь со своей дивизией, но, исходя из обстановки, займет оборону по левому берегу и будет искать другие части дивизии, которые должны выйти к Днепру где-то выше по течению.