Строго ли его осудят?

Скорым будет ли финал?

Но легко ему не будет:

Уж кто-кто, а он-то знал!

11

Революции герой,

Клоб сидит в тюрьме сырой,

И твердят ему, что он —

Саботажник и шпион.

Он напрасно арестован,

Суд и скор, и голословен,

В материалах — море лжи,

Но попробуй докажи!

Нет того, кто все исправит,

Кто поможет — плачь не плачь,

И вот-вот к стене поставит

Палача другой палач.

12

Глаз подбит, расквашен нос —

Продолжается допрос.

— Кем ты, пес, был подстрекаем?

Не бреши, что был один!

Скажешь — сразу расстреляем,

Нет — Перовой отдадим!

Клоб, едва живой от боли, Изумился: «Бабе, что ли?»,

Но тут вспомнил, что «Перова»

Для него звучит не ново.

От одной лишь мысли смелой,

Что его Прасковья ждет,

Вмиг Клоб стал белее мела,

Вспомнив 21-й год.

Всех врагов оговорил он,

Всех друзей оклеветал,

Всю родню. И вот — уныло

Он спускается в подвал.

13

А в подвале — баба в коже,

На носу пенсне сидит —

Клоб узнал ее: похожа,

Но какой солидный вид!

И она его узнала,

Хоть и лет прошло немало,

Хоть таких как он людей

У нее по пять-шесть в день.

— Не губи меня! Не надо!

Не шпион я, не бандит! —

Начал Клоб просить пощады,

А ведь знал — не пощадит.

«Ну хоть что-то человечье

Или бабье в ней живет?!» —

И талант свой — красноречье

Клоб пустил с надеждой в ход.

— Хоть на гибель злой судьбою

Обречен я, все равно

Рад, ведь свидеться с тобою

Я мечтал давным-давно!

Вместе строили мы счастье

Мировых рабочих масс,

Дни борьбы и ночи страсти

Были общие у нас!

Неужели ты забыла все,

Что между нами было?!

Клоб наплел цветистых слов ей,

Зная сам, что это — ложь:

Он и вправду спал с Прасковьей,

Чувств же было — ни на грош.

А что было, то любовью

Уж никак не назовешь.

Разобрал тут смех Прасковью:

— Ну, братишка, ты даешь!

Всех я помнить буду, что ли?

Я сама не знаю: боле

Было тех, с кем я гуляла

Или тех, в кого стреляла!

Да и ты, мой милый Гога,

Счет девицам вел не строго!

И не надо врать сейчас,

Что любовь была у нас!

«Что за дьявол баба эта!» —

Понял Клоб, что песня спета:

— Разреши, я помолюсь!..

— Что, боишься?

— Да, боюсь.

Смех в ответ ему:

— Напрасно!

Загремишь ты прямо в ад,

Но там все не так ужасно,

Как попы о том твердят!

Не терпеть тебе и мне

После смерти муки,

Ведь нужны и сатане

Опытные руки!

Там ни слова о себе

Не держи в секрете:

Ад — слюнтяям, а тебе —

Место в адсовете!

— Неужели ты готова

Расстрелять меня вот-вот?!

— Нет, — грустнеет вдруг Перова,

— У меня уж глаз не тот.

Стали глазоньки худые

И рука — не что вчера:

Пусть стреляют молодые —

Дать дорогу им пора.

Их работу проверяю,

Опыт им передаю —

Хоть сама уж не стреляю,

Поприсутствовать люблю.

Только нынче скучновато,

С вашим братом небогато:

Большинство-то — в лагеря —

Только жрут там хлеб зазря!

Нянчат их теперь, проклятых!..

Надо проще, как в двадцатых:

Если враг — то к нам в подвал!

Хорошо, хоть ты попал!..

Раздевайся. Резче! Резче!..

Как и много лет назад,

Клоб увидел тот зловещий,

Дикий блеск в ее глазах.

А что было дальше с Прасковьей Перовой?

Ни казнь не ждала ее, ни лагеря.

Прасковья остаться живой и здоровой

Сумела-таки, ни на что несмотря.

Под сенью кремлевских рубиновых звезд

Она занимала ответственный пост,

И на груди Прасковьиной

Сверкали ордена:

За качество Палачества

Она награждена.

Выйдя на пенсию, юных учила,

А по ночам мемуары строчила.

Но вот протянула Перова ноги —

Газеты печатают некрологи:

Пышные фразы казенной боли:

«Ушел человек несгибаемой воли!

Бесстрашный участник гражданской войны:

Себе — ничего, все на благо страны!»

При жизни — почет,

После смерти — почет:

Естественно, все —

За казенный счет.

Надев косынку красную,

Она была всегда

Ударницею страстною

Кровавого труда.

Страну заливала безвинных кровью,

Навоза была не чище —

За это сегодня хоронят Прасковью

На самом престижном кладбище.

2014

ПРОЗА

бедняжка

День был холоден и дождлив. Артем возвращался с работы, мечтая поскорее добраться до дома, как вдруг услышал чей-то тоненький голосок:

— Помоги мне!..

Артем остановился. Он был человеком добрым и всегда с радостью помогал любому, кто попал в беду, но сейчас он никого не видел.

— Кто меня зовет? Вы где?

— Да здесь я, здесь, — отозвался все тот же голос, — Нагнись — и увидишь.

Артем нагнулся и увидел крохотную ящерку. Ящерка дрожала от холода и заискивающе смотрела на Артема.

— Я вижу, что у тебя доброе сердце, — проговорила ящерка, — Обогрей меня! Не дай замерзнуть презренной твари!

Артем не мог бросить на произвол судьбы существо, которое молило его о помощи. Охотно и очень бережно он посадил ящерку на ладонь и понес к себе в дом. Всю дорогу ящерка неустанно благодарила его:

— Спасибо тебе, дорогой друг, спасибо! У меня просто нет слов, которыми я сумел бы выразить свою признательность! Воистину мир не без добрых людей! А я уж было засомневался: и одного просил, и другого умолял, а они равнодушно прошли мимо! Оставили меня под проливным дождем!

— Бедняжка! — вырвалось у Артема.

Придя домой, Артем посадил ящерку греться у камина и поделился с ней ужином. Он сидел в своем кресле и радовался тому, что помог этому симпатичному созданию. Создание тоже радовалось и, хотя дождь кончился, не спешила покидать уютный дом и его гостеприимного хозяина.

— Можно, я у тебя чуть-чуть поживу? Денек-другой, не больше. Я не буду стеснять тебя, мой друг.

Артема не пришлось долго уговаривать.

— Конечно, конечно! Живи на здоровье! Как тебя зовут?

Ящерка, подумав, ответила:

— Ты назвал меня Бедняжкой — что ж, можешь и дальше меня так называть. Не возражаю.

Так Бедняжка остался жить у Артема. Он прожил у него и денек, и другой, и 365-й. За это время он значительно вырос и теперь был размером с хорошую собаку. Вместе с ним росли и его потребности. Он стал разборчивым, даже капризным, постоянно требовал подарков, но это нисколько не смущало Артема. Тот во всем стремился угодить своему подопечному. Когда друзья и соседи говорили ему, что вовсе не обязательно так баловать ящерицу, он сердился и упрекал их в бессердечии. От него отстали, а ящерица все росла.

Однажды Артем, вернувшись с работы, увидел, что его питомец встал на задние лапы. Не успел он удивиться, как Бедняжка приветствовал его такими словами:

— Плоховато ты меня кормишь! Мне необходимо более дорогое питание!

— Чего же ты хочешь?

— Бифштексов хочу, свиных отбивных, колбасы докторской,

— Бедняжка принялся загибать пальцы, — да, и про шашлыки не забудь!

Артем тотчас же отправился на базар за мясом. Угождать Бедняжке с каждым днем становилось все сложнее. Капризы ящера начинали попахивать откровенным самодурством, он придирался к любому пустяку, становясь все более несдержанным и грубым. Бедняжка позволял себе мерзкие шутки, а когда замечал, что Артема они коробят,

начинал дико и неистово хохотать. В его поведении не осталось и тени прежней заискивающей вежливости. Все вещи Артема — и даже его любимое кресло — обрели теперь нового хозяина, который ни в росте, ни в весе не уступал прежнему.