—Так что, док, сделай нам обоим одолжение, и забудем об этом разговоре.

Клейн, смиряясь с неизбежным, спросил:

—Чего ты хочешь?

—Проводи эту маленькую леди домой. В блок „D“.

Клод не сразу понял, что „маленькая леди“ — это он. То есть теперь „она“. Клодина…

Черт, подумал он, только не Клодина! Только не все сначала…

Ее опять больно дернули за руку, и Клодина покорно пошла вслед за Клейном вдоль столовой; треск, донесшийся с другого конца, означал, что стальная балка достигла своей цели в центральной вышке. Клодине было все равно. Она думала только о том, как все это нечестно по отношению к ней. Она только привыкла быть Клодом и вот опять… Она вздохнула и принялась прикидывать, что из белья и какое платье надеть. Лучше что-нибудь посексуальнее. Чтобы сделать сюрприз…

Когда Нев придет домой после работы.

Клейн вздрогнул от грохота, с которым вопящая штурмовая команда Хорэса Толсона сокрушила окно центральной сторожевой башни. Армированный плексиглас прогнулся вовнутрь, так и не сломавшись, но шурупы рамы повылезали из гнезд. Красная балка на два метра проникла в помещение центра управления, а ее задний конец, отпущенный штурмовиками, зазвенел по булыжникам двора. Стараясь держаться поближе к стене, Клейн увидел, как Бубба Толсон подскочил к зияющему в башне пролому и зашвырнул вовнутрь подожженную бутылку „молотовского коктейля“. Изнутри вырвался клуб огня и дыма. Спустя несколько секунд дверь башни распахнулась, и оттуда вывалились два обожженных охранника со стариком Берроузом на руках. Один из охранников отпустил ноги Берроуза и рванул к выходу; второй взвалил Берроуза на плечо и, спотыкаясь, поспешил за своим товарищем.

Задымленный атриум больше всего походил на картину празднования четвертого июля в аду кисти Иеронима Босха. В то время как одна группа людей, частично состоящая из заключенных, а частично из охранников, торопливо срывавших с себя форменные шляпы и рубашки, спасалась бегством, вторая бесцельно сновала взад-вперед, издавая торжествующие вопли и злобно матерясь. Кое-где лежали бездыханные тела чернокожих, перекатываемые яростными пинками оголтелых победителей. От лестницы в прачечную повалила толпа белых заключенных, в основном члены банд Эгри и Дюбуа с оружием, прихваченным в механической и столярной мастерских и на кухне: здесь были молотки, пилы и гаечные ключи; отвертки и кирки; деревянные и металлические палки; выколотки, лопаты, горелки и смазочные пистолеты; банки растворителя и морилки для дерева — короче говоря, все, что могло оглушать, резать или колоть, все, что могло ослеплять, разъедать или обжигать. Заключенные были пьяны, но не от вина или наркотиков. Пока, во всяком случае. До обширных тюремных запасов браги и картофельного самогона, спрятанных по галлонам и в тысяче тайников, до анаши, „крэка“, героина и прочих наркотиков, распиханных по унциям и по шестнадцатым долям унции по выдолбленным кирпичам, швам в одежде и подошвам „рибоков“, дело дойдет позже, когда зэки будут отчаянно метаться в поисках забытья. А сейчас, в едином разрушительном порыве, их пьянила вседозволенность и неутоленная жажда уничтожения.

В поле зрения не осталось ни одного вертухая. Таща к воротам блока „D“ Клода Туссена с остекленевшим взглядом, Клейн осторожно шарил глазами по двору, высматривая Грауэрхольца, но никто, включая и бритоголового психопата, не обращал на них внимания. Из дверей блока „C“ доносилась какофония завывающих голосов и звона сотрясаемых решеток: застуканные как раз посреди третьего развода и переклички чернокожие и латиносы этого блока оказались запечатанными в своих камерах. Люди же из блока „A“ закончили свою перекличку и взбунтовались еще задолго до начала переклички в блоке „D“, где обитал и Клейн.

Услышав за спиной стук колес по мощеной площади, Клейн обернулся: от ворот столовой катилась накрытая по борту с трех сторон грязным брезентом бельевая тележка, ее толкали четыре парня из команды Эгри. Сам Эгри, взмокший от своего могущества и крывший сторонников на чем свет стоит, требовал немедленно убрать с дороги „эту черную падаль“. Тележка прогромыхала мимо закопченной сторожевой башни и остановились перед аркой входа в блок „B“. Эгри сорвал брезент. На тележке стояла бочка из-под масла и два ящика бутылок, заткнутых тряпками. Эгри скомандовал своим людям установить тележку открытой стороной точно в направлении ворот блока. По его же команде бочки из-под масла с грохотом сбросили с тележки и уронили прямо на порог, разом выплеснув все содержимое.

Когда до Клейна долетел острый запах, он выдохнул: „Господи!“

В бочке был бензин. И теперь целые галлоны легковоспламеняющейся жидкости затопили весь центральный проход первого яруса блока „В“, Парни Эгри откатили тележку в сторону, и Клейна замутило от доносившихся истерических криков отчаянно пытающихся вырваться из своих клеток людей.

Целая половина блока, все три яруса были битком набиты заключенными, в ожидании своей очереди идти в столовую. Сейчас они прижимались к решеткам и с ужасом вдыхали обжигающую легкие бензиновую вонь.

Эгри широким жестом вытащил из кармана рубашки коробок спичек.

Клейн сжал в кулаке револьвер и закрыл глаза.

Может, сейчас пристрелить эту гадюку и все пойдет по-другому; может, вышибить Эгри мозги и тем бедолагам в блоке удастся остаться в живых. Может, без Эгри весь бунт выгорит в несколько минут, так и не перейдя в тотальную войну…

Ага. А его, Клейна, возможно, разорвут на кусочки, в то время как все, что от него требуется, чтобы остаться в живых, — это тихонько войти в свою камеру, прикрыть за собой дверь и подождать, пока вся эта заваруха закончится. НЕ МОЕ СОБАЧЬЕ ДЕЛО…

В свое время Клейн перевидел множество людей, страдавших от невыносимой боли. Он помнил детей, искалеченных в автомобильных катастрофах; помнил рыдающего отца, отрезавшего своему восьмилетнему сынишке руку сорвавшейся с гвоздя цепной пилой… Клейн научился абстрагироваться от сильных эмоций и делать свое дело. То же самое он попытался сделать и сейчас. Это не его собачье дело… Но старый рецепт действовал слабо — на этот раз у него нет работы, куда можно было окунуться с головой. Убивать Нева Эгри — не его дело. У него нет никаких обязательств, кроме обязательств перед самим собой. Он должен выжить и выйти на свободу.

Несмотря на все страдания, свидетелем которых он являлся, работая в „скорой помощи“, Клейн не был готов к происходящему: крики несчастных из „Долины Бегунов На Длинные Дистанции“ стали самым кошмарным из всего, что ему приходилось слышать до сих пор.

Нет. Ему нет дела до людей блока „B“.

Стоя под аркой, Эгри разом разжег спички и поднял полыхающий коробок над головой. Затем он повернул голову и посмотрел в сторону Клейна; тот понял, что Нев ищет глазами Клода, и почувствовал, как пальцы Туссена впиваются в его руку.

— Semper fi! — завопил Эгри и, метнув горящий коробок под арку, бросился в укрытие.

Клейн отвернулся к стене, прикрывая лицо.

Секундой позже его спину обдало ураганным порывом раскаленного воздуха; рев огня заглушил вой обреченных. Когда Клейн обернулся, Клод, обливаясъ слезами, стоял на коленях, отчаянно всхлипывая и кусая себе руки.

—Господи Иисусе! — рыдал Клод. — Господи Иисусе…

Эгри стоял в окружении дико вопящих и отплясывающих сторонников, которые потрясали в воздухе металлическими и деревянными палками. Клейн с трудом сглотнул подступивший к горлу отвратительный комок. Внутри все будто залило желчью. А ведь он мог пристрелить Эгри, но не пристрелил…

И теперь ему предстоит с этим жить.

Клейн заставил себя успокоиться.

—Господи Иисусе! — причитал Клод.

Клейн сильным рывком поднял его на ноги и закричал ему прямо в лицо:

—Нам надо подумать о себе!

Ненависть к самому себе снедала его.

Он должен успокоиться…

—О себе!..

—Господи Иисусе…

Сосредоточившись, Клейн наклонился и, обняв Клода за талию, потащил его к воротам блока „D“.