С установкой картин хлопот было много. Их располагали так и эдак, вновь переносили тяжелые мольберты, чтобы найти наиболее выгодные углы освещения, пока наконец главный живописец не убедился, что картины расставлены лучшим образом. Однако один из художников посетовал, что день недостаточно ярок. Слова эти прозвучали неожиданно и заставили задуматься: не внести ли свечи? Но главный живописец двора, внимательно оглядев полотна, возразил.
— Нет,— сказал он,— в таком освещении, несомненно, есть тайное очарование. Оно углубляет краски. Питербурх в этом отношении счастливый город.— И еще раз оглядел полотна.
Он был потрясен. Поистине можно было сказать, что антиквары императрицы, не жалея золота России, приобрели подлинные сокровища. Кабинет заливали неповторимые краски величественной и прекрасной эпохи Возрождения. Здесь было все: свет высвеченных солнцем древних римских камней, лазурь итальянского неба, пламенеющий пурпур хитонов, всплески солнца на волнах моря. В саму душу смотрели загадочные, живые глаза изображенных на полотнах людей.
Главный живописец неторопливо перекрестился и низко склонил седую голову перед работами давно ушедших из мира мастеров.
Императрица вышла осмотреть приобретенное собрание в окружении наиболее приближенных людей двора. Она проходила вдоль выставленных шедевров, подолгу останавливаясь у каждого полотна. Зная, что в таких случаях императрица не терпит выражений восторга, сопровождавшие Екатерину безмолвствовали.
Но вдруг императрица, обратившись к стоявшему рядом с ней высокому придворному лицу, спросила:
— Каково? — и подняла вопросительно брови.
Старый придворный вскинул подбородок и, напрягаясь, впился глазами в полотно.
Прошла минута, другая.
Брови императрицы сломались у висков.
— Ваше величество,— пролепетал придворный,— я не осмеливаюсь. Но мне кажется...
Придворный сложил губы в неопределенную гримасу. Стоявшие вокруг императрицы дамы и кавалеры замерли. И тогда секретарь Безбородко внятно и отчетливо сказал:
— Не следует затруднять себя, ваша светлость. Этот шедевр восхваляло столько людей, что он ныне не нуждается ни в чьих похвалах.
— Да, да,— обрадованно закивал старый придворный,— ваша правда.
Шаркнул слабой ножкой в великолепном башмаке с крупным бриллиантом на пряжке. Он был щеголем, располагая к тому немалыми возможностями, так как владел добрыми сорока тысячами крепостных душ.
Свита с облегчением, радостно заулыбалась, а одна из дам сделала некое движение в сторону Безбородко, присев в благодарном книгсене.
Императрица, не сказав и слова, проследовала дальше. Но все же после осмотра, в дверях, она приостановилась и заметила для своего секретаря:
— Люди бывают немы потому, что глухи, но бывают и глухи потому, что немы,— и улыбнулась.
На следующий день Екатерина распорядилась о весьма приятном для Безбородко поощрении. Оттого-то секретарь императрицы встретил президента Коммерц- коллегии необычайно радушно.
Почувствовав счастливое настроение Безбородко, граф Воронцов без долгих проволочек и пустых предисловий начал разговор с дела, которое и привело его к секретарю императрицы. В высоких сферах удачлив тот, кто умеет использовать счастливую минуту.
Удобно усадив графа в мягкое и покойное кресло, секретарь императрицы расположился напротив и со вниманием оборотил к гостю лицо. «Да,— подумал он при этом,— хороший, однако, день, хороший...»
Воронцова секретарь императрицы привечал всегда, и его визит именно сегодня был особенно ему приятен. Безбородко выказал предельную заинтересованность.
— Я полагаю,— с любезной улыбкой сказал граф,— что в нашем разговоре прежде всего следует обратиться к наследию великого императора Петра Первого.
Безбородко с пониманием взглянул на Воронцова. И тот и другой знали, что императрица, прежде чем принять решение, осведомлялась: нет ли по этому вопросу высказываний или документов Петровых. И то, что на стол, прежде чем начать игру при дворе, будет положена карта петровская, заранее обещало выигрыш.
— Я слушаю,— сказал Безбородко,— я все время внимательно слушаю.— Он поправил кружевной манжет и выпрямился в кресле.
— Мой любезный помощник, небезызвестный Федор Федорович Рябов,— вновь начал граф,— снабдил меня петровским указом.— Воронцов поднял взгляд на Безбородко: — Я позволю зачитать некоторые выдержки из него.
— Да, да, конечно, граф.
Воронцов, развернув хрустнувшие в пальцах листочки, сказал:
— Вот что было начертано великою рукой.— И после некоторой паузы прочел: — «Торговые или купеческие компании превеликою бывают пользою, как для самой коммерции, так и для тех государств, где оные учреждены на прочном основании и с добрым рассмотрением».
И вероятно, дабы подчеркнуть и выделить последующие слова, президент Коммерц-коллегии вновь сделал короткую паузу.
— Далее,— сказал он,— великий император писал...— Воронцов обратился к сжимаемым в пальцах листкам: — «Сеи компании содержат крепости, войска... и тем умножают силу, славу, знатность отечества, следовательно и великие уже оному оказывают услуги. Всемерно надобно, чтоб получаемые ими прибыли разливались на всю нацию, когда оная вспомоществует им знатными денежными суммами. Наконец дальность путешествий, превеликие труды и опасности и большие еще иждивения сделали компании необходимыми».
Воронцов сложил листки.
Малороссийские глаза Безбородко были задумчивы. Но постепенно дымка рассеялась, и он сказал:
— Любезный Александр Романович, хочу заметить, что денежное воспомоществование столь доблестно осваивающей новые земли в Восточном океане Северо-Восточной компании оказано.— Он замолчал.
— Это так,— тут же возразил Воронцов,— но воспомоществование это ничтожно. Что же касаемо помощи воинскими людьми и людьми, знающими ремесла, в этом ей вовсе отказано.
Президент Коммерц-коллегии доверительно приблизил лицо к личному секретарю императрицы:
— При дворе ходят слухи о готовящейся экспедиции в Японию.
При этих словах Александр Романович не только не позволил себе улыбнуться, но, напротив, плотнее сжал губы, так как прекрасно понимал, что всеведущий царедворец Безбородко, без сомнения, знает, кто вдохновитель возникших при дворе разговоров.
— Я надеюсь, вы разделите точку зрения, насколько важным стало бы, чтобы слухи эти вылились в официальное решение правительства о необходимости такой экспедиции.
В великолепных апартаментах, которые занимал секретарь императрицы в Зимнем дворце, повисло молчание. Оба сидящие за столом знали, сколько сил следует положить и чем можно рисковать, только подвигая общее мнение к правительственному акту. Экая махина — Россия, и двинуть ее в ту или иную сторону стоило многого. В этом разе и голове можно было на плечах не удержаться. Примеров тому в истории было множество. Да еще и какие головы слетали.
Прежде чем ответить, секретарь императрицы прочистил горло. Но Воронцов, не дав ему сказать, продолжил:
— Як тому напомнил об указе Петровом, что, ежели мы достигнем успеха в организации экспедиции в Японию, было бы прямым долгом нашим в состав ее включить и людей Северо-Восточной компании. Рядом с дипломатом пойдет купец, и то послужит добру и делу укрепления российской коммерции, и пользу принесет Северо-Восточной компании, лишенной, вопреки советам мудрого Петра, помощи воинским и работным народом.
Вот теперь было сказано почти все, о чем хотел поставить в известность секретаря императрицы президент Коммерц-коллегии. Осталось за разговором лишь то, что помощник президента уже сообщил иркутскому губернатору, генералу Пилю, мнение о необходимости использовать Северо-Восточную компанию в предполагаемой экспедиции. А тот в свою очередь имел разговор об этом предмете с Голиковым — основным ее пайщиком.
Сидящие друг против друга в креслах два человека были совершенно противоположны по характеру.
Воронцов — дипломат, умел проследить острым умом течение государских дел значительно дальше других и разгадать, сообразуя с пользой или вредом для России, последствия сегодня совершенного шага в годах. Но мысли Воронцова всегда были холодны и чувства никогда не стояли на пути между его «я» и истиной, которую он отстаивал.
