Но слава Эрефен вызывали в нём тревогу. Нечто усиливало аномалию.

— Брат-сержант, — доложил Катигерн. — они поют.

Даррас прислушался, выделяя сквозь рёв ящеров голоса колонистов. Легионер был прав. И эти крики становились громче с каждым мгновением… прославления? Рассудок Дарраса отказывался признать связь между пролитием крови и аномалией, но его инстинкты говорили об обратном.

Вариантов не осталось. Все колонисты умрут, как намеревались, от клыков, когтей или болтов. Никакой иной результат не был возможен. Он вновь чувствовал едкий, ставший слишком знакомым привкус поражения…

— Не стрелять, — приказал Даррас, и от ярости каждое слово, каждый звук прозвучал как проклятие. — Мы должны беречь боеприпасы. Худшее на подходе.

Так и было. С каждым ударом сердца худшее приближалось. Землю переполнило неистовство смерти. Количество ящеров стало нелогично огромным. Зверей здесь было уже больше чем людей, и они всё прибывали, мчались по измученной земле. Даррас начинал видеть в ящерах части огромного механизма, хитроумных часов, которые после завода беспрестанно совершали обороты, пока, наконец, не оказывались готовы исполнить свою великую задачу.

Он знал, что скоро произойдёт последний поворот ключа.

Каншелл приобрёл туннельное зрение. Лишь так серв мог остаться вменяемым достаточно долго, чтобы сделать то, что был должен. Его окружали воющие чудовища. Ряды давинитов были прорваны. Наступление по склону превратился в беспорядочную схватку. Больше никакой стратегии. Ни один культист не смог бы больше добраться до ворот базы, но быть может, подумал Каншелл, они и не собирались? Стена была лишь в сотне метров от него. Хищники рычали повсюду. Задача культистов была выполнена. Туннельное зрение. Если Каншелл позволит себе осознать всю эту плотоядную бурю, то страх вновь поглотит его, и останется только сжаться в комок и умереть. Поэтому Йерун бежал за Танаурой и смотрел на Ске Врис. Он смотрел на вздымающиеся повсюду огромные ноги, как лес в бурю, видел в них лишь преграды, которые нужно оббежать. Кровь, падавшая на лицо от жертв, поднятых и разорванных над головой, была лишь дождём, тёплым и солоноватым. Если его заберёт смерть, то он этого не узнает. Танаура — вера, Ске Врис — долг, а ничто другое не важно.

В погоне он пробегал под огромными тушами, заслоняющими полуденный свет. Ярость и голод всё нарастали, хищники бросались друг на друга теперь, когда кончилось человеческое мясо. Земля стала грязной кровавой трясиной. Каншелл поскользнулся и рухнул, поскользнулся вновь, пытаясь подняться. Трёхпалая лапа длиной почти с него опустилась в сантиметрах от лица серва. Йерун перекатился, кашляя и задыхаясь, затем вскочил и побежал вновь. У него всё ещё была лазерная винтовка. Он мог видеть Танауру. И он мог видеть Ске Врис.

Они настигали её.

Каншелл вновь начал стрелять. Энергоячейка почти истощилась, но её хватило бы ещё на десяток зарядов.

— Стой! — закричала Танаура. Слишком поздно.

Каншелл не мог целиться на бегу, поэтому выстрелы ушли в молоко. Но промахнуться он тоже не мог, и попал в зверя впереди. Ран оказалось достаточно, чтобы он пошатнулся, на мгновение потерял равновесие и тут же был повален двумя другими. Замелькали хвосты. Один, оканчивающийся костяным шаром размером с силовой кулак, по касательной ударил Танауру и сбил с ног. Каншелл отшатнулся назад, и хвостовая палица промелькнула мимо его груди. Удар мог бы переломать все рёбра, вбить их внутрь. Оглушённая Танаура пыталась подняться. Каншелл помедлил, желая помочь ей.

— Иди! — зашипела Танаура. Ске Врис всё больше удалялась от них.

Каншелл бросился бежать сквозь мясорубку. Ске Врис двигалась, словно танцуя, с ритуальным изяществом уклоняясь от чудовищ. Постепенно нагоняющий её Йерун осознал, что она именно танцевала. В каждом движении была цель. Она словно выводила слова, которые не смог бы произнести ни один язык, но услышала бы любая душа. А затем внезапно он оказался на чистом месте, в оке посреди бури ящеров. Ске Врис остановилась и посмотрела на Каншелла. Залитая с ног до головы кровью своих сородичей, лишь дикарка улыбалась ещё шире. Она протянула ему руку.

— Йерун, присоединяйся к поклонению. Ты видел единственную настоящую Истину. Вознеси хвалу Хаосу.

Каншелл не ответил. Вместо этого он вскинул винтовку. Но прежде, чем серв выстрелил, Ске Врис взмахнула посохом, и из его острого изукрашенного навершия вырвался луч. Это была тёмная энергия, глубокий, гниющий пурпур боли. Она выбила оружие из рук Каншелла и повалила его на спину, с плавным потрескиванием растеклась по рукам. И на мгновение руки забыли, чем они были. Они захотели измениться, стать страннее… Затем энергия рассеялась. Над ним стояла Ске Врис. Вокруг бушевала война ящеров. Повсюду текла кровь.

— Ты убеждён? — спросила давинитка? — Ты можешь видеть?

Каншелл пытался встать, но его руки и ноги были слишком слабы. Земля словно вцепилась в него. Он видел мгновение своей смерти, и смерти всего рассудка, всей надежды на Пифосе. Но он не видел ничего, чему стоило поклоняться. Он плюнул кровавой слюной.

— Жаль, — Ске Врис пожала плечами. — Но неважно. Для своей цели ты подошёл.

Давинитка подняла посох, но в это мгновение её плечо рассек лазерный луч. Ске Врис закрутило. Она застонала, спотыкаясь. Рука, продолжавшая сжимать посох в кулаке, рухнула на землю. Культя дымилась. Кровь текла по её боку, но Ске Врис не падала, а пятилась назад на неуклюжих ногах.

В око вошла Танаура. Она была ободрана когтями — три огромных диагональных борозды тянулись от шеи к левому боку, но она словно не замечала ран. Её лицо сверкало от праведной ярости верующего, встретившего еретика.

Ске Врис шаталась, но продолжала улыбаться.

— Да, — выдохнула она. — Дааа, ты понимаешь. Ты оценишь…

Она остановилась. Мир остановился. Война ящеров замерла, словно на краю великого обрыва. Ске Врис посмотрела на свою кровь, падающую на землю.

— Возможно ли это? — прошептала она с благоговением. — Неужели я столь благословенна? — жрица рухнула на колени и поглядела на Танауру. — Да, — блаженно произнесла она. — Приношение даров завершено. Настало время единения.

Раздался звучный грохот, словно планета была наковальней, ударенной молотом. Затем донеслись новые удары, меньшие, но ещё более зловещие потому, что они не остановились, и приближались.

Мир погрузился во тьму.

Аттик не слышал звуков битвы, пока Железные Руки не добрались до цели, но дело рук врага он заметил задолго до этого. Пока рота всё глубже спускалась по спиральной рампе, капитан смотрел на строение ксеносов в новом свете, воспринимал его не просто как новый участок структуры. Этот объект уничтожил корабль Дуруна, и Гальба оказался прав — руины были машиной, которая атаковала лоялистов.

Шахта напоминала оружие куда отчетливее, чем остальные фрагменты развалин. Аттику казалось, что он спускается по огромному нарезному стволу — рампа служила составляющей установки, точно так же, как и руны. Кроме того, они были частью источника энергии, капитан принял это, как очевидный факт, осознав эффект от надписей. Даже когда Дурун закрывал человеческий глаз и смотрел на мир исключительно через фильтры имплантата, руны всё так же извивались на краю поля зрения, всё так же шептали неслышимые мерзости. Теперь легионер мог воспринимать их, улавливать смысл через клубящийся туман кошмарных образов перед своим мысленным взором.

Сейчас Аттик начинал понимать, с чем столкнулся Гальба, но все ещё отвергал идею о том, что с врагом на Пифосе невозможно справиться путем тактически грамотного применения военной силы. Всё, что использует оружие, может быть уничтожено им же. Если руны — источник энергии, то Дурун сотрет их со стен. Но капитан сознавал, что здесь действуют и силы иного рода — одну из них использовала Ридия Эрефрен, возможно, действуя более агрессивно, чем могла себе позволить.