Нет, в это утро Мазай недаром Арише подарил своего глухаря, при этом подарке он расположился было о многом сказать и нарочно уселся на лесенке, чтобы в трудных местах разговора улитка не убралась бы в свою ракушку. Но почему-то в этот раз язык перестал повиноваться Мазаю, и молчание стало неловким. Тогда Ариша, чтобы рассеять неловкость, указала на глухаря и сказала:

– Нынче на рассвете из леса слышалось, будто там бабы лешихи белье полоскали и вальками хлопали, это не они так?

– Они. – охотно ответил Мазай, – глухари, а только не лешихи: в лесах лешего нет.

– Будет тебе, как же так нет, как же так без хозяина?

– Очень просто, – ответил Мазай, – всю жизнь в лесах ходил и ни разу никакой рожи не видел. А ты ходила тоже в лесах, встречалась ли тебе-то там рожа?

– Я в лесу с молитвой хожу и крестом.

– Не всегда же молитва, не всегда крест, забудешь пошептать, а он и покажется. Гляди-ка, гляди, что там делается!

И указал Арише на белых чаек.

Среди воды открытой, и льда, и трухлявой ледяной намерзи струились светлые быстрики, и вот на одной розовой в лучах солнца льдинке сидела белая чайка и быстро мчалась на ней.

– Зачем ей это нужно? – сказала Ариша.

– Катается, – ответил Мазай.

И рассказал, что у рыбаков есть примета: когда чайки так на льдинках поедут, весна пойдет без остановки.

А в иных местах дикие утки, направляясь к темнеющей копеечке земли, плыли по намерзи очень легко, но за собой оставляли по мертвой намерзи канальчики голубой воды. Такая тонкая была намерзь, что водяные крысы, чтобы не проваливаться, к той же копеечке земли плыли по утиным канальчикам, и только мышки и полевки прямо по намерзи перебегали к твердой земле.

Еще показал Мазай Арише на одно дерево с вороньим гнездом, рассказал ей, что вчера еще это дерево было целое дерево, а вот теперь всего осталась от него половинка, и если так пойдет дальше, то плохо будет вороне.

– Зальет?

– Залило бы, конечно, – ответил Мазай, – да не дадут ребятишки, вот поедут на ботинках и, когда рукой можно будет дотянуться, станут везде поджигать вороньи гнезда.

И заставил Аришу глядеть на воронье гнездо, чтобы она увидела ворону. Долго не могла Ариша понять, но вдруг увидела с одной стороны гнезда хвост, а с другой нос – и очень обрадовалась.

После вороны Мазай показал Арише на забор возле Веж: вчера еще вода была по нижний перехват на плетне, а теперь торчат только одни колышки, и вся деревня теперь окружена водой со всех сторон и люди в ней, как в садке.

– Попались, – говорит Мазай, – попались, голубчики!

И так, показав Арише все замечательное на разливе, только-только решился было начать разговор о самом главном, как вдруг у самого берега очень взволновалась вода. Тогда Мазай вместо нужного и необходимого сказал:

– Это щука мечет икру.

В это время Ариша пли устала глядеть, или по привычке что-нибудь делать, не умея сидеть сложа руки, сказала Мазаю:

– Да ты что, долго ли будешь держать меня?

Тогда Мазай встал с лесенки. Улитка вползла в свой домик и скрылась.

Но без этого, чтобы не скрывалась улитка, не убегала коза, не улетала бы птичка, никогда и нигде не бывает романа.

Этот день вышел таким, какого целый год дожидаются живые существа, и день этот всегда можно узнать по силе жизни в себе самом: в этот день не устаешь следить за переменами и своими глазами всюду видишь начало романов и необычайных общественных дел. Кинув взгляд на муравейник, расположенный вокруг окольцованной ели, мы увидели на светлом кольце какое-то темное пятно и, вынув бинокли, стали разглядывать. Тогда оказалось, что муравьям зачем-то понадобилось пробиться через покрытую смолой древесину вверх. Нужно долго наблюдать, чтобы понять муравьиное дело: много раз я наблюдал в лесах, что муравьи постоянно бегают по дереву, к которому прислонен муравейник, и не обращал на это особенного внимания: велика ли штука муравей, чтобы разбираться настойчиво, куда и зачем он бежит или лезет по дереву. Но теперь вот оказалось, что не отдельным муравьям зачем-то, а всем муравьям необходима была эта свободная дорога вверх по стволу из нижнего этажа дерева, быть может, в самые высокие. Препятствие для движения вверх отдельных муравьев поставило на ноги весь муравейник, и в сегодняшний день для устранения препятствия была объявлена всеобщая мобилизация. Весь муравейник вылез наверх, и все государство в полном составе тяжелым черным шевелящимся пластом собралось возле осмоленного кольца. Муравьиные разведчики еще раньше того пытались за свой страх пробиться наверх и по одному застревали в смоле. Но каждый следующий разведчик пользовался трупом предыдущего, чтобы продвинуться вперед на длину своего товарища и, в свою очередь, сделаться мостом для следующего разведчика. Но теплая ночь и горячие полдневные лучи, по-видимому, поставили перед муравейником необходимость более быстрых темпов строительства моста через широкое кольцо смолы. Широким развернутым строем повели муравьи наступление, и до того быстро, до того успешно, что мы даже снизу, от нашего дома, заметили перемену в привычном белом кольцо: это передние муравьи без колебания, самоотверженно бросаясь в смолу, бетонировали собой путь для последующих, и те, достигнув смолы, в свою очередь, устилали путь для других.

Все рыбаки сегодня с вентелями, мережами и сежами на ботинках, осторожно проходя между льдинами, перебрались против нас за речку Касть и многие пришли к нам на то место, где был изловлен сом огромных размеров. Тут, в этой маленькой речке, сохранился еще лед с теми ильялами, которые были вырублены еще в тот раз. Рыжему захотелось испробовать, насколько еще крепок лед, и он ударил пешней возле края ильяла. Лед был так слаб, что кусок его сразу от одного прикосновения пешни отвалился, и пешня, рассчитанная на сопротивление, вырвалась из рук и скользнула в ильяло. И видно было сквозь воду белую деревянную ручку пешни, но как взять? Ступить на лед, он обломится, и в речке воды больше, чем на рост человека, и вода ледяная. А тоже и как же быть рыбаку без пешни, и такой пешни, как у Рыжего, другой не найдешь. Рыжий готов был заплакать, и каждый заплачет, у кого случится такая превосходная пешня и он ее упустит под лед.

– Дашь на литр, – сказал Мелкодырчатый, – я достану.

– Ты спекулянт.

– А ты коммунист, ну, так сиди без пешни.

Подумал, подумал Рыжий, в затылке почесал и ответил:

– Давай!

Согласились, Рыжий принес литр, Мелкодырчатый принес острогу. Привычным глазом прицелился, ударил зубцами остроги в деревянную ручку пешни и осторожно вытянул вверх через ильяло.

Тут как раз подошел Мазай и, узнав, в чем дело, сказал:

– Хорош окунь!

И положил себе в карман обе поллитровки. Мелкодырчатый успел только глаза вытаращить.

– Чего ты, окунь, глаза таращишь, на всякого окуня есть щука, а вино казенное.

И велел рыбакам всем идти за собой к нашему домику При содействии Ариши, уделившей обществу часть жареного глухаря, праздник спасения пешни очень удался. И пока все было готово, муравьи собственными трупами зачернили все смолистое кольцо и по этому бетону свободно побежали наверх по своим делам, одной полосой вверх, другой полосой вниз, туда и сюда, и закипела работа по мосту из товарищей, как по коре.

Указав рыбакам на работу муравьев, Мазай с особенным выражением сказал Мелкодырчатому:

– Вот учись!

И Мелкодырчатый с гнусной улыбкой ответил Мазаю:

– Согласен, только ты ложись нижним муравьем, а я по тебе побегу.

– Это мы знаем, – ответил Мазай, – и за твою худобу тебя и наказываем.

По разным нашим охотничьим признакам мы догадались, что сегодня на воде будет первая прекрасная вечерняя заря, и стали готовиться к утиной охоте. Все в деревне, кто только был охотником, надели хомутики на ножки своих подсадных уток и, привязав к хомутикам длинные веревочки с гирькой или камешком, пустили их на воду, стали замачивать своих охотничьих уток. Даже самый старый охотник Мироныч не выдержал и тоже вышел на костылях на все поглядеть и самому своих уток замочить и ботник подготовить. Ревматизмы совсем извели старика, но еще хуже того для охоты куриная слепота, – вот уже это настоящее бедствие: как только сгущается вечером сумрак, Мироныч становится совершенно слепым, и тут ему очень трудно бывает, до того трудно, что и замерзнуть и утонуть очень легко. И сколько раз об этом ему все говорили, предупреждали: