Другой охотник еще что-то сказал, третий еще, заспорили. А Кирсан все сидел и молча улыбался.
– Ну, скажи, Кирсан Николаевич, – обратились мы наконец к самому хозяину, – расскажи, как же ты поступил?
– Я поступил просто, – ответил Кирсан. – Когда петух взял клюквину в рот, стало ему после березовых почек очень кисло; он от кислого зажмурился, и тут я в него из ружья.
Смеялись мы, но другой егерь, Камолов, сказал:
– На этот раз у тебя сорвалось, Кирсан Николаевич, не сумел ты соврать. Это сказка есть о трех зайцах, что охотник им клюквы дал, они зажмурились, и он их связал, без ружья обошелся. А ты с ружьем – эка невидаль!
Выскочка
Наша охотничья собака, лайка, приехала к нам с берегов Бии, и в честь этой сибирской реки так и назвали мы ее Бией. Но скоро эта Бия почему-то у нас превратилась в Бьюшку, Быошку все стали звать Вьюшкой. Мы с ней мало охотились, но она прекрасно служила у нас сторожем при машине. Уйдешь на охоту – и будь уверен: Вьюшка не пустит в машину врага.
Раз было, пришли мы с охоты, стали разводить машину, а Вьюшку пустили погулять. Веселая собачка эта Вьюшка, всем нравится: ушки – как рожки, хвостик колечком, зубки беленькие, как чеснок. Достались ей от обеда две косточки. Получая подарок, Вьюшка развернула колечко своего хвоста и опустила его вниз поленом. Это у нее означало тревогу и начало бдительности, необходимой для защиты, – известно, что в природе на кости есть много охотников. С опущенным хвостом Вьюшка вышла на траву-мураву и занялась одной косточкой, другую же положила рядом с собой.
Тогда откуда ни возьмись сороки – скок-скок – и к самому носу собаки. Когда же Вьюшка повернула голову к одной, – хвать! – другая сорока с другой стороны – хвать! – и унесла косточку.
Дело было поздней осенью, и сороки вывода этого лета были совсем взрослые. Держались они тут всем выводком, в семь штук, и от своих родителей постигли все тайны воровства. Очень быстро они оклевали украденную косточку и, не долго думая, собрались отнять у собаки вторую.
Говорят, что в семье не без урода, то же оказалось и в сорочьей семье. Из семи сорок одна вышла не то чтобы совсем глупенькая, а как-то с заскоком и с пыльцой в голове. Вот сейчас то же было: все шесть сорок повели правильное наступление, большим полукругом, поглядывая друг на друга, и только одна Выскочка поскакала дуром.
– Тра-та-та-та-та! – застрекотали все сороки. Это у них значило:
– Скачи назад, скачи, как надо, как всему сорочьему обществу надо.
– Тра-ля-ля-ля-ля! – ответила Выскочка.
Это у нее значило:
– Скачите, как надо, а я – как мне самой хочется. Так за свой страх и риск Выскочка подскакала к самой Вьюшке в том расчете, что Вьюшка, глупая, бросится на нее, выбросит кость, она же изловчится и кость унесет.
Вьюшка, однако, замысел Выскочки хорошо поняла и не только не бросилась на нее, но, заметив Выскочку косым глазом, освободила кость и поглядела в противоположную сторону, где правильным полукругом, как бы нехотя – скок! и подумают, – наступали шесть умных сорок.
Вот это мгновение, когда Вьюшка отвернула голову, Выскочка улучила для своего нападения. Она схватила кость и даже успела повернуться в другую сторону, успела ударить по земле крыльями, поднять пыль из-под травы-муравы. И только бы еще одно мгновение, чтобы подняться на воздух, только бы одно мгновеньишко! Вот только-только бы подняться сороке, как Вьюшка схватила ее за хвост – и кость выпала…
Выскочка вырвалась, но весь радужный длинный сорочий хвост остался у Вьюшки в зубах и торчал из пасти ее длинным острым кинжалом.
Видел ли кто-нибудь сороку без хвоста? Трудно даже вообразить, во что превращается эта блестящая, пестрая и проворная воровка яиц, если ей оборвать хвост. Бывает, деревенские озорные мальчишки поймают слепня, воткнут ему в зад длинную соломинку и пустят эту крупную сильную муху лететь с таким длинным хвостом, – гадость ужасная! Ну, так вот, это – муха с хвостом, а тут – сорока без хвоста: кто удивился мухе с хвостом, еще больше удивится сороке без хвоста. Ничего сорочьего не остается тогда в этой птице, и ни за что в ней не узнаешь не только сороку, а и какую-нибудь птицу: это просто шарик пестрый с головкой.
Бесхвостая Выскочка села на ближайшее дерево, все другие шесть сорок прилетели к ней. И было видно по всему сорочьему стрекотанью, по всей суете, что нет в сорочьем быту большего сраму, как лишиться сороке хвоста.
Ястреб и жаворонок
Пришли к нам два огромных охотника с добрыми лицами, похожие на двух медведей: один побольше, другой поменьше, один повыше, другой покороче.
– Не жалко вам охотиться? – спросила моя жена.
– Когда как, – ответил охотник повыше.
– Бывает и жалко, – сказал кто потолще.
– Бывает! – подтвердил высокий. – Бывает, даже весь сморщишься, чтобы только слезы не закапали.
Мы оба с женой улыбнулись, представляя себе, как сморщились от жалости эти медведи.
– Расскажите, – попросила жена, – случай, когда вы поморщились.
– Расскажу, – ответил толстый медведь.
– Ты, наверно, о жаворонке? – спросил высокий.
– И о ястребе, – ответил толстый.
– Хорошо, начинай, а если соврешь, я стану тебя поправлять.
– Нечего поправлять. Я расскажу все по правде, как это было.
Это было в конце лета, в начале августа. Мы подходили полем к лесу, где водятся рябчики. Впереди, в травке, показываясь на лысых местах, бежал от нас жаворонок.
«Миша, – говорю я. – Короткий показал на высокого. – Миша, – говорю я, – ты понимаешь, почему жаворонок столько времени бежит от нас и не улетает?»
«Понимаю, – отвечает, – где-нибудь ястреб на него метится».
«А но думаешь, что у него где-нибудь запоздалое гнездышко и он нас отводит?»
И только я это сказал, вдруг, откуда ни возьмись, ястреб. Жаворонок вмиг стал на крыло, и тут бы ему и гроб, но, к счастью для него, рядом был лес, и он в лес, и ястреб за ним в лес… Но где тут ястребу вертеться между тесными деревьями! Они исчезли в лесу, и мы занялись рябчиками.
Сделали мы в лесу кружок, ни один рябчик нам не отозвался. Итак, мы пришли опять на то место, где вошли в лес.
«Миша, – говорю я, – мне что-то есть захотелось, давай закусим и пойдем на другое место – в Антонову Сечу».
«Хорошо, – отвечает он. – Стели газету».
Вынул я из сумки газету, расстелил на чистом местечке, на просеке, скатертью, нарезал хлеба, колбаски, и еще тут было кое-что… Пока я этим занимался, Миша от нечего делать свистел в манок рябчикам.
«Слышишь? – вдруг прошептал он. – Слышишь?»
Я слышу так явственно, – рябчик нам в лесу отзывается. Бросил я скатерть-самобранку, схватился за ружье, жду.
«Летит!» – шепнул Миша.
А это бывает далеко слышно, когда рябчик на манок порхает с дерева на дерево, и все ближе, ближе.
И вдруг наш рябчик отозвался внизу.
«Бежит!» – шепнул Миша.
Я только ружье перевел вниз на траву, чтобы встретить его, как вдруг он где-то пырх! Дальше, дальше – и улетел. А из травы выбегает к нам жаворонок.
Мы оторопели, глазам не верим: как это может быть, чтобы полевая птица жаворонок стал бы бегать по лесу?
«Да ведь это же наш! – сказал Миша. – Тот самый, что жался к нам в поле от ястреба».
И только он это прошептал, вдруг вслед за жаворонком из травы, тоже пешком, выходит ястреб.
Тут сразу стало понятно: и чего рябчик испугался, и как в лес попал жаворонок.
Но мы и глазом мигнуть не успели, а не то что ружье вскинуть и убить, ястреб взмыл и исчез. А жаворонок – тоже вмиг на крыло и со всего маху – бац! – к нам на газету. Сидит и головкой набочок: глянет вверх, нет ли ястреба, и сейчас же вслед за этил на другой бочок скривит голову и глазком своим маленьким – то на меня, то на Мишу.
Мы сидим ни живы ни мертвы, боимся шевельнуться, боимся спугнуть. И как подумал я тогда, что это он к нам, людям, под защиту прибежал, так, чувствую, что-то кислое подкатывается к глазам. Ну и жалко, конечно, жалко. А вы еще спрашиваете, не жалко ли нам охотиться? Конечно, жалко бывает.
