И сегодня первоочередной задачей для патриотов должна быть даже не столько защита от «мусульманского терроризма» (хотя и от него тоже), сколько от процессов глобализации, ибо это во стократ страшнее и опаснее. От продвижения НАТО на Восток, от крестового похода Запада на нашу культуру.

Или другой аспект — как, например, патриотизм может сочетаться с проталкиванием закона о продаже земли? Ведь совершенно очевидно, что стоит его принять, и земля уже не будет принадлежать нашему Отечеству. Она будет принадлежать различным частным иностранным компаниям. И где-нибудь на святом острове Валаам поставят табличку: «Частная собственность. Туземным жителям вход воспрещен». Таким образом, закон о частной собственности на землю по существу сводится к продаже России на совершенно легальной основе. И казенный патриотизм сводится к тому, что Родину продавать можно, но не так чтобы уж совсем по дешевке, а при этом еще и поторговаться.

«Совершенно очевидно, что Европа и Америка смотрят на нас как на легкую добычу. Ясно, что истинный патриотизм диктует и другой очевидный вывод — надо идти на определенный разрыв с западными странами, более того, даже на определенную изоляцию от этих стран. Ибо Америка во сто крат опаснее Чечни. Потому что патриотизм сегодня должен требовать, в первую очередь, возвращения суверенитета: государственного, экономического и, прежде всего — духовного».

— Однако то, о чем вы сейчас говорите, — вмешивается корреспондент, — казалось бы, в первую очередь должно быть понятно и созвучно чаяниям интеллигенции, наиболее образованной и мыслящей части общества. Но ведь, обратите внимание, именно интеллигенция ополчилась против Фроянова. Как же это объяснить?

— Этот вопрос, — отвечает ему Н. К. Симаков, — по существу можно сформулировать так — а что это такое вообще — российская интеллигенция?

Либералы и западники привыкли отвечать: «соль земли, совесть нации, нравственный камертон» и т. д. Однако здесь не все так просто.

Многие называют отцом русской интеллигенции Петра I, который первым решил разорвать с прошлым, с «этой Московией», и начать новую историю с нуля. Он насильственно европеизировал Россию, но одновременно и создавал великую Российскую империю, привил идеалы служения государству и Отечеству. Интеллигенция в то время шла все-таки вместе с царем и воплощала его замыслы.

Но вот что происходит с интеллигенцией дальше. Русский историк Ключевский писал: «Что такое русский интеллигент в эпоху Екатерины II? Вольтерьянец и масон». Тогда же в интеллигентской среде вместе с вольтерьянством появляется отношение к своему народу как к темной массе, которую следует европеизировать. Причем европейские идеи интеллигенты той поры брали на Западе как абсолютные истины, как религию. Истину интеллигенты принялись искать не в вере, а в Париже. Начался период западничества, или, как говорил Лев Тихомиров, «умственное иго Европы». Интеллигенция стала как бы культурным колонизатором в своей собственной стране. Отчасти при этом продолжая дело Петра I (европеизация), но от петровских идей государственности, империи русская интеллигенция в конце XVIII века уже отреклась.

А на Сенатской площади дворянская интеллигенция вообще объявила войну русскому государству. С этого начался так называемый «освободительный период русской интеллигенции». В XIX веке она сложилась как орден, напоминающий орден иезуитов или меченосцев, у которых было главное дело — любой ценой свергнуть «византийское самодержавие» и православие — «эту казенную веру». Вот тогда появились Нечаев и ему подобные. В это же время наблюдается значительный прилив в интеллигентскую среду инородцев. С их приходом в интеллигентской среде пропадает вообще всякая сентиментальность по отношению к России. Как писал в то время о них Достоевский: «Сто тысяч голов ради победы».

И все же нельзя не признать, что даже и в этот период еще сохранялось что-то неотразимо обаятельное в фигуре русского нигилиста XIX века. Интеллигенция была крещена в новую веру и кровью исповедовала ее: народовольцы и эсеры бестрепетно шли на смерть. Потому-то их и любили, потому-то и народ видел в них едва ли не святых мучеников».

Перейдя затем к XX веку, Н. К. Симаков справедливо отмечает, что здесь мы видим совершенно новый лик отечественной интеллигенции. Советская интеллигенция во многом напоминала тех «птенцов гнезда Петрова», которые созидали великую империю. Советская интеллигенция 40–50-х годов — это прежде всего служилый класс, который служил двум идеям — государственности и социальной справедливости. Это они создавали ракетный щит страны, ядерную бомбу, поднимали из руин города. Они хоть в лагерях, хоть за колючей проволокой готовы были работать на укрепление величия и мощи государства.

Но едва только начинается хрущевская оттепель, как старые идеи XIX века вновь овладевают умами и сердцами образованной части нашего общества. Хрущевская интеллигенция постепенно отходит от служения государству и становится силой, опасной для всех. Как скажет потом философ А. Зиновьев: «Стреляли в коммунизм, а попали в Россию». И с его, Н. К. Симакова, точки зрения, современная российская интеллигенция — это самая разрушительная сила за всю историю Российского государства. И падение Советского Союза — это дело ее рук. Именно советская интеллигенция тогда самозабвенно зачитывалась «Огоньком», рукоплескала новым кумирам и собиралась на многотысячные митинги.

У советской интеллигенции с 60–70-х годов выветрилась вера в социализм, и новое, что они восприняли, — это западная демократия, западная цивилизация, частная собственность, права человека — вот эрзац-религия современной интеллигенции. А Запад — их обетованная земля.

«И что самое страшное, — отмечает он, — либеральный российский интеллигент сейчас выступает правоверным последователем западных глобалистских идей. Он вновь — культурный колонизатор в своей собственной стране. И если в XIX веке «европеизация» — это были еще цветочки, то сейчас мы вкушаем горькие как полынь плоды «глобализации».

Причем современная интеллигенция — это целый клан, даже партия, и сознание ее носит коллективно-партийный характер. И каждый, кто провозглашает социалистические и уж тем более — православные ценности, для них ересиарх, против него тут же объявляется крестовый поход. Как, например, они говорили о митрополите Иоанне? Националист, шовинист, антисемит.

В чем обвиняли бульварные демократические газеты Фроянова? Да абсолютно в том же самом. Причем обратите внимание, как у них меняются враги. Сперва врагами номер один либеральные интеллигенты объявили коммунистов. В настоящее время таковыми для них стали патриоты. А завтра, я убежден, наступит черед Русской православной церкви. Если православие не подстроится под глобализм, оно будет объявлено ими красно-коричневой силой.

— Интеллигента привычно представлять себе человеком мягким и податливым. Откуда же берется такая изощренность и беспощадность, когда они всем скопом набрасываются на одного? — задает вопрос корреспондент.

— А чему вы удивляетесь? — отвечает Н. К. Симаков. — Интеллигенция всегда выступала партийно. Романы Достоевского «Бесы», «Преступление и наказание», «Братья Карамазовы» — она воспринимала как доносы царскому правительству. После выхода романа Достоевского «Братья Карамазовы» совершенно серьезно писалось, что это на самом деле политический донос на русское освободительное движение, и в частности на Каракозова, ни мало не смущаясь, что написан-то роман был за полгода до покушения.

А когда Гоголь опубликовал свои «Выбранные места из переписки с друзьями», то Белинский заявил ему: «Вы либо — сумасшедший, либо предатель». И интеллигентская среда просто отвернулась от Гоголя.

Та же участь постигла Лескова, после того как он написал свои антинигилистические романы «Некуда» и «На ножах» — перед ним закрылись двери всех литературных журналов.

Даже Пушкину либералы ставили в вину его монархические стихи. Лишь впоследствии они же сами создали миф о Пушкине как о революционере-вольтерьянце: на вопрос царя, где бы он был в день восстания декабристов, Пушкин якобы отвечает: «Государь, я был бы с ними». На самом же деле ответ звучал совершенно иначе: «Государь, я, возможно, был бы с ними, но Господь меня спас».