И все же военные тучи над Баку сгущались. Турецкие войска продвигались вперед. В городе началась паника. Один вопрос стоял перед жителями: что делать? Эвакуироваться? Бежать? Но куда?.. Ждать, пока в город ворвутся турки и начнут вырезать всех, кто не исповедует ислам? И тогда возникло, вылезло из нор и щелей подленькое, трусливое «пригласить на помощь англичан».

Английские войска находились недалеко, в Персии, и Баку с его несметными нефтяными богатствами подобно магниту притягивал алчные взоры любителей чужого добра. Вот он, созревший плод, протяни руку и сорви его, это так заманчиво и так просто, надо только создать видимость, что протянувшаяся за чужим добром рука — это рука дающая, а не грабящая…

Фиолетов вышел на улицу. Возле плаката, только что наклеенного на стену его дома, толпился народ.

«Стой! Прочитай, и я узнаю, трус ты или нет. К вам, мои братья по идее! К вам, мои братья по борьбе! Вам выпало на долю великое дело — бросить вызов буржуазии всего мира. Лучше в этой борьбе умереть, чем жить рабом. Так думаю я и мои товарищи. Я только смелым и храбрым шлю свой призыв к борьбе. Пусть только одни трусы прячутся дома и подло пользуются отдыхом, когда самые храбрые отдали все за Российскую Федеративную Республику. Храбрым — слава! Трусам — позор и проклятие.

Военный комиссар от Центрального правительства, бывший полковник Петров».

Фиолетов еще раз прочитал воззвание и, вместо того чтобы идти к себе на работу, направился в Совнарком. Он шел быстро, нигде больше не задерживаясь.

— Степан Георгиевич! У меня к вам просьба. На фронте воюет Корганов. В помощь ему вы выслали Микояна. Туда же выехал Мешади. Я считаю своим долгом…

Шаумян устало посмотрел на него.

— За минуту до вашего прихода мне позвонили из Балахан. Там кто-то поджег вышки.

…В этом аду из огня и дыма, где поминутно что-то взрывалось и трещало, копошились казавшиеся пигмеями люди. Они таскали носилками мокрую глину и сбрасывали ее в дыру, откуда било пламя. Работали пожарные и спасательные отряды, которых по тревоге поднял Фиолетов. Сам он сразу же схватил подвернувшуюся под руку лопату и лихорадочно набрасывал на носилки глину.

— Какая ж это сволочь подожгла? — спросил он сам себя.

…Домой он вернулся среди ночи, весь перепачканный нефтью, сажей и глиной. Ольга ахнула, увидев мужа.

— Небось пожар тушил в Балаханах?

Он устало кивнул головой.

— Согрей, пожалуйста, чаю.

Он жадно вынил несколько стаканов какого-то травяного настоя, заменявшего теперь чай.

— Послушай, Леля, тебе с дочкой надо срочно уехать из Баку.

— Ты хочешь, чтобы я оставила тебя одного в беде?

— Подумай о дочке… Если придут турки…

Ольга тяжело вздохнула.

— Неужели они придут?

— В Астрахань уехал Нариман, уезжает с маленьким сыном Надежда. С ней и поедешь, все веселей будет.

— А ты, Ванечка?

— Мне, Леля, нельзя. Да и не брошу я Баку в такое время.

— Вот Нариманов же уехал, тоже ведь комиссар.

— Он же больной, Леля. И его эвакуировали по решению БК.

— А ты здоровый, да?

Через день Колесникова и Ольга, обе с детьми, уехали на пароходе в Астрахань.

— Я вас позвал, Ванечка, по одному деликатному и невеселому делу, — сказал Шаумян, указывая рукой на стул.

— Слушаю вас, Степан Георгиевич.

— Видите ли, — на лице Шаумяна появилась болезненная улыбка, — надо срочно начать демонтировать керосинопроводную линию.

— Как демонтировать? — Фиолетову показалось, что он ослышался.

— Очень просто. Сделать так, чтобы немцы или турки — в случае, если они возьмут Баку, — не могли вывезти отсюда нефть. Нужно снять все оборудование и погрузить на пароход.

— Степан Георгиевич! Мы же столько сил потратили, чтобы наладить добычу, и теперь…

— Это — указание товарища Ленина, Ванечка, — твердо сказал Шаумян.

Фиолетов тяжело вздохнул.

— Хорошо, Степан Георгиевич. Я займусь демонтажем.

Чрезвычайное заседание Бакинского Совета было назначено на 25 июля. Фиолетов шел на него с тяжелым сердцем. Что там будет? И что с Ольгой, с дочкой? Нет никаких известий, ни обещанной телеграммы, ни письма… Турки подходят все ближе. А тут еще болит и кружится голова, — наверное, от дум, от недоедания, да мало ли причин, чтобы она болела. И самое главное — что сегодня решит Совет. Вопрос один: приглашать или не приглашать в Баку англичан?

…Зал был переполнен. Многих из тех, кого позвали на заседание, Фиолетов не знал и старался угадать, с каким настроением пришли члены фабрично-заводских, ротных, полковых и корабельных комитетов. На многих лицах он прочитал растерянность, сомнение, нерешительность. Но как раз за голоса этих людей развернется сегодня борьба, потому что допустить в Баку англичан или не допустить — это вопрос жизни и смерти.

Все ли понимают это? Вот прислонился к стене пожилой рабочий с землистого цвета лицом. Его жена, наверное, сегодня вернулась из очереди без хлеба. И рядом меньшевик из интеллигентов. Он держал рабочего за пуговицу на спецовке, и до Фиолетова донеслись слова: «..англичане нас накормят. Английская белая булка… Простите, вы давно ели белую булку?» — «Да пошел ты со своей булкой!» Обрывки другого разговора: «Спасти Баку можно, только столкнув лбами две враждующие империалистические силы — английскую и германскую!» — «А вы решили пригласить в Баку еще и немцев?»

«Нет, рабочих так просто не поймаешь на меньшевистскую удочку», — подумал Фиолетов.

Он посмотрел на спокойного, с блестящими глазами на бледном лице Джапаридзе, занявшего место председателя, на стоявшего на трибуне Шаумяна. Утром Фиолетов не успел побывать в Совнаркоме, торопился и забежал только в ВРК, чтобы узнать последние новости с фронта. В комитете был Абдула, он рассказал про паровозного машиниста Виноградова, который устроил крушение поезда с турецкими войсками и погиб сам. Зпает ли об этом Шаумян?

Шаумян вышел вперед и остановился у края сцены. Он не любил говорить с трибуны — в годы подполья трибун не было.

— Товарищи! (Пятьсот человек, до этого шумно переговаривавшихся между собой, мгновенно смолкли, оборвав разговор на полуслове.) Нам с вами предстоит ответить всего на один вопрос: приглашать или не приглашать в Баку англичан, которые якобы будут нам помогать. Мнение товарищей большевиков, народных комиссаров и мое вы все, очевидно, знаете. Мы считаем, что приглашение англичан, в случае если оно состоится, явится непоправимой ошибкой, оправиться от которой Бакинская коммуна уже не сможет.

Прения были бурными. Влетел на сцену тот самый меньшевик, который толковал рабочему об английской булке.

— Пусть нам власть сегодня представит данные о реальной возможности самим отстоять Баку для России, мы тогда не только будем продолжать звать товарищей на фронт, но вместе с властью подпишемся на резолюции о ненужности третьей силы — англичан. Лишь в критический момент мы из двух зол выбираем меньшее.

— Ложь и лицемерие! — крикнул Азизбеков, поднимаясь на сцену. — Явившись сюда, англичане не захотят сражаться ради нас с турками, а если они, паче чаяния, и разобьют турок, то мы их никогда больше не выгоним из Баку.

— Прошу слова! — сидевший сзади Фиолетова правый эсер поднял руку. — В принципе я против приглашения англичан, но я диалектик, — он ударил себя кулаком в грудь, — и, как таковой, считаю следующее: коль военные специалисты находят, что без помощи англичан турок остановить нельзя…

Фиолетов напряженно следил за репликами. Да разве солдаты ее величества английской королевы будут драться за Советскую власть? Чепуха!

Смутные подозрения об измене, о сговоре с англичанами тех, кто сейчас должен был сдерживать натиск турецких войск, но позорно отступал, не давали ему покоя. Войсковой старшина Бичерахов. Его пригласил Шаумян, поверив в искренность этого бывшего царского офицера. Хорошо обученные, обстрелянные казачьи части, входившие в состав русского экспедиционного корпуса в Персии, им бы и преградить туркам дорогу к Баку. Но они отступают, а сам командующий Бичерахов сидит в украшенном персидскими коврами шатре и играет в шахматы со своим офицером связи подполковником Клеттербеком из индийской армии. Что все это значит?