Имя Бел было довольно популярным в произведениях греческих и римских писателей, когда они вели разговор о таинственном Востоке. Белом они называли основателя Вавилона. Римский поэт Вергилий (I в. до н. э.) в своей поэме «Энеида» называет Белом отца Элиссы (Дидоны), основательницы Карфагена. Филон называет сына Эла Зевсом Белом, отождествляя, таким образом, этого морского (точнее, просто водного) бога с верховным богом Греции. С Зевсом греки отождествляли и других финикийских богов, наследников древних баалов; так, например, Баал–Цафон стал Зевсом Касием. Следовательно, и тот бог, о котором сейчас идет речь, играл довольно значительную роль, сравнимую с ролью Баал–Цафона. На юге Финикии имелась река, называемая Белом, и на ее берегу находилось место, которое почиталось как гробница умирающего и воскресающего бога. Историк I в. н. э. Иосиф Флавий говорит, что это — гробница греческого героя Мемнона, который был убит во время Троянской войны и вечно оплакивался его матерью, богиней зари Эос. Вероятнее, что в действительности речь шла о местном, т. е. финикийском, божестве, которого греки уже после Александра Македонского сочли Мемноном или похожим на него. Согласно легенде, на берегах этой реки лечился от раны, полученной в сражении с Лернейской гидрой, Геракл. Геракла, как об этом будет сказано позже, греки посто–янно отождествляли только с одним персонажем финикийской мифологии — богом Тира Мелькартом. Учитывая, что город Акко, расположенный близ этой реки, одно время принадлежал Тиру, можно предполагать связь между «Мемноном» и Мелькартом — умирающим и воскресающим богом, Возможно, тот Бел, о котором идет речь, был владыкой этой реки на юге Финикии, как Баал–Цафон — владыкой горы Цафон на севере. Но возникает сложный вопрос, как об этом боге узнал Филон. Дело в том, что «Бел» — это арамейское произношение имени Баал, и финикиец Санхунйатон явно не мог его использовать. В данном случае возможны два решения: либо Филон параллельно с Санхунйатоном имел другой какой‑то источник, гораздо более поздний, относящийся ко времени, когда арамейский язык стал разговорным языком не только арамеев, но и населения всего Ближнего Востока, либо он не совсем правильно понял имя, переданное Санхунйатоном. В любом случае перед нами водный бог, который, по–видимому, из бога конкретной реки превратился в бога текущей воды вообще и в финикийской мифологии (по крайней мере, более позднего времени) стал прародителем всех морских божеств.

Понт у Филона — это явно финикийский Йам, т. е. тот же бог, которого угаритяне почитали под именем Йамму и считали сыном Илу (финикийского Эла): в греческом языке слово «понт» означало «море», как и «йам» по–финикийски. Если угаритяне считали Иамму сыном Илу, то для финикийцев он был его правнуком. Это доказывает, что при общности их происхождения мифологические системы утаритян–амореев и финикийцев могли развиваться независимо друг от друга.

В Берите Посейдон был «отеческим богом», главным покровителем города. Сохранился миф о любви Посейдона и нимфы Берои, олицетворявшей город Берит. Изображения Посейдона часты на монетах этого города. Упоминание Посейдона в договоре Ганнибала с Филиппом V свидетельствует о высоком положении этого бога в Карфагене. Туда он пришел из метрополии. В 406 г. до н. э. карфагенский полководец Гамилькар перед битвой умолял богов о победе и при этом приносил в жертву Баал–Хаммону детей, а Посейдону— жертвенных животных, бросая их в море, причем делал это в соответствии с «отеческим обычаем», как пишет историк Диодор. В Карфагене и сфере карфагенского влияния следы культа Посейдона–Нептуна относительно многочисленны. Но этот бог почитался не только в этих двух городах. Сестрой Посейдона считалась Сидон (и в греческом и в финикийском языках слово «город» — женского рода). Поэтому можно думать, что и в Сидоне этот бог весьма почи–тался. А то, что жертвы Посейдону приносились по «отеческому обычаю», говорит о почитании Посейдона в Тире, откуда происходили карфагеняне.

Изображения смешных карликов появляются на некоторых финикийских монетах. Встречаются и терракотовые статуэтки карликов. Некоторые ученые полагают, что культ этих морских божеств пришел к финикийцам из Египта. Но в Египте, как мы уже говорили, не существовало собственного морского бога: наоборот, почитание бога моря пришло в Египет явно из Финикии. Хотя, конечно, не исключено, что финикийцы восприняли культы каких‑то мелких египетских божеств и стали считать их покровителями моряков. Но и в таком случае они должны были сопоставить их со своими морскими божками. В греческой мифологии такими спасителями и хранителями моряков являются Диоскуры. Уже говорилось, что у финикийцев они равнозначны Эшмуну и его братьям, т. е. Кабирам. Не лежит ли представление о Кабирах в основе представлений о патеках, хотя сам образ таких карликов мог действительно прийти из Египта?

То, что нарицательные существительные понимаются в данном случае как собственные имена, показывает глубокую древность этих божеств. И действительно, все они давно почитались западными семитами. Их культ существовал и в Угарите, о чем уже говорилось, и в других местах семитоязычного мира. Едва ли их почитание финикийцами отличалось от того, какое существовало в Угарите. Характерно, что, хотя у финикийцев существовали солнечные и лунные божества, такие, как Баал–Хаммон или Тиннит, эти светила сохранялись как самостоятельные объекты культа. Все три — солнце, луна и земля (именно в таком порядке) названы в договоре Ганнибала с Филиппом V «соратствующими богами». Они, видимо, воспринимались в качестве древнего триединства. У Филона Земля была одной из древнейших богинь, сестрой и женой бога неба, т. е., как уже говорилось, Баал–Шамима, матерью Эла и фактически прародительницей почти всех остальных богов. Это — древнее представление, свойственное не только семитским народам. Такую же роль играла Земля–Гея в греческой мифологии.

Воплощение солнца в женском образе давно известно у семитов. В Угарите, как и на юге Аравии (об этом говорилось ранее), солнце было женским божеством. У восточных семитов в Месопотамии (может быть, под влиянием представлений шумеров, живших в Южной Месопотамии до семитов и наряду с ними и оказавших огромное воздействие на религиозно–мифологические представления последних) солнце стало богом–мужчиной. Финикийцы сохранили старое представление о воплощении солнца в женском образе, а встречающееся иногда восприятие его как мужчины могло быть вызвано месопотамским или, скорее, египетским влиянием.

Культ звезд тоже был очень древним. Одно время в науке считалось, что вообще поклонение звездам составляло суть религии семитских народов. Такое мнение в настоящий момент отвергнуто. Но это не означает, что вместе с ним отвергается и сама идея звездопоклонства. Звездам поклонялись как самостоятельным божествам, звездный аспект был присущ и некоторым другим богам и богиням. Недаром греки, а за ними и римляне называли, например, Астарту Астроархой («владычицей звезд») или Астроноей — именем, тоже связанным с понятием звезды.

В сохранившемся тексте Филона Бетил упоминается только однажды в качестве сына Земли и Неба и как брат бога Эла. Это не обязательно означает, что Санхунйатон тоже упоминал его всего лишь раз. Уже Филон мог сокращать текст Санхунйатона. Да и произведение Филона, как мы знаем, дошло лишь в цитатах, приведенных Евсевием. Поэтому говорить о его малом почитании только на этом основании нельзя. Правда, пока и в параллельных источниках Бетил как самостоятельное божество почти не встречается. Только в договоре Баала с Асархаддоном упоминается бог Бетил, но контекст не позволяет решить, относится ли он к богам Тира. Иногда этого бога считают вообще не финикийским, а арамейским. Но все же его упоминание Санхунйатоном позволяет говорить о нем именно как о боге финикийцев. Характер и сущность этого бога, к сожалению, пока неизвестны. Гораздо больше мы знаем о Дагоне. Уже говорилось, что он относился к древним и очень почитаемым богам западных семитов. Но в Угарите при этом ощущали его некоторую чуждость, ибо главным центром его культа был город Тутгуль. Кроме Дагона Туттульского, был еще Дагон Ханаанский. И именно в этой разновидности Дагон весьма почитался ханаанеями–финикийцами, а от них был воспринят поселившимися в Палестине филистимлянами. Дагон представляется, по существу, родоначальником другой семьи финикийских богов, параллельной той, что шла от Эла. Поэтому неудивительно, что иногда его, как и Эла и Баал–Хаммона, который, как уже говорилось, перенял часть черт Эла, отождествляли с Кроном и Сатурном. Более обычно, однако, его отождествление с Зевсом Аротрием, т. е. Зевсом–земледельцем.

То, что Демарунту вместе с Астартой и Хададом (о котором речь пойдет немного ниже) передана власть над Финикией, свидетельствует о большой роли, какую играл этот бог в религиозном сознании финикийцев. Но необходимо сделать одну очень важную оговорку. Демарунт выступает противником бога моря Иама. Он же был отцом Мелькарта, главного бога Тира. Мелькарт, как об этом будет сказано в своем месте, был убит тем же Йамом и воскрешен Цидом, богом, связанным с Сидоном или, может быть, даже со всей Южной Финикией. Таким образом, в финикийской мифологии появляется группа богов, враждебная богу моря и, по–видимому, всему потомству бога Бела. Хотя сам Бел был, скорее всего, богом южной реки, морские божества почитались больше на севере Финикии. Как уже говорилось, возможно, что Южная Финикия одно время вся выступала под названием «Сидон». Об определенном единстве этой части страны, несмотря на существование там отдельных государств — собственно Сидона и Тира, говорит упоминание в угаритском тексте богини Асирату как «Асирату тирийцев, Плату сидонян». Некоторые исследователи связывают бога Демарунта с рекой Дамурас или Тамурас, протекающей недалеко от Сидона. Поэтому может быть, что царственное положение Демарунта признавалось в основном в южной, сидоно–тирской, части Финикии. Интересно в этом плане, что Санхунйатон из Берита и Филон из Библа, т. е. из городов Северной Финикии, говорят только о поражении Демарунта и бегстве его от Пама, но никак не о его реванше. Поэтому указание на получение им вместе с двумя другими божествами власти над страной кажется необоснованным. Видимо, миф о разгроме Пама Демарунтом опущен совершенно сознательно. В то же время такое противопоставление южного бога северному не особенно прочно закрепилось в сознании финикийцев. Во всяком случае, выходцы из Тира, основавшие Карфаген, северного морского бога, как мы видели, весьма почитали. Что же касается Демарунта, то пока следов его культа найдено очень мало. Можно лишь надеяться, что раскопки в Тире или Сидоне дадут нам больше сведений об этом боге.

Возможно, образ этого бога явился развитием старого семитского представления о боге Астаре, почему Демарунт и соединен с Астартой и как властелин Финикии, и как отец Мелькарта.

Упомянутый Филоном Хадад — это, несомненно, угаритский Хадду, т. е. Балу–Цапану. Мы уже видели, сколь распространено было почитание этого бога в семитоязычном мире Передней Азии. В сознании финикийцев произошло, по–видимому, расщепление его образа, в результате чего Баал–Цафон и Хадад оказались самостоятельными богами. Хадад отделился от горы Цафон (Цапану) и стал владыкой гор вообще, и в особенности Ливана. В Риме было найдено святилище сирийских богов, среди которых оказался и Ха–дад Ливанский. Этому богу сделал посвящение наместник тирского царя в одном из городов Кипра.

Об Адонисе мы знаем только от греческих и римских писателей, у которых он выступает персонажем греческой мифологии. Но само имя Адонис — чисто финикийское и означает «господин, господь». Его постоянная «привязка» именно к Библу и его району свидетельствует о библском происхождении этого бога.

Согласно мифу, на острове, на котором находился Тир, Астарта нашла упавшую с неба звезду и посвятила ее себе, и сам остров считался святым островом Астарты. Тирский Мелькарт вообще был тесно связан с Астартой. Она, как мы уже отметили, считалась его матерью. В Тире был храм Астарты. В Сидоне эта богиня была тесно связана с Эшмуном и вместе с ним покровительствовала и городу, и его царю. Эти два божества, вероятно, имели общее святилище. Верховный жрец Астарты играл, возможно, роль верховного жреца всего города.

Некоторые исследователи полагают, что это местная, библская разновидность Астарты. С далекой древности Баалат–Гебал отождествлялась с египетской Хатхор. Эта богиня была связана с великим египетским солнечным богом Хором, и само ее имя означало «жилище Хора». По своей основной функции она была небесной богиней, а также богиней любви. Греки отождествляли ее с Афродитой, как и финикийскую Астарту. И это — основание сближать Баалат–Гебал с Астартой. Но все же библская богиня была совершенно самостоятельной фигурой. И отождествляли ее не с Афродитой, а с ее матерью Дионой, которую греки считали одной из самых старших богинь, дочерью Океана или Земли–Геи. По Санхунйатону (в пересказе Филона), Баалат–Гебал была сестрой Астарты. Эл, после того как он стал владыкой мира, передал ей власть над Библом, а Астарте вместе с Демарунтом и Хададом — над страной, т. е. над Финикией (за исключением, естественно, Библа и некоторых других мест). Возможно, однако, что, по мере того как Астарта приобретала все новые черты и все больше становилась космической богиней, Баалат–Гебал слилась с ней.

Хусор — тот же бог, которого утаритяне почитали под именем Котару–ва–Хасису. Как и в случае с последним, его культ пришел из Аравии, где имелся бог Каср. Характерно, что в отличие от угаритского бога у финикийского было только одно имя. Возможно, его резиденцией считался Библ. В одном из вариантов мифа Хусор назван отцом библского бога Адониса. Хусор не относился к потомству Эла, он был гораздо старше его, а по некоторым вариантам мифа он даже предшествовал появлению вселенной.

В приписывании создания первого судна (а мореплавание и соответственно судостроение, как известно, играли огромную роль в жизни финикийцев) разным богам можно видеть следы различных преданий: одно, очевидно, связано с Тиром, а другое — с Библом как важнейшими центрами морской торговли и мореплавания. Помимо Хусора на роль изобретателя первого корабля претендовали и другие боги, в том числе Усой (бог города Ушу, являвшегося в I тысячелетии до н. э. материковой частью Тира) и Мелькарт.

Хусор отождествлялся с греческим богом Гефестом и римским Вулканом. Оба бога были по своей глубинной сути богами огня, позже став покровителями кузнечного дела. Возможно, что и Хусор был тоже связан с культом огня. Как и Котару–ва–Хасису, Хусор занимался магией и прорицаниями.

Культ Эреша был широко распространен на западе финикийского мира. Храм Эреша имелся как будто в Карфагене. Но на запад Эреш прибыл явно с востока, где его почитали в Угарите и северосирийском городе Алалахе во II тысячелетии до н. э. Не исключено, что Хусор и Эреш были первоначально разными божествами, и следы этого можно усматривать в почитании в Карфагене как Хусора, так и Эреша. Но сходство «обязанностей», связанных с морем и строительством, могло привести к слиянию этих двух фигур.

Совершенно естественно отождествление финикийского Баал–Магонима с греческим Аресом и римским Марсом. В договоре Ганнибала с Филиппом V Арес упоминается вместе с Тритоном и Посейдоном среди самых почитаемых богов Карфагена. Нахождение вместе, в одной триаде Посейдона, Тритона и Ареса говорит, возможно, о том, что все трое имели отношение к воинству: Посейдон и Тритон, по–видимому, покровительствовали военному флоту, столь развитому у финикийцев вообще и у карфагенян в частности, а Арес — сухопутной армии, причем Арес назван в этой группе первым, что неудивительно, учитывая характер армии Ганнибала, действующей в Италии. В греческой (а за ней и в римской) мифологии Арес (Марс) был возлюбленным Афродиты (Венеры). Возникает вопрос, не связан ли каким‑то образом с Астартой и финикийский Баал–Магоним. Хотя свидетельств культа этого бога очень немного, можно говорить, что он был весьма почитаем (по крайней мере, официально и среди воинов). По преданию, Карфаген был построен именно в том месте, где была найдена голова коня, что обещало в будущем войны и могущество. Изображение коня карфагеняне помещали на своих монетах, на другой стороне которых имелось изображение Тиннит. Конь появляется и на некоторых стелах, посвященных Тиннит. Так что связь между этими двумя божествами в относительно поздний период карфагенской истории (монеты и стелы в честь Тиннит появ–ляются в Карфагене с конца V или с IV в. до н. э.) представляется несомненной. Вполне вероятно, что по мере присвоения Тиннит черт Астарты и бог, который мыслился связанным с Астартой, стал все более ассоциироваться с Тиннит. Если это так, то предположение о тесном соединении в религиозных представлениях финикийцев образов Астарты и Баал–Магонима кажется не лишенным оснований.