Владимир Геннадьевич Зубко, седоволосый худощавый пятидесятилетний мужчина, и. о. прокурора города, слушал Астафьева очень внимательно. За двадцать минут он не прервал молодого человека ни разу, только кивал, принимая из рук Юрия очередную бумагу.
— Два года назад в Байдукове было зарегистрировано последнее убийство. В тот же год Пахомов покидает город и переезжает к нам. Я удивился, почему он приехал именно сюда, а не куда-то еще. Но оказалось, что он только родился на Украине, а до восемнадцати лет жил у нас в Зубровке, это пять километров от Кривова, самая середина Лугов. Отец его работал лесничим, так что Луга наши он знает прекрасно. И наконец, из того же личного дела Пахомова — у него третья группа крови, резус отрицательный, такой же, как у убийцы, — закончил Юрий.
Зубко кивнул и сказал:
— Понятно.
«Ну, сейчас начнется, — с тоской подумал Астафьев. — Это недоказуемо, это по закону нельзя!»
Но Зубко, прошедший все ступени милицейской карьеры, от постового и оперативника до зампрокурора, достал из стола бланк и начал его заполнять.
Через пять минут он отдал Юрию две бумаги: ордер на арест и на обыск дома Пахомова.
— Бери его, Юра, — коротко напутствовал он. — Надеюсь, ты ни в чем не ошибся. Прищеми эту сволочь. Тут, кстати, с утра приходил тот ломбардщик, накатал на тебя жалобу, но ты не обращай внимания, работай. Шалимов вернется, я тебе его сразу подошлю.
Из прокуратуры до управления Астафьев летел как на крыльях. Там их постарались обломать, то не было машин, то личного состава. Когда же все было готово, подъехал Шалимов.
— Как здоровье, Сергей Александрович? — первым делом спросил Астафьев.
Судя по лицу, следователь чувствовал себя неважно. С год назад его сильно избили местные подонки, и с тех пор у сорокалетнего следователя начались неполадки с организмом.
— Да хреново, голова болит. Вот мой личный эскулап прописал новые лекарства, — Шалимов показал цветастую упаковку. — Дорогие жуть! Куда такие цены ломят! Дешевле похоронить, чем лечиться.
Затем он перешел к делу:
— Юра, Зубко мне сказал, что ты вычислил «грибника». Я, конечно, в это не верю, но готов работать. Давай, парень, удивляй.
Всю дорогу до Советской улицы Юрий посвящал следователя в свое расследование.
— Ну что ж, — сказал тот, выходя из машины у дома Пахомова, — процентов девяносто у тебя есть, даже больше. Я очень удивлюсь, если окажется, что ты ошибся. Знаешь, что я тебе посоветую? Вызови Мазурова, он на этих делах собаку съел, и не одну. У него прямо-таки нюх трупы обнаруживать, поверь мне.
Первым во двор зашел Астафьев. Здоровая овчарка сразу продемонстрировала всю свою свирепую ненависть к нежданным гостям. На ее лай на крьшьцо выскочила хозяйка, в халате и переднике.
— Вам кого? — спросила она, настороженно рассматривая двух человек в штатском. Это было странно, ведь она хорошо знала Астафьева. А когда двор начали заполнять люди в милицейской форме, в глазах женщины полыхнула паника.
— Нам бы, Антонина Ивановна, увидеть Ивана Матвеевича, — сказал Юрий.
— Нет его, за грибами с утра уехал.
— Тогда поговорим с вами, — выступил вперед Шалимов. — Привяжите, пожалуйста, собаку.
Хозяйка нехотя заперла хрипящего от ненависти пса в громадную конуру и первая вошла в дом. Шалимов на крыльце тормознул Юрия и шепнул ему что-то на ухо. Тот кивнул и торопливо вышел на улицу. Через полминуты три милицейские машины тронулись с места и исчезли из виду, во дворе остались два сержанта с автоматами. Да и тех Астафьев попросил укрыться за сараем. Когда Юрий зашел в дом, Шалимов уже вел допрос хозяйки дома по полной форме.
— Итак, вас зовут Антонина Ивановна Пахомова. Насколько я понял, вы являетесь законной супругой Пахомова Ивана Матвеевича?
— Да, — с некоторым вызовом заявила Антонина, — месяц назад мы зарегистрировались, после того как суд признал, что Евдокии Алексеевны нет в живых.
Глаза на следователя она старалась не поднимать, и Сергей успел как следует рассмотреть последнюю жену Пахомова. На вид моложе своих сорока шести, женщина в теле, миловидна, круглолица, ямочки на щеках. Темно-русые волосы зачесаны назад и собраны в пучок на затылке. Судя по порядку в доме и соблазнительным запахам из кухни — идеальная хозяйка.
— Вы работаете? — продолжал Шалимов.
— Нет, год назад ушла по вредности на пенсию.
— Денег-то хватает?
Она пожала плечами.
— Живем. У мужа хорошая пенсия, он афганец, инвалид. К тому же свой огород, кур держим. Жить можно.
— Хорошо. — Шалимов решил, что пора переходить к главному:
— Скажите, Антонина Ивановна, в прошлом году вы говорили правду, давая показания об отъезде жены Пахомова с автостанции?
Следователь почувствовал, как женщина внутренне сжалась.
— Да, — тихо ответила она.
— А у нас есть предположение, что вы говорили не правду, — настаивал следователь.
— Я все сказала как есть, — чуть повысив голос, ответила Антонина, по-прежнему глядя куда-то в сторону.
— Хорошо, тогда я скажу прямо: у нас есть основания предполагать, что ваш муж, Пахомов, убил свою жену, Евдокию Алексеевну. Точно так же он поступил со своей второй женой. А еще он повинен в смерти как минимум четырех женщин, убитых этим летом в окрестностях Кривова.
Шалимову показалось, что Антонина вздрогнула при упоминании о четырех убийствах, но продолжала молчать. Тогда следователь решил зайти с другой стороны.
— Поймите, Антонина Ивановна, — устало и проникновенно начал он, — вы сейчас сами находитесь в опасности. Где гарантия, что он и от вас рано или поздно не захочет избавиться?
— Нет, — шепнула она, — он меня любит.
— И вы тоже его любите? — Шалимов говорил ровно, даже мягко, с некоторым как бы даже участием в голосе. — Не правда ли? И ради этой любви вы согласились стать соучастницей преступления, самого страшного, какое только может быть, — убийства?
Антонина замолкла, и, что бы ни говорил затем Шалимов, она не издала больше ни звука. С улицы донесся шум подъехавшей машины, Астафьев выглянул в окно и поспешно вышел на крыльцо. Это был Мазуров.