Некоторое время Кобыльский наблюдал, как другие обращаются с этим предметом, испускающим ослепительно белое пламя и кучу колючих искр. Потом боком, осторожно, точно к опасному зверю, приблизился к своему электросварочному агрегату. Поднял его.

— Эй, как там тебя? Чего резину тянешь? — сердито крикнул мастер. — Обед уже скоро, а ты все волынишь!

Леон заторопился. Кое-как вставил электрод в тройник, взялся за рукоятку, надвинул на лицо щиток, зажмурился и приставил электрод к металлической ферме, которую должен был приварить. Агрегат дернулся в руке, громко зажужжал. Леон едва не отбросил его в сторону, но удержался и приоткрыл глаза. Взгляд его сфокусировался в одну точку. Сквозь дымчатое стекло пламя казалось обыкновенным белым пятном.

Он попытался оторвать электрод от металла, но не смог. Стал дергать сильнее. Бесполезно. Пока электрод полностью не сгорел, Леон так и не оторвал его от металла, где образовался язвоподобный уродливый металлический нарост. Он менял электрод за электродом, усеивая ферму металлическими блямбами. Он сделал все, что мог. Это была не его вина, что у него не получалось хорошего сварочного шва.

Его сильно толкнули в спину. Леон оглянулся — позади стояли молодой мастер со шкиперской бородкой и два улыбающихся сварщика.

— Дай-ка сюда, — потребовал мастер. — И беги отсюда. Эх ты, тепа! Не знаешь даже, что такое вольтова дуга. Пойдешь чернорабочим, если не умеешь делать ничего другого…

— Никуда я не пойду, — решительно заявил Леон. — Надо прежде спросить — хочу ли я быть чернорабочим, а потом предлагать. Я требую какой-нибудь руководящей должности. Иначе я вообще отказываюсь что-либо делать…

— Да ты никак спятил, дружище! — мастер в изумлении уставился на Леона. — Пойди-ка проспись…

Леон не заставил просить себя дважды.

— Подумаешь, каждый школьник знает, что такое вольтова дуга. А может, я сознательно? Может, я просто не пожелал работать? — бормотал он, шагая в сторону палаточного городка.

Невдалеке от своей палатки Леон наткнулся на Оленьку, которая шла в обнимку с рыжим верзилой в комбинезоне — по виду монтажником.

— Как дела? — вежливо поинтересовался Леон.

— Прекрасно! Лучше быть не может. Нашла своего Валерку. Он проспал, не встретил меня, — засмеялась Оленька. — Ты только посмотри на эти ручищи: да он запросто медведя задушит! Он у меня герой — три нормы за смену дает. Правда, рыженький? — обратила она свое круглое смеющееся личико к верзиле.

— Законно, — ответил тот усмешливо-одобрительно. — Не сомневайся, я и из тебя ударника сделаю.

— А зачем? — лукаво улыбалась Оленька, крепче прижимаясь к парню.

— Поженимся. Нравишься ты мне. Квартиру получим, детишек заведем. Согласна?

Оленька, дурачась, стала приплясывать от восторга:

— Идем скорей в загс, рыженький, я согласная. Буду век твоей. Не пожалеешь!

— Видишь, Лёнечка, как он любит меня. Пойдем с нами, свидетелем, — предложила Оля.

— Не могу. Большое спасибо. Сегодня мне крупно подфартило — я приглашен на именины. — Леон горделиво вскинул голову. — Местный высший свет дает прием в мою честь.

Оленька вновь повернулась к своему кавалеру:

— Пусть нам дадут пока маленькую палатку. Перебьемся до осени. Правда, рыженький?

Уже темнело, когда Леон подходил к двухэтажному щитовому дому. В руке, как букет цветов, он нес завернутую в клочок бумаги бутылку шампанского, которую купил на последние деньги.

Уже перед самым домом он поравнялся с ковылявшим впереди мужчиной с широким, прямо-таки могучим торсом и уточнил у него адрес. Оказалось, они идут в одну и ту же квартиру. Попутчик, оценивающе скользнув взглядом по Леону, вежливо представился:

— Яков Никитич Дверьченко, директор Дворца культуры. — И добавил, что приехал в гости из соседнего городка.

Леон и Яков Никитич церемонно уступали друг другу дорогу у подъезда, на лестнице, у входа в квартиру.

Якова Никитича встретили более чем сдержанно, и он, насупившись, быстро проковылял вперед. Леона приветствовали куда сердечней. Он был немного шокирован, когда Аня познакомила его со своим папой и тот оказался самим начальником строительного управления Сахновым. Она была рада «угостить» отца и своих друзей «интересным человеком» из Москвы. Сахнов легонько обнял Леона за плечи.

Пока женщины готовили стол, Леон и Сахнов вышли на небольшой балкон, где стояли длинные ящики с цветами — желтенькими анютиными глазками, красным львиным зевом, белым табаком.

— Напишите о наших людях, — сказал Леону Сахнов. — Здесь трудятся настоящие подвижники.

— Я не сомневаюсь, — охотно согласился Леон. В предвкушении отличного ужина он то и дело глотал слюнки и бросал жадные взгляды на стол, обильно заставленный яствами и питием. — И вообще, должен вам заметить: мое амплуа — психологический очерк. Рассказы о людях.

— Да, стройка — это прежде всего люди, — кивнул Сахнов. — Наша стройка — это что-то большее, чем просто стройка. Она — главное, ради чего мы все здесь находимся. Люди у нас замечательные. Ведь за красивые слова орденов не дают. Правильно?

— Правильно… — как китайский болванчик, кивал Леон. — На все сто правильно…

— А кто умеет дать план, тот и зарабатывает как надо. И всем доволен. Так ведь?

— Конечно. Любишь кататься — люби и саночки возить. — Глаза Леона горели голодным огнем. Он был готов согласиться с чем угодно, лишь бы скорее сесть за праздничный стол.

После первого тоста завязался общий разговор. Леон и не пытался уловить его сути, так как все равно ничего не смыслил в хозяйственных и строительных проблемах. В его сознание прорывались лишь отдельные словечки и фразы:

— Мой прораб из снабженцев кирпич выбьет…

— Темпы, темпы — вот что главное…

— У нас похлеще всяких анекдотов бывает, — сдержанно улыбнулся высокий черноволосый главный инженер. — Сегодня привели ко мне девчушку. На голове бантик. С огромным чемоданом. Посадил ее на стул, а она никак не успокоится — всю себя обплакала. Ну что будешь делать с детским садом? В институт не поступила. Села в поезд — и к нам. А ее не берут — мала. Налетела на меня: «Имейте в виду, я приехала не ради денег. И не славу ловить. Пошлите на любую работу». Это ее-то на любую работу? Сама от горшка два вершка. Пришлось принять. Не выношу, знаете ли, женских слез.

— А вот у меня на участке, — заговорил плотный мужчина с красным обветренным лицом, — есть сварщица Павленко. Слыхали? Охотница. Спортсменка. Любого мужика за пояс заткнет. Здесь с четырехлетней дочкой. Та с ней везде — и на работе и в гостях. Что, соображаю, у меня на участке случилось? Все поголовно бриться стали. Оказывается, в сварщицу влюбились…

Хорошенько выпив и закусив, Леон что-то шептал Ане в ушко, пожимал под столом руку.

Обиженный холодным приемом, Яков Никитич Дверьченко насупился, молча и одиноко пил рюмку за рюмкой.

Когда в комнату вошел опоздавший мастер со шкиперской бородкой, рука Леона отдернулась от руки Ани, как будто его ударило электрическим током. Мастер, узрев Леона, тоже смутился, крякнул, но ничего не сказал. Леон некоторое время настороженно наблюдал за ним, но мастер с аппетитом закусывал и даже не смотрел в его сторону. Леон решил, что опасность миновала. Он юлил глазами, пытаясь зацепить взглядом взгляд мастера, заискивающе улыбнуться ему, расположить к себе. Но тот упорно не смотрел в его сторону.

Леон так и не уловил момента, пропустил его мимо ушей, когда речь зашла о лодырях, пьяницах, бракоделах.

— Не умеете найти подход. Ведь они тоже люди, — насмешливо сказал Сахнов. Он опрокинул в рот рюмку, крякнул, поперхнулся и закашлялся. Лицо его стало багровым. — Черт побери! — сквозь кашель чертыхнулся Сахнов.

Мастер со шкиперской бородкой ухмыльнулся и кольнул Леона быстрым взглядом. Неподвижный, словно статуя египетского фараона, Леон плюнул про себя и решил нажать на еду. Он был не из тех, кто просто так, за здорово живешь, покидает поле боя. А Яков Никитич, изрядно выпив и закусив, грузно откинулся на спинку стула, закрыл глаза и тотчас уснул.