Все лето Рамдан агитировал Белаида. Они не разлучались целыми днями. Рамдан объяснял Белаиду Маркса, Белаид говорил о Париже.
— Мой отец и ты, — говорил Рамдан, — оба вы одержимы Парижем. Он вас околдовал.
Но надо думать, что яды, которые Белаид привез из Парижа, были сильнее всего прочего. Как только Рамдан снова уехал в Алжир, Белаид начал усердно ходить в гости к Делеклюзу и другим офицерам САС. Он с ними ел, пил, играл в карты. У него не было никаких обязанностей, он мог приходить домой в любое время ночи, после начала комендантского часа. Обычно он возвращался пьяным. Он мог получить любые продовольственные карточки. И так как лейтенанту он нужен был каждый день, тот в конце концов построил для него сборный дом рядом с САС. Жена Белаида отказалась поселиться там. Она осталась в деревне с детьми, но без Уали, которого Белаид вопреки его воле заставил вернуться во Францию. Уали занял место своего отца на заводе «Жапи».
— Выходите на площадь, честные люди! Да будут вам благие вести! Собрание на Ду-Целнин!
Голос глашатая звучал несколько надтреснуто. Но Башир сразу узнал его. Когда-то он любил бегать за ним по улицам вместе с другими мальчишками Талы.
— Это Смайл?
— Смайл.
В голосе матери послышалось вдруг беспокойство.
Вот уже сорок лет, с тех самых пор, как Смайла назначили глашатаем, голос его, сначала юношеский (старые женщины все еще с восторгом вспоминают голос двадцатилетнего Смайла — правда, тогда им тоже было по двадцать), потом зрелый, потом разбитый старостью, отмечал все события в жизни деревни. Шла ли речь об общественных работах или о деревенских собраниях, о похоронах, пожарах, празднествах или о ремонте дорог — не было такого события в Тале, о котором не оповещал бы его голос, созывавший людей на площадь.
— Что это за собрание? — спросил Башир.
— Теперь они бывают почти каждый день, — сказала Фарруджа.
Башир заторопился. Он смутно надеялся, что на собрании сможет узнать уполномоченного фронта, который отведет его на командный пункт Амируша.
Площадь была уже наполовину заполнена народом. Люди продолжали подходить, поодиночке или небольшими группами, приветствовали собрание, как в былые времена, и, как бывало, усаживались на каменные плиты или просто на землю. Все молчали.
Сначала Баширу показалось, будто ничто не изменилось. Потом он уловил какую-то неловкость вокруг. Когда все разместились, Башир огляделся и вдруг понял. Собрание Талы по-прежнему было преисполнено торжественности: все те же движения, все та же декорация. Но в спектакле, который должен был начаться, изменился важнейший его элемент: состав действующих лиц. Когда-то это было собрание мужчин. Теперь тут были старики, сидевшие, как и прежде, на каменных плитах по краю площади, и юнцы, которым с трудом удавалось принять нужную осанку, но которые, однако, прилагали немало стараний, чтобы держаться с достоинством и хорошо играть свою роль.
Когда вся площадь заполнилась, Амер, не дожидаясь, пока его попросят, взял слово.
— Люди Талы, лейтенант Делеклюз сказал, чтобы я собрал вас. Лейтенант обращается к вам. Жители Талы! Давно уже вероотступники, правонарушители и бандиты с большой дороги воюют против вас. Армия находится здесь именно для того, чтобы защищать вас, но армия не может быть всегда и всюду с вами. Феллага морят вас голодом, разоряют вас, режут, вымогают у вас деньги, заставляют вас укрывать и кормить их, и, когда мы упрекаем вас за то, что вы никак этому не противодействуете, вы отвечаете, что они, мол, вооружены, а вы нет. Лейтенант говорит, что вы правы, и он решил удовлетворить ваши пожелания. Теперь вы получите оружие и создадите в Тале группу самозащиты. Чтобы помочь вам, армия обнесет деревню заграждениями из колючей проволоки. Будут построены пять наблюдательных постов и двое ворот, у которых вы будете по очереди нести караул от захода солнца до рассвета. Подробные инструкции вам сообщит сам лейтенант, он скоро будет здесь. Есть замечания, добавления?
В ответ раздались осторожные покашливания. Амер был родом из Талы. Он прекрасно знал, о чем предупреждали каждого эти покашливания: «Молчи! Осторожней, не будь безрассудным, ничего не говори, пусть говорит Амер, это его час, пусть пройдет час Амера, брат, он недолог».
Башир ждал, что слово возьмет какой-нибудь старец и покроет Амера позором, от которого тому никогда не избавиться. Но когда Тайеб стал добиваться от собравшихся ответа, они лишь по очереди, один за другим, повторили: «Мне нечего добавить к словам Амера». Баширу не терпелось попросить слова. Но какой-то подросток, совсем еще мальчишка, стоявший рядом с ним, без всяких церемоний зажал ему рот рукой и тихо прошептал:
— С ума сошел? Нас из-за тебя всех перережут.
Что ж это такое? Ни слова, ни крика, ни возмущения? Люди, собравшиеся здесь, смиренно опускали глаза, склоняли головы, прятали свою гордость, честь. Отцы их отцов пришли сюда, чтобы, сохранив достоинство, найти здесь пристанище, подобно орлам, что вьют гнезда на горных вершинах. Куда ж он делся, знаменитый ниф[55] их отцов? Неужели ни один из них не заткнет землей эти рты, набитые ложью? И последний патруль не найдет сегодня ночью за окраинными домами деревни тело Амера или Тайеба, повешенного на самой старой веревке Талы?
— Ты еще и не то увидишь! — сказал мальчуган.
Башир огляделся вокруг, чтобы прочитать по крайней мере во взглядах раненую гордость всех этих людей. Но они опускали глаза. Ждали Делеклюза. Они избегали смотреть даже друг на друга, чтобы не видеть стыда в глазах других.
Гнев Башира утих. Да и к чему он? Эта немыслимая война всех обрекла на безволие. Трусость людей, которые ничего не могли, была столь же безмерна, сколь безгранична была подлость тех, которые все могли и которые, пользуясь этим, требовали от людей всего и все обесценивали.
Никогда, во веки веков не видела Тала такого собрания. Даже и не карикатура, зловещий маскарад! В былые времена на собраниях, которые Башир и теперь еще очень хорошо помнил, ничтожества вроде Тайеба или мерзавцы вроде Амера и рта бы не посмели раскрыть. Теперь они возглавляли обсуждение, вернее, они одни и говорили. В былые времена на собраниях можно было услышать мудрейшие притчи, самые что ни на есть гуманные речи, со словами тогда обращались бережно, потому что людей уважали. Теперь Амер и Тайеб без всякого стыда в присутствии всех могли калечить берберский язык, точно так же как калечили бы они сердца… или тела, с одинаковым бесстыдством.
Нет! Уцелела лишь декорация. Душа собрания Талы была мертва. Только что звучавший голос Смайла был иллюзией, а кажущаяся правдоподобность постановки — миражем. «Честные люди… благие вести…» О да, честь Тайеба и благо Делеклюза! Какое издевательство!
Теперь собрание в Тале — это приказы Делеклюза, сообщаемые голосом Амера безмолвному хору статистов. Как рота на рапорте: существа без душ, без мнения, без голоса! А что, если и все остальное соответствует этому? Что, если и подлинность декорации, этих домов, улиц, площадей, родников, тоже мошенничество? Астрономы утверждают, что порой мы любуемся мерцанием светил, угасших тысячи лет назад. Что, если и Тала тоже мертвая звезда?
Вскоре появился лейтенант. Он, как обычно, въехал на джипе прямо на площадь, дорога эта была проложена по его распоряжению бульдозерами. С ним был только шофер. В одной руке лейтенант держал толстую красную тетрадь, в другой стек.
Как только он показался, все встали, поднесли ко лбу пальцы вытянутых рук, жест этот отдаленно напоминал воинское приветствие. То было последнее изобретение Тайеба. Встали все, кроме Тайеба, который не посчитал нужным подняться.
Лейтенант повторил доводы Амера, несколько развив их, и в заключение сказал:
— Все это потому, что вы боитесь.
Люди выпрямились. Лейтенант улыбнулся, он попал в самую точку. Право же, пособие для психологических служб, как он убеждался каждодневно на собственном опыте, было написано на серьезной основе. Например, страница 43: «Для того чтобы держать в руках человека, достаточно лишь обнаружить изъян в его натуре. Такой изъян всегда найдется, будь то стремление к наживе, страсть, ненависть, сластолюбие, задетое тщеславие, оправданное или неоправданное честолюбие (в том случае, если оно неоправданно, использовать его гораздо легче), любовь к деньгам, слабость или глупость; человек всегда в чем-нибудь да уязвим». (Относительно того, как управлять толпой, реакции которой подчиняются другим законам, см. главу III настоящего пособия: «Психология толпы».)
