— Вы совершенно правы, — согласился Петровский. — Депутат, оторванный от своих избирателей, словно растение без корней.

В столицу съезжались депутаты-большевики. Из Москвы прибыл Роман Малиновский, из Костромы — Николай Шагов, из Владимира — Федор Самойлов. Позднее всех приехал депутат от рабочих Харьковской губернии Матвей Муранов. Прежде чем отправиться в Петербург, он побывал в Кракове у Владимира Ильича Ленина.

Петровский и Муранов поселились в одной гостинице. Они вставали рано, бродили по улицам города — хотели осмотреть красавец Петербург до начала работы Думы, потом завтракали всегда в одном и том же трактире на Невском. В день первого совещания социал-демократической фракции они заблаговременно явились в Таврический дворец. Вслед за ними пришел Николай Шагов, молчаливый, невысокого роста человек с пытливым и немного настороженным взглядом. Подошел к Муранову, протянул большую узловатую руку, глухо произнес:

— Рад познакомиться. Шагов — из Костромы.

— Очень приятно, — приветливо улыбнулся Муранов. — Именно таким я представлял рабочего из прославленного текстильного края.

— А вот идет еще один текстильщик, — сказал Петровский.

Самойлов неторопливо приблизился к группе, поздоровался со всеми, познакомился с Муратовым, которого видел впервые. На продолговатом, смуглом лице Самойлова горел румянец, над верхней губой выделялся треугольник светлых усов.

Вскоре появился Малиновский — в темном костюме, в белоснежной сорочке, светло-каштановые волосы блестят от бриллиантина, усики нафабрены. Бадаев также был одет достаточно щегольски.

— Какими франтами представлены Петербург и Москва! — шутливо заметил Муранов.

Собрались в кружок и меньшевики. Знакомились:

— Бурьянов — из Таврии.

— Туляков — с Дона.

— Хаустов — из Уфимской губернии.

Чхеидзе, Скобелев, Чхенкели избраны на Кавказе.

Сразу было видно, что основная фигура среди меньшевиков — Николай Семенович Чхеидзе. Он был старшим по возрасту, прекрасно усвоил видимую и невидимую механику всего, что происходило в Думе: недаром пять лет возглавлял социал-демократическую фракцию предыдущей Думы. Од имел обыкновение внимательно и пристально смотреть на собеседника темными, навыкате глазами, время от времени трогая крупный, с чуть заметной горбинкой нос.

По праву старшего он открыл заседание фракции.

Депутаты сели за длинный полированный стол в отведенной комнате Таврического дворца. Так уж получилось, что с одной стороны оказались большевики, с другой — меньшевики. «Как в кулачном бою, друг против друга», — мелькнула у Петровского озорная мысль.

— Товарищи, мне выпала высокая честь открыть наше заседание и приветствовать вас с избранием в Четвертую Государственную думу, — торжественно произнес Чхеидзе. — Перед нами открывается широкое поле общественно полезной деятельности. Нам, к сожалению, во время выборов не удалось выбить реакцию из думских кресел. — Слова он выговаривал твердо, словно очерчивая каждое, с едва заметным грузинским акцентом.

— Ее так просто не выбьешь! — авторитетно бросил Малиновский.

— Конечно. Мы — четырнадцать человек — капля в огромном черносотенном думском море…

Петровский заглянул в думский справочник, розданный депутатам: всего избрано 442 человека. По фракциям: правых — 65, националистов и умеренно правых — 120, октябристов — 98, прогрессистов — 48, кадетов —59, национальных групп — 21, трудовиков — 10, социал-демократов — 14 и беспартийных — 7.

— Между тем, — продолжал Чхеидзе, — пятнадцатого ноября, как вам известно, открытие Думы. К этому сроку мы должны выбрать руководство фракции, зарегистрировать фракцию в секретариате Думы, решить судьбу члена Польской партии социалистов товарища Ягелло, избранного рабочими Варшавы, и утвердить декларацию нашей фракции, в которой мы изложим взгляды на политику царского правительства.

Говорил мягко, не спеша, упиваясь своим лидерством.

На следующий день думские социал-демократы избрали президиум фракции в составе Малиновского, Петровского, Скобелева, Туликова и Чхеидзе. Председателем фракции стал Николай Чхеидзе, его заместителем — Роман Малиновский.

Заняв место председательствующего, Чхеидзе обратился к присутствующим:

— Дорогие товарищи! Я весьма благодарен вам за дружеское доверие, и единственное, чего бы мне хотелось пожелать нам всем, — это солидарности, общности мыслей и действий — только при таких условиях мы можем противопоставить себя мутному океану реакции, который, безусловно, будет главенствовать в Думе. Мы, знаменосцы высоких идей, должны смело идти вперед, но для этого нам нужно объединиться.

— Правильно, — поддержал Муранов. — Но объединиться можно лишь на принципиальной основе.

— Конечно, Матвей Константинович, — приветливо улыбнулся Муранову Чхеидзе. — Пусть простят мне те, которым то, что я сейчас буду говорить, покажется азбучной истиной, но здесь есть новые товарищи, незнакомые с государственным правом и вообще с юриспруденцией, впервые избранные в Думу, и это для них будет, я смею надеяться, полезным. Нам придется выступать с декларациями и речами, посвященными определенным участкам государственной деятельности, нам придется готовить запросы. Запрос или интерпелляция — одно из преимуществ парламента, заключается в том, что члены парламента имеют право требовать от правительства объяснения по вопросам внутренней и внешней политики. От вопроса запрос отличается мотивированностью, дальнейшими прениями и резолюцией по предмету интерпелляции. Сообразуясь с порядками, установившимися в Думе, запрос подписывает группа, в которой состоит не менее тридцати трех депутатов. Теперь у нас остался вопрос о товарище Ягелло. Из Сибири прибыл депутат Маньков, он — за принятие Ягелло во фракцию. Вы хотите что-то сказать, Григорий Иванович?

— Да, — поднялся Петровский. — Я скажу от имени всех большевиков. Фракция наша — социал-демократическая, а Ягелло — член Польской социалистической партии. Мы не должны забывать, что он избран депутатом не от рабочих Варшавы, как вы сказали, а прошел в Думу благодаря блоку ППС, националистической еврейской буржуазии и Бунда, то есть враждебных социал-демократии сил. Поэтому мы настаиваем, чтобы по внутрипартийным вопросам фракции Ягелло имел только совещательный голос…

— Товарищи, мне известно, — поднимаясь, начал Бадаев, — о чем думают питерские рабочие, чем они живут. Они наказали строго придерживаться революционных завоеваний, не сдавать революционных позиций и не простят нам такого шага.

— Хорошо, хорошо, — поспешно прервал его Чхеидзе.

— По внутрипартийным вопросам Ягелло должен иметь только совещательный голос, — повторил предложение Петровского Муранов.

— Ну что ж, — заключил Чхеидзе. — Будем голосовать… Проходит следующее предложение: в общедумской работе товарищ Ягелло будет иметь полновластный голос, а в вопросах внутрипартийной жизни фракции — совещательный. Теперь последнее. Тут некоторые товарищи, — доверительно улыбнулся Чхеидзе, — уж очень нападали на нас, обвиняя в том, что мы, меньшевики, якобы пользуясь формальным большинством, слишком настойчиво проводим свои предложения. Чтобы опровергнуть это преувеличенное утверждение, я предлагаю декларацию нашей фракции прочитать большевику Малиновскому.

Чхеидзе обвел всех вопросительным взглядом:

— Возражений нет? Возражений не было.

Малиновский нервно заерзал на месте, ударил обеими ладонями по поручням кресла и порывисто встал…

«Остановиться на этой квартире или подыскать другую? — размышлял Григорий Иванович, подкладывая дрова в большую кафельную печь и пробуя рукой медленно нагревающуюся стенку. — Самое главное, чтобы Доменике с детьми здесь было нехолодно и уютно». Еще раз обошел квартиру. «Пожалуй, великовата. Но стоит сравнительно недорого; кроме того, здесь может поселиться еще кто-нибудь. Например, Шагов. Поживем некоторое время вместе».

Садился на широкую железную с пружинным матрасом кровать, вставал, поглядывал в окно. Вот они в Петербурге, в том городе, где зарождалось и росло революционное движение, где жил и учился в воскресной школе первый его учитель Иван Васильевич Бабушкин. А теперь и сам он депутат IV Думы. Что они, депутаты от шести губерний России, в которой всего их восемьдесят семь, могут сделать для своих избирателей-рабочих?..