Тинигуа никогда никого не обижали. Держались они особняком, возделывая маниок на своих маленьких полях в лесных дебрях между истоками реки Гуаяберо. Долго им удавалось избегать встреч с земельными спекулянтами, контрабандистами, корью, дизентерией, миссионерами и оспой. Это было абсолютно миролюбивое племя, полукочевое, не очень многочисленное, зато свободное и неиспорченное: Лес, река и собственный труд давали им все необходимое, кроме некоторых металлических орудий и соли. И так как они не обладали ничем, что могло бы соблазнить других, никто их не трогал. Но вот в стране разразилась гражданская война. Началась она в 1948 году[4] с убийства либерального политического деятеля. Дальше — хуже. Властители сменялись, страну опустошали вооруженные банды. И одна такая банда набрела на временный лагерь тинигуа на берегу реки.

Мужчин в лагере не было, они разделились на маленькие отряды и ушли в лес выслеживать тапиров. Женщины и дети купались, удили рыбу, стряпали, отдыхали и наслаждались жизнью. В это время на реке показались лодки. В них сидели чужаки, вооруженные автоматами. Увидев лагерь, они открыли огонь. Люди, по которым они стреляли, были безоружны. Удалось спастись трем женщинам и одному мальчугану.

По счастью, в этом лагере находилось не все племя; тем не менее массовое избиение подкосило тинигуа. Племя потеряло большинство молодых женщин. Молодые мужчины и юноши ушли искать себе жен в другие племена — к гуаяберо и гуахибо.

Единственный уцелевший сын Агапито женился на женщине гуаяберо.

Несколько лет спустя объединенный отряд индейцев из разных племен подстерег бандитов и расправился с ними. Но трагедия Агапито была необратима.

…Итак, нас стало пятеро за столиком. Луис Барбудо поделился местными новостями. Говорят, под вечер должен прилететь Томми на своем самолете. Он привезет американских туристов, они охотились на границе Макаренских гор. Эти горы недавно объявили заповедником — понятно, там легче подстрелить тапира. Еще говорят, что Томми купил было большую лодку, чтобы возить своих североамериканских клиентов, а теперь собирается продать ее. Лодка находится у Кемп-Томпсона, где Томми устроил свою базу. Все это было очень кстати для нас.

Я давно знал Томми. Во время второй мировой войны он пилотировал бомбардировщик, затем два года оставался в оккупированной Германии, а после демобилизации перебрался в Колумбию, где испробовал разные виды деятельности — от выращивания кофе до контрабанды. Теперь он выступал в роли организатора охотничьих экспедиций, а кроме того, перевозил грузы па своем старом дряхлеющем самолете, который прозвал «Мисси Лу».

Мы попросили Карлоса Альберто перехватить Томми у аэродрома и отбуксировать его в ресторан — самое подходящее место для переговоров, а сами принялись вербовать в нашу экспедицию Луиса Барбудо. Он превосходно разбирался в лодках и моторах, да и по многим другим соображениям был желанным человеком в экспедиции. Мы быстро поладили и облегченно вздохнули: сами понимаете, в тысячекилометровом путешествии по реке хороший моторист — не последний человек.

Теперь нам не хватало только проводника, который знал бы каждый приток, каждый галерейный лес, каждое озеро и озерко от предгорий Анд до Ориноко. Или хотя бы до среднего течения Гуавьяре. Конечно, лучше всего было бы, если бы с нами пошел сам Агапито, но об этом мы даже не мечтали. Такая работа не для него. К тому же Агапито чувствовал себя ответственным за уцелевших соплеменников и ни за что не согласился бы оставить их надолго. Но может быть, он нам кого-нибудь предложит?

Агапито выслушал нашу просьбу, кивнул и задумался. Мы терпеливо ждали его ответа: торопить индейца — пустое дело.

Наконец мы услышали ответ, всего одно слово:

— Матеито.

Ну конечно, и как мы сами не додумались! Матеито — самый подходящий человек. Мы с ним уже встречались, видели его в деле, и вот, надо же, выскочил он из головы.

Есть люди, обладающие уникальной способностью сливаться с окружающей средой так, что их не замечаешь. Словно сама природа наделила их даром маскировки. Хочется сравнить их с вальдшнепом: поди разгляди его, когда он притаится в ольшанике. Матеито это свойство было присуще в редкой даже для индейцев степени. Порой казалось, что он умеет изменять свой облик, как оборотень из сказки. Оставалось выяснить, согласится ли Матеито поехать с нами. Мы почти не сомневались, что он согласится, иначе Агапито не стал бы его называть.

Луис Барбудо поел и отправился делать закупки, а мы с Фредом продолжали сидеть за столиком. Агапито остался с нами. Я понял, что вождь хочет сказать что-то Фреду с глазу на глаз, и пошел купить сигарет. Когда я вернулся, старого индейца уже не было.

— Чего хотел Агапито? — тихо спросил я по-английски.

— Он узнал, что его сын женился и живет где-то в районе Сан Хосе де Гуавьяре, — так же тихо ответил Фред. — И вот попросил меня сфотографировать сына, его жену и детей, чтобы он мог их увидеть хотя бы на картинке, прежде чем умрет.

— Да он до ста лет доживет, — возразил я. — Любой, кто на него посмотрит, скажет, что ему еще далеко до могилы.

— А вот он думает иначе. Ты ведь знаешь этих старых индейцев. Они как будто заранее чувствуют, когда подходит их срок.

Мне нечего было возразить, и мы продолжали беседовать о том, о сем, пока не вернулся Карлос Альберто вместе с Томми. Тот как раз доставил в большой отель своих туристов-охотников и собирался завтра утром лететь в лагерь на Гуаяберо. Заодно он мог подбросить Карлоса Альберто и что-нибудь из наших вещей. А меня, Фреда и Луиса Барбудо Томми заберет послезавтра. Мы договорились о цене и пошли к себе в пансионат отбирать первую партию багажа.

На следующий день с утра все шло как по маслу. Томми чуть свет вылетел в Кемп-Томпсон, захватив большую часть нашего снаряжения; с ним полетели Карлос Альберто и Агапито. Мы с Фредом пошли по лавкам. Вильявиченсио был последним пунктом, где можно было сделать какие-то закупки; в Сан-Хосе в лучшем случае найдешь бензин, соль и сигареты. Если упустим что-то теперь, придется терпеть до возвращения, то есть два, а то и три месяца.

Луис Барбудо занимался мотором и добывал запасные части. Во второй половине дня он доложил, что мотор в полном порядке и собран неплохой комплект запчастей и инструмента.

В пансионате все было тихо и мирно. Мы получили вполне приличный завтрак; на ленч нам подали по тарелке супу и жареное мясо, которому не мешало бы еще повариться, прежде чем его положили на сковородку. Хозяйка стояла в двери и улыбалась не без злорадства, глядя, как мы сражаемся с мясом. Мы не стали ничего говорить. Что тут поделаешь, если она просто не в состоянии лучше готовить.

К вечеру все закупки были сделаны и мы решили опять пойти в ресторан.

Ночь мы проспали сном праведников. Томми должен был прилететь около восьми утра, если ничто не помешает. Мы рассчитывали, что будем в Кемп-Томпсоне еще до обеда, а на следующий день начнется наше путешествие по реке.

На аэродроме Вальявиченсио стоял одномоторный самолет Томми. Помятый фюзеляж и мутные, исцарапанные окна свидетельствовали о беспокойном, волнующем прошлом.

— Самолеты все равно что женщины, — объяснял Томми. — Пока они молоды, с ними можно ладить. Бывают, конечно, капризы, и тогда приходится идти на взаимные уступки. Потом наступает трудный возраст, отношения сильно осложняются. А дальше опять все налаживается, только не ленись поухаживать. Самое главное, вовремя списать самолет. Нельзя тянуть до последнего полета, надо уметь заставить себя остановиться после предпоследнего. Именно предпоследнего. Потому что ждать до самого конца — слишком много риска, но и торопиться ни к чему, прогадаешь.

Мы почтительно слушали седого великана с головой льва и глазами мальчишки. Никто из нас не решился спросить, долго ли осталось «Мисси Лу» ждать последнего полета. Положившись на заверение Томми, что все важные части на месте, мы втиснулись в кабину среди ящиков, ружей, узлов и прочего движимого имущества. Мотор заработал со второй попытки, и вот уже мы в воздухе. Вскоре впереди и справа показались горы Сьерра Макарена: на севере — крутые вершины, на юге — бурое плоскогорье с обмелевшими от засухи руслами. К горам примыкала саванна с галерейными лесами вдоль рек; кое-где высился старый дремучий лес. Вильявиченсио остался далеко позади, а тут — ни жилья, ни расчисток…