- Какого? Тут дубов много.

- Есть один дуб, лет двести, может, ему, втроем не обхватишь,- сказал пограничник.- Дупло в нем - человеку молено спрятаться. Так вот, как-то раз ночью аист с него взлетел, над гнездом своим стал кружиться. Тревогу тогда у нас подняли, но все напрасно: аист, видать, с аистихой своей не поладил.

Настоящая тревога настигла Черепанова в то время, когда он ее совершенно не ожидал. На заставу пришли шефы из соседнего колхоза, и политрук читал им лекцию о неприступности наших границ. Нарушитель появился не с вражьей стороны, а с нашей, и на след его напали не пограничные собаки, а колхозные, обученные активистами по охране границы.

…Политруком довелось побыть всего лишь один год, потом начальника заставы перевели в погранотряд, а Черепанову добавили еще один кубик в петлицу и приказали принять заставу. К этому времени он уже знал все уголки и тропки не только на территории своей заставы. По службе и во внеслужебное время ему часто приходилось бывать и на соседних заставах, так что и там все было исхожено и изведано. Открыл юноша-лейтенант и одну сокровенную тропку: она вела в ближайшую деревушку, где жила синеокая учительница начальной школы. Не часто приходилось ходить по этой тропке, но когда выпадала такая минута, то она была светлая, даже и в самую темную ночь…

Чем дальше, тем все роднее и роднее становились для него эти места, и временами начинало казаться, что во всей стране нет такого красивого и близкого сердцу уголка с роскошным разнолесьем, с душистым чабрецом и полевой мятой, с вековым дубом, который уже и не представляется без постоянной, не раз подновленной, как хата у хорошего хозяина, буслянки [14] . Вряд ли есть где такая речка, всегда ласково-журчащая, бесконечно щедрая для разного рода живности. И, наверно, во всем мире нет такой начальной школы, где работала бы такая очаровательная учительница с незабываемым именем - Катюша. Любимая, неотъемлемая от сердца пограничная полоса, она многое потеряла бы, не будь тут только ее, только одной этой девушки!

…Их свадьба была назначена на самый длинный день в году. Но именно в тот день, незадолго до рассвета, над дубом поднялся аист. Поднялся и тревожно заклекотал. В такую раннюю пору аист никогда не поднимался. И вряд ли виновницей этого была теперь аистиха.

Со сторожевой вышки, которая была, неподалеку от дуба и ночью напоминала буслянку, прилетело донесение. Часовой докладывал, что по ту сторону границы, возле польского монастыря, замечено необычное людское движение, и взлетели со своих гнезд аисты и начали перекликаться с нашим аистом. Так они иногда делали и раньше, но днем, и клекот их был тогда спокойный, по-настоящему дружеский: с одного же болота кормились, из одной речки пили воду. Теперь они клекотали встревоженно и отчаянно.

Следом за донесением с вышки пришло сообщение от сержанта Новикова, который в эту ночь нес службу около дуба. Это тот самый пограничник, с которым Черепанову довелось быть в своем первом наряде. Новиков докладывал, что невиданное доселе скопление людей подошло к реке в том месте, где была отмель.

На заставе объявили боевую тревогу. Никто еще не знал, что начиналась война, но по законам охраны границы Черепанов отдал приказ наряду Новикова открыть огонь, как только враг попытается перейти реку. Сам он с группой бойцов занял оборону в наиболее опасном месте. Это был правый фланг заставы, а на левый ушел младший лейтенант Храмцов, Жена Храмцова с ребенком осталась в небольшом домике комсостава. Осталась одна, так как одна и была в этом гарнизончике: начальник заставы не успел жениться, а жена старшины сверхсрочной службы Тимощика недавно уехала отсюда.

Женщина не вставала, пока не послышались выстрелы: почти каждую неделю на заставе объявлялась тревога, а потом муж приходил домой, улыбался и спрашивал, готов ли завтрак.

На этот раз Храмцов прибежал взволнованный, очень бледный и растерянный.

- Быстрей собирайся! - закричал он жене, увидев, что та еще спросонья не знает, за что хвататься. - И малыша собирай!

Черепанов лежал в обороне и с минуты на минуту ждал событий, о которых еще ничего и сам не знал. После тревожных донесений с постов звонил в погранотряд, но там только и сказали, что надо быть наготове. Но это и так было известно.

Пряно пахла полевая мята, придавленная локтями. Было еще темно. Ничего подозрительного нельзя было заметить, даже в бинокль. Только по памяти знал, что неподалеку течет тихая, спокойная река, на берегах которой местами растут плакучие вербы, а в низинах и затонах - аир. На троицын день приходили на заставу девчата из окрестных сел, просили разрешения нарвать аиру, чтоб по старому обычаю натыкать его в хатах и в сенях под потолок, да еще над крыльцом и над окнами.

…Может и теперь в их хатах торчит тот аир, пожелтевший, сухой, но все равно ароматный, пахучий…

Известно было Черепанову и то, что неподалеку отсюда, справа, ка границе сооружены надежные укрепления. Там пока что нет наших войск, но, если возникнет в этом необходимость, они будут. И не стоит излишне тревожиться: если туда еще не пришло подкрепление, то никакой опасности пока что нет.

В минуты таких раздумий хотелось повернуться в противоположную сторону, вглядеться в тихий, еще сонный тыл. Спиной, своим затылком ощущал лейтенант, что где-то вот тут, у самых его ног, начиналась та заветная тропинка, которая вела к любимой. Холодела душа, кружилось в голове, когда вдруг возникала мысль, что, возможно, уже больше никогда и не придется идти, бежать, либо мчаться на своем скакуне по этой тропинке…

До чего только могут довести такие мысли! Прочь их, прочь! Особенно теперь, в эти трудные, неспокойные минуты! На этом участке границы возможны провокации… Мы готовы ко всему… Но граница останется границей. И тропинка эта никогда не зарастет полынь-травой. Не исчезнет она, не сгладится, не сравняется…

…Катюша, наверно, еще спит… Длинные, расплетенные на ночь волосы мягким шелком рассыпались по подушке. Может только недавно и заснула, ждала, волновалась, тревожилась перед свадьбой…

А рвануться к ней ему, начальнику заставы, было рискованно, так как все время чувствовалось приближение чего-то тяжелого и ужасного. И оно угнетало и приглушало самые радостные и счастливые чувства…

…Она, должно быть, уже решила отложить свадьбу на следующий выходной день. Это еще ничего, если на следующий. А может, и совсем обиделась и больше не верит ему?… Как бы ей сообщить, как передать, что сейчас происходит на границе, что творится у него на душе…

…Спи, девушка, и лучше ничего не знай! Спи аж до восхода солнышка, до того первого луча, что заглянет в твое окно. Пускай сон твой будет спокойный и крепкий, как в самое счастливое время твоей жизни. А мы тут постоим за этот покой…

До слуха долетело клекотание аиста, отчаянно-тревожное,- аист как бы подавал сигнал - сначала резкий, громкий, а потом приглушенный, отдаленный. Видно, хозяин дуба-великана, делая большие круги, все еще летал над своим гнездом, где оставались бескрылые, беспомощные аистята и аистиха-хозяйка ласково прикрывала их своим живым пухом. Временами он подлетал к месту обороны, а то и на ту сторону границы; летал и клекотал, будто оповещал тревогу, будто искал спасения у пограничников, к которым привык, с которыми подружился.

Почему аист так встревожился ночью, что прервало его спокойный семейный сон, что заставило подняться из буслянки? Этого Черепанов не мог разгадать, хотя уже считал себя опытным пограничником. Когда еще раз приблизилось аистиное клекотание, начальник заставы привстал и, стоя на коленях, попытался навести бинокль на аиста. В этот момент громкий клекот заглушила пулеметная очередь, а по лесу и зарослям шугануло острое, свистящее эхо. Казалось, что оно срывало с травы росу и разбрызгивало ее вокруг, с деревьев - листья и разносило их, рассыпало по земле. Черепанов понял, что открыл огонь наряд Новикова, который дежурил возле дуба. Значит, произошло что-то опасное, ошибиться этот человек не может.