На противоположной стороне реки пока что было тихо, но Черепанов подал команду своему отряду подойти ближе к берегу и, когда двинулся сам, чуть ли не передним, то в это время встретил Храмцова, который бежал навстречу. Младший лейтенант был до того встревожен, что ничего толкового от него нельзя было и ожидать, но все же Черепанов спросил:
- Что такое там у тебя?
- По-моему, началась война! - не останавливаясь, ответил Храмцов и помчался дальше.
- Да брось ты! - крикнул Черепанов вдогонку.
Но эти слова не долетели до Храмцова, не услышал их и сам Черепанов, так как в этот момент неподалеку от них так громыхнуло, что содрогнулась земля, несколько деревьев и кустов взлетели корнями вверх, а потом, падая, стали ломать, крошить сучья, свои и чужие, подминать молодняк. Казалось, что вся пограничная полоса вдруг задрожала, заходила ходуном, приподнялась и начала рушиться, заваливая деревьями все проходы, тропки и даже реку. Одним взрывом будто было уничтожено все, и трескучий, оглушительный гул не только не утихал, а, казалось, все больше нарастал и охватывал все вокруг. Уже не слышно было даже самой громкой команды; от непривычки к такой обстановке, от внезапности леденело все внутри, звенело в ушах, деревенели ноги, руки инстинктивно искали поглубже выемку в земле и прикрывали голову и лицо. Прошли какие-то мгновения, пока Черепанов понял, что поднялась вражеская авиация, что из-за реки начали обстреливать из пушек и минометов пограничную зону. Понял начальник заставы и то, во что еще минуту назад не мог поверить,- действительно началась война! Возле него рвались мины и снаряды, под ним дрожала и стонала земля, но больше всего захолодело сердце, когда взрывы послышались и в тылу заставы, там, где была подшефная пограничная деревня, где размещалась такая близкая его душе начальная школа. Какое-то время Черепанов не мог преодолеть охватившее его страшное ощущение внезапной гибели всего, что создано на земле. А если это так, то, может быть, и самому не стоит жить, не стоит бороться…
Но такое состояние быстро исчезло. В коротком промежутке между взрывами он услышал, как опять застрекотал пулемет Новикова. Черепанов закричал изо всех сил, подавая боевую команду. В голове его звучала воинская уверенность и решимость: застава на самом краю земли, но она на своей, советской, родной земле. Поэтому ни одна вражеская нога не должна студить на эту землю. Самолеты - это еще не все, это еще не земля, а воздух. Вот-вот наперерез вражеским ринутся наши самолеты… А вот земля… Ни одной пяди своей земли!…
И он решительно вскочил и, выпрямившись во весь рост, с командным кличем и призывными жестами, подался вперед, к реке. Убежден был в одном: враг и на этом участке попытается переправиться через реку, как и там, где стоит наряд Новикова, Но там отмель, можно идти вброд. А тут вброд не перейдешь, надо переплывать, на чем-то переправляться. Новиков удерживает отмель, а тут мы во что бы то ни стало удержим, убережем плес, уничтожим все, что бы там ни появилось: вражеские челны, лодки, хотя бы даже и понтоны.
Тихая речка текла, как и прежде, спокойно, на ней уже хорошо был заметен отблеск утренней зари. Но ни на чистом, подернутом предрассветным серебром, плесе, ни на берегах с густым аиром и камышом ничего и никого не было видно. Пулемет Новикова тоже затих, временно или, может, потому, что отбил врага? Гул самолетов отдалился, и снова стал слышен аистиный клекот, еще более сильный, взволнованный. Черепанов отвел глаза от реки, вгляделся на подсиненное близким рассветом небо и увидел там целую стаю аистов. Они, наверно, слетелись отовсюду, в тревоге покинув свои гнезда, своих аистят. Птицы кружились над приграничным лесом, над рекой, над белым монастырем, видневшимся по ту сторону реки. Некоторые долетали до того места, где в напряженном ожидании лежали Черепанов и его бойцы. Оказавшись на большом отдалении от своих гнезд, аисты вдруг замолкали, даже не шевелили крыльями, и плыли над приграничьем тихо и осторожно, будто выслеживая, высматривая, что происходит на земле.
Черепанову начинало казаться, что вот пройдет еще какое-то время и аисты перестанут тревожиться, возвратятся в свои гнезда. Может, что произошло - временное, случайное… Новиков отбил какую-то провокацию. И самолеты вражеские далеко не ушли. Не может быть, чтобы вдруг война… Вчера привезли на заставу еще «теплый» номер пограничной газеты, там писалось о летней спартакиаде в войсках.
Сердце сильно билось, порой неудержимо трепетало, резко и остро стучало в висках. Нет, нет, это не война! Не может быть, чтоб это была война!…
В ту же минуту прибежал Храмцов и доложил, что немцы уже в деревне, в тылу заставы.
То, что произошло потом, сохранилось в памяти Черепанова на всю жизнь. Бывает, что некоторые незабываемые эпизоды оживают во сне, и тогда наступает тревожная тоскливая ночь. Немало времени потребуется, пока успокоятся холодная дрожь в теле, тревожный и затяжной звон в ушах. Но сон уже не приходит, тяжелые, мучительные, неотступные воспоминания нарастают, порой всплывает в памяти и то, о чем и не помнилось раньше. Тогда иной раз кажется, что это вовсе и не он был там, а кто-то другой, может быть, более смелый, более решительный и отчаянный.
Разве это он, сам Черепанов, поднял, повернул назад всю свою боевую группу и побежал впереди всех… Ему под ноги упал подстреленный аист… Наверное, тот самый, что вещал тревогу… Хозяин векового дуба…
Как подстрелили враги честного вестуна, неутомимого защитника границы? Может, снизу, а может, сверху, так как вражеские самолеты пошли вскоре снова. На земле аист казался очень большим, намного большим, чем в воздухе или даже на буслянке. Широко распластанные крылья еще пытались сделать взмах, поднять птицу в воздух, но ноги уже не держали тело, не могли дать необходимую опору, пружинистый подскок. Черепанов подхватил аиста на руки и почувствовал на ладонях теплую кровь. В тот же момент ощутил пальцами, как резко и прощально застучало сердце аиста… Застучало и стихло… Куда же теперь деть мертвого аиста?…
Подумалось тогда об этом или не подумалось? Может, только теперь возникают такие мысли?…
За ним бежали пограничники… У них карабины, ручные пулеметы, У него самого - только наган… Какое оружие у немцев? Думалось ли тогда об этом?…
…Возле небольшого придорожного бугорка лежит богатырь-пограничник… Новые петлицы на расстегнутом воротнике свежо зеленеют и почти сливаются с травой, ствол пулемета торчит вверх. Пограничник своими плечами занял чуть ли не весь бугор, жилистые окровавленные руки раскинуты, как в крепком непробудном сне.
Возле пограничника пересеченный пополам немец-оккупант, голова накрыта огромной железной каской. Вот он, самый безжалостный, вероломный враг!…
И тут Черепанов заметил, что в правой руке богатыря-пограничника оголенная шашка… Значит, он пошел врукопашную, когда его пулемет заглох…
У него, у начальника заставы, тоже есть шашка… Это кроме нагана, кроме двух гранат, подвешенных на поясе. Можно идти и врукопашную!…
…Пока бежали, попадались убитые фашисты,- должно быть, их уложил пограничник-богатырь. Как они сюда прошли?… Там же Новиков возле дуба… С таким же ручным пулеметом, с такой же шашкой и сам такой же могучий, как и тот, что погиб первым, но пока что неизвестным героем.
…В тылу группы послышалась пулеметная очередь, а потом и одиночные винтовочные выстрелы. Диски, видимо, кончились. А может подать их некому. Там же у Новикова был второй номер. Был, но - есть ли теперь?…
…В зарослях мелькнула жена Храмцова с ребенком на руках. Потом и сам Храмцов: значит, и его группа поблизости.
…Последние кусты, последние деревья заповедной территории… Дальше - колхозные поля, потом деревенские огороды. Открытое место… Но это же свои поля, свои огороды!…
Последний рубеж для атаки, маленькая передышка в зарослях. Трудновато и самому расставаться с привычными, такими близкими сердцу и надежными местами, и все пограничники залегли словно бы и не было команды.
