Ну, а кроме того, Карибское море — одно из самых «акульих».

За нами всю дорогу тянулась стая шаловливых рыбок длиной от двух до четырех метров. За время плавания акулы нам порядком надоели, но на этих я смотрел с интересом: живут они долго, и — кто знает? быть может, некоторые из них как раз те, с которыми так отчаянно боролся хемингуэевский Старик. И уж, во всяком случае, действие повести «Старик и море» вполне могло происходить где-то здесь, в этих близких от Кубы водах.

Справа по борту остался вдали остров Пинос. Исследователи творчества Стивенсона убеждены, что Пинос — это и есть «Остров сокровищ». Увы, как я ни старался, не смог увидеть его даже в мощный локатор. А ведь Бен Ганн вырыл только золото, где-то на острове еще лежат в тайниках слитки серебра и оружие, о чем с безусловной исторической достоверностью свидетельствует изъятая у Билли Бонса карта.

Ладно, и так много впечатлений, воспоминаний, ассоциаций… Пора ложиться спать. Авось, повезет, и тогда приснится «Остров сокровищ», буруны, разбивающиеся о его берег, и хриплый голос попугая Капитана Флинта: «Пиастры! Пиастры! Пиастры!».

У меня есть друг писатель Игорь Фесуненко, автор книг о бразильском футболе, джунглях Амазонки и их обитателях. Игорь обладает ценнейшим качеством: он всегда, оказывается там, где больше всего нужен мне. Когда я возвращался из антарктической экспедиции, он, зная, что «Обь» зайдет в Рио-де-Жанейро, именно там работал корреспондентом Всесоюзного радио и телевидения. Благодаря Игорю я объездил весь Рио и до отказа насытился впечатлениями от этого прекрасного города. А незадолго до моего нынешнего путешествия Игорь перебрался на Кубу — видимо, интуиция подсказала ему, что я посещу Гавану и буду чрезвычайно нуждаться в его дружеских услугах. Так и получилось. Отныне Игорь, по его словам, к моим путешествиям будет относиться с суеверным ужасом, поскольку совершенно убежден, что место его будущей службы полностью зависит от того, какой маршрут я изберу. Он очень любит Бразилию, хотел бы снова там работать и поэтому просил меня еще раз посетить Рио. Я обещал подумать.

Вряд ли читателю нужно докладывать о том, что Гавана потрясающе красива. С борта корабля, бросившего якорь на рейде, мы любовались непривычным для нашего глаза городом-музеем, где соседствуют архитектурные стили многих веков: старинные испанские крепости с тупорылыми пушками, роскошные дворцы, будто перенесенные из Версаля, современные небоскребы и черемушкинские ансамбли со всеми удобствами. Причудливое, парадоксальное смешение! Наверное, кинорежиссеры многих стран завидуют своим кубинским коллегам: в Гаване можно снимать и средневековье и другие эпохи, не выезжая за пределы города и не тратясь на дорогостоящие декорации.

К приезду Игоря на причал я набросал небольшой, пунктов на сорок, план экскурсии по острову. Ознакомившись с ними, Игорь заметил, что для осуществления плана мне придется отказаться от участия в Тропическом эксперименте и задержаться на Кубе примерно месяца на три. А раз в нашем распоряжении имеется лишь несколько часов, план следует слегка, чуть-чуть откорректировать. Скажем, так: из сорока пунктов оставить один и галопом промчаться по хемингуэевским местам. Он, Игорь, не ручается, что в этом случае мы досконально изучим архитектуру и быт Гаваны — видимо, кое-каких пробелов не избежать, но альтернативы он предложить не может.

Мы — Ростовцев, Ковтанюк, Ткаченко и я — решили не тратить времени на споры, сели в видавшую виды «Волгу» и отправились в путь. Игорь оказался прав: досконально изучить Гавану нам не удалось, и вашим гидом по столице Кубы я не буду. Памятные места, связанные с Хемингуэем, находятся за пределами города, и увидеть из окна машины мне довелось даже меньше, чем я предполагал. На набережной, по которой мчалась машина, мне запомнилось сооружение, ясно свидетельствующее о том, что его создатель начитался Шопенгауэра и пришел к выводу о тщетности жизни: этажам высокого дома придана форма гробов. «Помни о смерти», — как говорили древние римляне. На фоне солнечной и жизнеутверждающей Гаваны этот многоэтажный склеп выглядит уж очень оригинально.

Промелькнул перед нами и дворец, в котором жил и из которого под натиском революции бежал диктатор Батиста. Говорят, что при этом он забыл надеть штаны — верный признак старческого склероза.

И вот, наконец, зеленый одноэтажный пригород и в нем бар, куда не раз заходил промочить горло Хемингуэй. Бар оказался закрытым на обед, но через остекленную дверь можно было увидеть фотографии писателя с его друзьями — рыбаками. А рядом, в нескольких шагах от бара, — причал, с которого Хемингуэй уходил рыбачить. Отсюда, наверное, отправился в море за своей Рыбой и старик Сантьяго, который стал известен всему миру просто как Старик. Он поймал огромную меч-рыбу, трое суток боролся с ней, победил ее — и возвратился домой с обглоданным акулами скелетом своей добычи… Замечательный, необыкновенный Старик! Это он сказал: «Человек не для того создан, чтобы терпеть поражения… Человека можно уничтожить, но нельзя победить».

Хемингуэй любил Кубу, и Куба любила его. Рядом с причалом находится очень простой памятник: постамент и на нем бюст писателя. Этот памятник рыбаки соорудили на собранные между собой медные деньги.

Не всякому великому человеку достаются такие посмертные почести…

Сантьяго уже умер, но еще живут многие старые рыбаки, которые помнят и его и Хемингуэя. Однако Игорь удержал меня от соблазна обратиться с расспросами к старикам, которые сидели неподалеку на лавочке и явно ожидали, что сейчас мы подойдем брать у них интервью. Дело в том, что туристы, случалось, нарывались на лжесвидетелей: были уже изобличены и самозванец, выдавший себя за самого Сантьяго, и несколько страдающих манией величия старцев, которые якобы махали Хемингуэю рукой, когда он уходил в море.

Жара стояла неимоверная, и перед дальней поездкой в Финка-Виджия, дом-музей писателя, мы решили искупаться. Пляж оказался неподалеку, превосходно оборудованный раздевалками и душами, весь в нежном, светлом песке и с песчаным дном — всем хороший пляж, если бы не акулы и барракуды, которые шастают поблизости, вынюхивая, где что плохо лежит. Несмотря на это, я отплыл от берега на длину вытянутой руки и, поражаясь столь безумной лихости, хорошенько накупался. Олег Ананьевич совершил заплыв метров на пятьдесят и призывал меня последовать его примеру, но я, как человек, чуть не съеденный акулой… Впрочем, об этом я уже говорил.

Молодые кубинцы — смуглый, стройный и очень красивый народ.

Иной раз по пляжу запросто шествовала такая красавица, что дух захватывало и сам собой отвисал подбородок. Так бы и глазел на нее, обалдевши, если бы не сочувственные реплики товарищей. Столько красоты на единицу площади я видел, пожалуй, только в Рио, тоже на пляже.

Но гаванский пляж и Копакабану в Рио-де-Жанейро никак не перепутаешь. Как молчаливое напоминание о том, что с моря кубинцам угрожают не только акулы, пляж перерезан вдоль бетонным оборонительным сооружением. Самое мирное, казалось бы, место — пляж, а из него, на всякий случай, сделана крепость. Объективная необходимость! Куба хорошо помнит события в заливе Кочинос, когда орды наемников пытались проверить способность острова Свободы к защите нового общественного строя. Тогда наемники потерпели сокрушительное поражение, но кубинский народ знает, что ЦРУ — опасный противник. И первая в западном полушарии социалистическая страна держит «свой бронепоезд на запасном пути». Искупавшись, мы вновь уселись в машину и по чрезвычайно живописному шоссе, по обе стороны которого пышно зеленели диковинные заморские растения, поехали к Финка-Виджии. По дороге Игорь вдруг вспомнил, что несколько дней назад читал в газете о предстоящем ремонте дома-музея. Мы разволновались, но Игорь утешил нас тем, что у него есть кое-какие связи и, даже если дом на ремонте, за ограду мы попадем. Ладно, даже взглянуть на Финка-Виджию тоже интересно.