— Ничего гениального за день? — сочувственно спрашиваю я.

— Гениального? — рычит Петя. — Моя писанина сегодня не оправдала стоимости бумаги! Я не заработал на обед! Пойду выпрошу у матросов кисть и помалярничаю, чтобы иметь право хотя бы на щи!

Мне становится весело — я вспоминаю про Воробышкина. Вчера он пожаловался капитану, что чахнет, потому что сидячий образ жизни вредно сказывается на его здоровье. «Нас нужно обязательно обеспечить физической нагрузкой!» — доказывал он. Олег Ананьевич со свойственной ему чуткостью приказал боцману выделить гаснущему товарищу швабру, но тщетно судовая трансляция взывала: «Воробышкину выйти на левый борт драить палубу!» — тот словно растворился в воздухе. Капитан предпринял новую попытку сохранить Воробышкину здоровье: предложил ему в порядке разминки перенести в пекарню мешки с мукой. Растроганный Воробышкин сердечно поблагодарил капитана и побежал к своим сотрудникам. Обладая большим даром убеждения, он в два счета доказал им пользу физического труда, и те все утро перетаскивали мешки, проклиная своего невесть куда исчезнувшего шефа.

История с Воробышкиным несколько повышает жизненный тонус Пети, и он начинает мечтать о том, что работа вот-вот пойдет и он сможет поедать завтраки, обеды и ужины с чистой совестью.

— Понимаете, — оживляется он, — главной целью нашего эксперимента является создание математических моделей циркуляции тропической атмосферы. Это не фантастика! В конечном счете мы сделаем скачок в понимании той роли, которую играет тропическая зона в снабжении теплом и влагой атмосферы умеренных широт… Кстати, — спохватывается Петя, с подозрением глядя на меня, — вы представляете себе, что такое математическая модель?

Я уверенно киваю, хотя воображение рисует мне довольно смутную картину — что-то вроде хаотической груды кубов и треугольников из художественной продукции абстракционистов.

— Ничего вы не представляете, — констатирует Петя. — Это система уравнений, решение которой позволит изучить поведение атмосферы и получить ее количественные характеристики. Моя конкретная задача: пользуясь данными радиозондирования и метеонаблюдениями нашего и других кораблей, попытаться в такой степени разобраться в природе циркуляции атмосферы тропической зоны, чтобы сделать маленький шажок к построению математической модели, которая, как мне хотелось бы надеяться, не погибнет в архиве. И вот пока, — жалобно заканчивает Петя, — у меня ничего не получается, еле-еле сдвинулся с места!

Петя бичует себя со страшной силой. Это хорошо. Я думаю, что у этого «сибирского медведя», который редко бывает доволен собой, все получится. Его мозг непрерывно порождает идеи; когда Петя, все больше увлекаясь, начинает развивать новорожденную гипотезу, даже непосвященному ясно, что на его глазах происходит интенсивный процесс научного мышления. Александр Васильевич, из которого похвалу выжать труднее, чем воду из камня, одобрительно относится к Петиной научной одержимости. Шарапов и Пушистов уже нашли друг друга, все чаще общаются и собираются писать совместную научную работу на тему, от одного названия которой у нормального человека может начаться мигрень.

Мимо нас, взволнованно переговариваясь, проходят Быков и Зенкович. Во время завтрака они сидели с важными, отрешенными лицами, на что имели полное право, поскольку сегодня вечером очередной запуск метеорологической ракеты. Что же их обеспокоило? До нас доносится обрывок разговора: «Лишь бы до вечера успели исправить…» И тут же по трансляции звучит: «Костину срочно зайти на ЭВМ! Костину срочно…» Видимо, что-то случилось с электронно-вычислительной машиной, и, следовательно, запуск ракеты под угрозой.

— Этого нам еще не хватало! — сокрушается Петя.

Я спешу к электронщикам. Так и есть: здесь собрался весь отряд.

Лица у ребят возбужденные, даже непроницаемый Костя Сизов озабоченно теребит рыжую бородку.

— В чем дело? — тихо опрашиваю у Мики. — Ш-ш-ш! — Мика прикладывает палец к губам. — Ставим диагноз…

Из шумного и нелицеприятного разговора уясняю, что машина слегка свихнулась. С утра она была вполне в своем уме: мгновенно запоминала программу, добросовестно шевелила мозгами и производила свои шесть тысяч операций в секунду. И вдруг в каком-то уголке электронного мозга произошел «сдвиг по фазе», и машина стала выдавать на-гора примерно такую информацию: «Академик Королев» несется со скоростью света по направлению к созвездию Девы при наружной температуре пять тысяч градусов ниже нуля». У заказчиков эти цифры не вызвали достаточного доверия, и они потребовали проверки, которая показала, что машина нуждается в безотлагательном внимании психиатра.

В дверь заглядывает локаторщик Боря Липавский.

— Нужна помощь, ребята? У меня есть зубило и кувалда.

Потеряв терпение, Игорь Нелидов выставляет посторонних из помещения, и консилиум продолжается за закрытыми дверями.

К счастью, машина вскоре очухалась, и паника среди научного персонала улеглась. Шутка ли — остаться без ЭВМ, рабочее время которой на месяц вперед расписано по минутам! Она обсчитывает программы всех отрядов, вкалывает без перерывов на обед и сон и лишь изредка позволяет себе развлечься музыкой и живописью. Я уже упоминал о том, что машина своими символами-закорючками пишет портреты великих людей, а по заказу отдельных любителей — даже красавиц в пляжных костюмах, но совсем недавно узнал, что она еще и заядлая меломанка: великолепно, без единой фальшивой ноты исполняет «Танец маленьких лебедей» и полонез Огинского.

Ракетчики успокоились: запуск состоится. Я захожу к ним в гости.

Головная часть ракеты — остроконечный снаряд длиной в метр — уже готова. В нее вмонтированы приборы, которые зафиксируют температуру, плотность атмосферы на разных высотах и прочие важнейшие данные, без которых не могут развиваться ни физика атмосферы, ни смежные науки. Дорогостоящая штука — ракета, радиозонды в сотни раз дешевле, но в этих широтах им не подняться выше тридцати пяти километров. Когда-то, лет сорок назад, и это казалось чудом, а теперь даже метеорологические ракеты с их пределом в сотню километров не очень-то устраивают ученых: подавай им новые высоты!

Что ж, неудовлетворенность — одна из движущих сил прогресса.

Один известный ученый сказал: «Когда мой сотрудник удовлетворен результатами своей работы, я от него избавляюсь». Ученые так уж устроены, что чем больше они узнают, тем меньше, им кажется, они знают: слишком многими неизвестными обрастает открытая ими истина. Мне не удалось по разным причинам побеседовать с Эйнштейном, но думаю, что это был на редкость не удовлетворенный своими познаниями человек. Наверное, он без колебаний отдал бы всю свою славу за то, чтобы полистать школьный учебник физики двухтысячного года.

Возвратимся, однако, к сегодняшнему вечеру. За два часа до запуска всех нас, как овец, загоняют во внутренние помещения корабля для ради нашей безопасности, и ракетчики начинают священнодействовать у пусковой установки. Хотя океан пустынен, а район запуска давно объявлен опасным для мореплавания и самолетов, нужно соблюсти все формальности и запустить ракету в заданной точке.

Больше всех волнуются кинооператоры. Тихий океан, экватор, одинокий корабль — и вспарывающий тьму сноп огня… За такой кадр года жизни не жалко! Василий Рещук и Валентин Лихачев пристроили свою аппаратуру на палубе у штурманской рубки. Обязанности они распределили так: Вася нацелил камеру на точку взлета ракеты и превратился в камень, а Валентин гнал зевак и держал непрерывную связь со штурманом, чтобы секунда в секунду дать сигнал Васе. Труднее всего было бороться с зеваками.

— Ну, пойми, — срывающимся голосом умоляет Валентин, — не для того мы пошли в плавание, чтобы отснять твою паршивую ковбойку… Братцы, будьте людьми!.. Артемий Харлампович (это — старпому), объявите, пожалуйста, выдачу тропического вина!.. А ты куда прешь? Исчезни, родной, буду тебе свой компот отдавать до конца рейса… Вася, готовься!

В уши ударяет чудовищный грохот, и ракета мгновенно исчезает из виду. Операторы чуть не плачут: в момент запуска корабль качнуло, и Вася отснял полсотни погонных метров тьмы, не стоящих с точки зрения мирового кинематографа ломаного гроша.