Он должен был любить классическую литературу и музыку, а компьютерные игры считать пустой тратой времени. Однажды он попросил, чтобы ему разрешили посмотреть по телевизору фильм про Бэтмена, в ответ родители закатили форменную истерику. А на следующий день Витины одноклассники обменивались впечатлениями и играли по сюжету киношки. Витю, оказавшегося «не в материале», в игру не приняли. Он перенес это очень болезненно и, может быть, впервые подумал о родителях как о врагах.

Зомбированный бесконечными «ты должен», убежденный в беспросветной низости собственной натуры, он не знал радостей нежности, любви, доброты. Но детская душа не может постоянно жить в унынии, и вскоре Витю потянуло к другим удовольствиям. К тем, для которых не обязательно быть хорошим…

Солнце быстро закатилось, напоследок окрасив небо розовым. По тому, как сверкнул в закатных лучах иней на крышах и какой плотный белый дым повалил из труб расположенного неподалеку завода, Витя Сотников понял, что к вечеру стало еще холоднее. Он любил морозную погоду, когда под ногами хрустит снег, лицо сводит от холода, ты утыкаешься в шарф, и сначала он становится влажным от твоего дыхания, а потом краешек шарфа замерзает, и ты кусаешь эту ледяную корочку… Снег отражает бледное зимнее солнце миллионами искр, небо голубое, как огромная незабудка, облака на нем, как кружевные салфетки… Все такое чистое, словно накрахмаленное…

«Наверное, если я вдруг попаду в рай, он будет для меня таким», – хмыкнул Витя. И тут же острое чувство стыда вновь полоснуло его по сердцу.

В шестом классе он сошелся с дворовыми ребятами. Они большей частью жили в нормальных семьях, а после уроков собирались на задворках школы и до вечера шатались по улицам. Поначалу Витю раздражали их тупые разговоры и грязные шутки, но куда было деваться… Другие дети занимались в секциях, Витю же никуда не отдавали, а сидеть дома ему совсем не хотелось, поскольку свой дом он уже ненавидел.

Постепенно он втянулся. В компании никто не говорил ему без конца «ты должен» и не нужно было соответствовать чьим-то представлениям об идеальном мальчике. Он начал курить, перестал делать домашние задания, потом стал прогуливать школу. В четырнадцать лет впервые переспал с девушкой – единственной одноклассницей, допущенной в их компанию. Радости секса разочаровали. Накрученный друзьями, он ожидал небесного восторга, а вместо этого получилась неловкость и несколько секунд тепленькой радости тела. Витя еще пару раз «встретился» с этой девушкой, но, узнав, что она никому не отказывает, не смог преодолеть природной брезгливости.

Когда дома открылось, что пасынок забросил учебу и болтается черт знает с кем, Сергей Иванович пришел в неистовство. Он кидался на Витю с кулаками, бил его ремнем, запирал и при этом убивался: «Мой сын – гопник! Господи, что я скажу на работе?!»

Скандалы и физическое насилие Витины родители почитали единственно верной тактикой, поэтому, когда она не сработала сразу, они удвоили усилия. Но тут уж Витя словно с цепи сорвался. Одурманенный ложной свободой, вкусивший «взрослой» жизни, он вдруг сообразил, что вовсе не обязан подчиняться этим глубоко ненавистным ему людям. Рослый и физически сильный, Сотников устроился грузчиком в местный гипермаркет. Его охотно взяли – конечно, неофициально. Теперь он не зависел от карманных денег, выдаваемых родителями.

В доме наступил ад. Чем больше Сергей Иванович лютовал, тем азартнее Витя сопротивлялся. Он приносил домой пиво и, отстаивая свое право пьянствовать и курить, чувствовал себя, словно партизан на допросе у фашистов. Его запирали в комнате, он выносил дверь. Его называли подонком, в ответ он разражался матерной бранью. Его били, и настал день, когда Витя ответил ударом на удар.

Если бы они тогда его простили! Сказали бы: Витя, мы любим тебя и понимаем, что ты был не в себе, когда кинулся на отца с кулаками! Ничего, Витя, это пройдет, потерпи, возраст у тебя такой!

Но Сергей Иванович, на минуту растерявшись, впал в азарт – неужели он не найдет управу на пасынка? Неужели утратит над ним власть? Да не бывать этому!

Чем только не пугали Витю! Психиатром, участковым милиционером, даже судом, но он только смеялся в ответ: да хоть в дурку, хоть в колонию, лишь бы не с вами! Его оставляли без еды: раз не слушаешься, мы не обязаны тебя кормить! Ничего, в гипермаркете всегда находилось чем заморить червячка.

После того как Витя ударил отчима, тот стал опасаться физической расправы. Теперь они с Маргаритой просто игнорировали пасынка, обращаясь к нему лишь затем, чтобы поведать, какой он подонок. А в один прекрасный день Сергей Иванович заявил:

– Убирайся вон из моего дома!

И тогда, и сейчас Витя был уверен, что на самом деле отчим не гнал его – просто надеялся, что Витя испугается и угроза остаться без крыши над головой заставит его изменить поведение. Но не тут-то было!

Услышав патетическое восклицание отчима, Витя только удивился, как ему самому до сих пор не пришла в голову мысль уйти. Он быстро покидал в спортивную сумку документы и вещи первой необходимости, потом молча отстранил Сергея Ивановича и покинул дом своего детства.

Он долго катался в метро, размышляя, куда бы податься. Все друзья из его компании жили с родителями, которые вряд ли готовы были принять еще одного великовозрастного ребенка. Сдаться в интернат? Но его тут же вернут отчиму и мачехе. Можно спрятать документы, выступить под другим именем, но… Самостоятельная жизнь привлекала его больше, чем учеба и постоянный надзор.

Витя вышел из метро в противоположном конце города и пошел на огни такого же гипермаркета, в котором грузил ящики. После недолгих переговоров его взяли на мелкие такелажные работы, за что он получил право на ночлег в подсобке и небольшое денежное вознаграждение.

В подсобке он прожил полгода. Все это время Витя грузил товары и мыл машины на парковке, зарабатывая, пожалуй, не меньше, чем Сергей Иванович. В гипермаркете им были довольны и обещали официальное трудоустройство, как только ему исполнится семнадцать. С прежней компанией он не виделся, а местных юных беспризорников сторонился, поскольку для наркотиков и мелких грабежей еще не созрел.

Вместо этого он сблизился со взрослыми бомжами, во множестве обитавшими вокруг гипермаркета и на соседней автостоянке. Среди них были еще не до конца опустившиеся люди, с ними Витя выпивал и вел долгие разговоры за жизнь. После таких разговоров он часто просыпался ночью с колотящимся сердцем и пересохшим ртом, садился на топчане и думал: неужели теперь так будет всегда?

Но родители сумели внушить ему, что он – недостойный человек, а значит, заслуживает такое существование. Сотников ненавидел жизнь, которой живет, ненавидел себя – за то, что дурная натура принуждает его жить именно так, и все с большим остервенением глушил себя пивом и травил сигаретами.

Напиться и забыться гораздо проще, чем бороться. Легче и веселее. В детстве многие хотят быть космонавтами, и никто – алкоголиком, но почему-то космонавтов в мире гораздо меньше, чем алкашей. Витя понимал, что быстро погружается на самое дно, и оттого, что не находил в себе сил порвать с этой жизнью, ненавидел себя стократ сильнее.

Глядя на окружающих его опустившихся мужиков, слушая их сетования на злую судьбу, Витя знал, что вскоре станет таким же. Иначе быть не может.

Иногда он надеялся на чудо: вдруг родители найдут его? Ведь это было несложно, Витина физиономия примелькалась среди местных милиционеров, многие знали его по имени. Если бы Сергей Иванович обратился в милицию, проявил настойчивость или дал взятку, Витю извлекли бы из подполья в течение недели.

Ему так хотелось, чтобы родители соскучились и вспомнили о нем что-нибудь хорошее! Нашли бы его и сказали: Витя, возвращайся домой. Ведь первые недели бродяжничества у него даже был сотовый телефон! Потом трубку украли, но, пока она была при нем, родители не позвонили ни разу. Ну пусть бы не сами позвонили, хотя бы сообщили его номер в милицию… Значит, он действительно подонок, раз они даже не стали искать его…