В дни вражеского наступления под Белгородом, а затем, нашего контрнаступления огневой взвод младшего лейтенанта Костина сражался отважно и мужественно. Вместе с пехотой он переправился на плотах через Северский Донец, поддерживал огнем защитников плацдарма-«пятачка». Майор Хроменков с похвалой отозвался о новичке, как о настоящем артиллеристе…

Всего два месяца прошло с первого боя. Но уже позади остались меловые горы Белгорода, освобожден промышленный Харьков.

Изменился за это время и младший лейтенант Костин. Потемнел лицом, словно закоптился в пороховой гари своих орудий. Голос стал резче, огрубел от громких команд.

Под Новой Водолагой, за Харьковом, успешное наступление дивизии натолкнулось на сильное противодействие противника. Пришлось перейти к обороне.

Огневой взвод Костина с двумя 76-миллиметровыми орудиями поддерживал стрелковую роту старшего лейтенанта Бориса Калашникова. Пристреляв реперы, они готовились накрыть пулеметную точку, обнаруженную разведчиками, Но в этот момент в небе появился двух-фюзеляжный разведчик-корректировщик противника. Значит, жди артналета или контратаки.

Действительно, вскоре ударили вражеские батареи. Минут десять молотили они кукурузное поле, перемешивая с землей золотистые початки и человеческие тела. Затем из-за посадки появились вражеские танки, за ними трусцой бежали автоматчики. Сразу же со стороны хутора раздался дружный голос батальонных пушек, и снаряды преградили путь танкам противника, которые повернули обратно. Скрылись в посадке и вражеские автоматчики. Старший лейтенант Калашников возбужденно потирал руки.

- Молодцы, артиллеристы! Дали врагу понюхать, чем пахнет русский снаряд. Так держать!

Крепко дружили они с Костиным, не раз черпали кашу из одного фронтового котелка. То артиллерия выручит пехоту, то пехота артиллерию. Пополам делили беды и удачи. Обидно - не дожил Борис до великой. Победы. Погиб в сорок пятом. Об этом Анатолий узнал через тридцать лет от друзей, считавших погибшим и его, Костина.

А над хутором Кисловским, над кукурузным полем вновь появился вражеский разведчик. По самолету стреляли из винтовок и автоматов, но летчик, казалось, не обращал вниманий на рой пуль, выискивая наши батареи.

Во второй половине дня с командного пункта полка предупредили: ожидается сильная атака при поддержке танков. Батарея быстро выдвинулась на прямую наводку. Взвод Костина занял позиции у крайних, полуразрушенных домов хутора Кисловского. Клонившееся к западу солнце слепило наводчиков, прижавшихся к орудийным прицелам.

И вот уже раздались плотные залпы вражеской артиллерии. Огневой смерч покатился по кукурузному полю до окраин хутора, заметался среди домов, по садам и огородам. Из посадки снова выкатились на большой скорости желто-зеленые коробки танков. Они ныряли в воронки, вздыбливая на подъеме длинные пушечные стволы (такие были только у «тигров»). За танками густо бежали вражеские автоматчики с засученными рукавами.

- По танкам, бронебойным!

Анатолий почти не слышит своего голоса, но видит, как метнулись из укрытий расчеты.

- Первому орудию - по головному, второму - по следующему за ним танку! Зарядить!

Высоко подняв руку, Костин считает: «Шестьсот… Пятьсот… Четыреста метров…» Резко взмахивает рукой:

- Огонь!

Головной танк дрогнул, затем развернулся на месте. Блеснула стальная лента гусеницы. Ай да молодец Кудрявцев! Разул «тигра»!

Наводчик Николай Кудрявцев, прильнув к прицелу, сразу же перенес огонь на второй танк. Гимнастерка на спине Николая потемнела от пота, на шее белой полоской выделялся бинт: при первом артналете задел осколок.

Рядом со вторым орудием сержанта Бородавенко разорвался снаряд. Когда рассеялся дым, Костин из своего окопчика не увидел расчета. В стороне лежал тяжелораненый сержант, был убит подносчик снарядов. Лишь поднялся, шатаясь, наводчик ефрейтор Ивлев. Затем, отряхиваясь от земли и придерживая раненую ногу, выполз заряжающий Максименко. Но орудие уцелело.

Тем временем вражеские танки и пехота уже вклинились в нашу оборону. Калашников, подхватив ручной пулемет, побежал на левый фланг, куда просочились гитлеровцы.

Из посадки вывалилась новая волна неприятельской пехоты. Она стремительно накатывалась на наш передний край…

- Первое орудие! По пехоте, гранатой, взрыватель осколочный…

Несколькими осколочными снарядами Кудрявцев разметал гитлеровцев на подходе к переднему краю. А в это время Ивлев и Максименко вели из второго орудия поединок с танками. Уже подбиты второй и третий «тигры». Справа яростно отстреливались другие орудия батареи. Но вскоре они замолчали.

Из батареи уцелело только первое орудие. А из всего расчета только его командир и наводчик сержант Кудрявцев. Анатолий поставил его за панораму, а сам подносил снаряды, заряжал, выбирал цели.

Сколько продолжался бой, трудно сказать. В бою на часы не смотрят. Одно-единственное орудие на западной окраине хутора Кисловского, чудом оставаясь неуязвимым, непрерывно вело огонь. Затем послышались мощные залпы гаубиц со стороны хутора, и вражеская атака захлебнулась.

Офицер и сержант присели на станинах орудия. Тяжело дыша, вытирали с лица пот. Кудрявцев достал смятую пачку «Беломора». Нервно закурили.

- Как дали, командир? А?

- Хорошо дали, Коля! - и Костин поднес к губам папиросу. В этот миг рядом вспыхнуло оранжевое пламя, и сильный удар в грудь бросил Костина на землю.

Он не помнит, сколько лежал без сознания. Когда открыл глаза, увидел над собой тревожный взгляд Кудрявцева. Понял: жив, но ранен. Пошевелил пальцами ног - целы, приподнял руки - есть. Ощупал себя и ощутил что-то мокрое и вязкое. Скорее догадался, чем увидел,- кровь. Она ручейком текла изо рта, заливала шинель, на которой Анатолий лежал. Знаком попросил Кудрявцева приподнять себя. При этом ощутил резкую боль в груди, но успел заметить: у второго орудия возился заряжающий Максименко с забинтованной головой. Возле первого орудия тоже копошились люди. «Значит, поднялись тяжелораненые или пришла подмога»,- подумал и снова впал в забытье.

Очнулся от чьих-то прикосновений. Санинструктор Таня Дроздова обмывала окровавленное лицо.

- Лежи, дорогой, лежи,- приговаривала.- Сейчас тебя в полковой медпункт отправим. Пока ты отвоевался.

Костин качнул головой, прошептал тихо, но решительно:

- Я здесь останусь, слышишь, Таня? Здесь!

Связь с командиром дивизиона была нарушена, и Костин дрожащей рукой написал на листке донесение: «Ранен. Но поле боя не покину». Но вот восстановили связь, и в телефонной трубке послышался знакомый голос начальника политотдела дивизии полковника Денисова. Он уже знал о ранении Костина, о его решении остаться на поле боя.

- Товарищ Костин! Я горжусь вашим мужеством, стойкостью ваших подчиненных! - подбадривал его полковник.

Пересиливая боль, Анатолий еще два часа управлял огнем двух орудий, помогая выстоять роте Калашникова. Сильно кружилась голова, в ушах стоял сплошной гул, временами проваливалось сознание, в глазах появились радужные круги. Потом и они исчезли.

…Почти бездыханное тело Костина артиллеристы принесли на полковой медицинский пункт. Врач поднял безжизненную руку, попытался нащупать пульс. Его не было.

И вот в освобожденный Орел на черных крыльях полетела к матери похоронка: «Ваш сын пал смертью храбрых». В то время сыну было девятнадцать лет…

А Костин боролся со смертью в далеком тыловом госпитале. Случилось так, что санитары на полковом медпункте случайно обнаружили в нем признаки жизни и сообщили врачам.

Конец войны отважный артиллерист встретил в Восточной Пруссии.

…Высокий, стройный человек стоит среди спелых хлебов, думает, вспоминает. Многие годы не давала ему покоя память об этом поле боя. Он приехал на него, чтобы вспомнить тех, кто сражался здесь и погиб. Где ты, Коля Кудрявцев, славный артиллерист, где спит вечным сном Боря Калашников? Где вы, живые однополчане? Как хотелось бы вас встретить, обнять, мысленно пройти вместе по фронтовым дорогам…